Образ философии в произведении, приписываемом преподобному Максиму Исповеднику. “Главы богословские”

Произведение, перевод одной из глав которого приводится здесь, находится среди трудов православного греческого святого VI–VII вв. преподобного Максима Исповедника в 91-м томе издания Миня¹ под полным греческим названием “Аввы Максима философа и мученика Главы богословские, а также избранные места из различных писаний тех, что согласны нашему христианскому учению, и тех, что предваряли его”, или более кратко — Loci Communes, то есть “Общие места”, как очевидно назвал это произведение переводчик произведений преподобного Максима на латынь, возможно — Эриугена². Под этим названием данное произведение и упоминается чаще всего. Однако эту книгу в науке принято относить не к подлинным, а скорее к сомнительным произведениям преподобного Максима³ и время её написания относится, по мнению Ришара, к IX — нач. X вв.⁴, а не к VII в., в котором жил преподобный Максим. Более того, только заглавие греческого текста указывает на авторство Максима, в то время как среди приводимых цитат разных авторов цитаты самого Максима не встречаются вовсе. Однако некоторая, хотя бы формальная возможность принадлежности этого текста Максиму как составителю, хотя бы в виде набросков, всё же не исключается. По своему литературному жанру это так называемый флорилегий, то есть сборник высказываний тех или иных авторов на различные темы, актуальные для культуры и сознания той эпохи. Если вглядеться повнимательнее в перечень и порядок цитат, то видно, что их можно разделить на три группы:

1) цитаты из Священного Писания;

2) цитаты из Отцов Церкви и церковных писателей (до V в. включительно); до питании и философии» Слово 17 — «, опьянении, женщинах и смехе.с тем о Боге, о различных добродетелях и пороках, о смертира

3) цитаты из античных дохристианских авторов (истори­чес­ких деятелей античной эпохи, поэтов, философов) или поучительные фрагменты их жизнеописаний.

Loci communes содержат 72 “Слова” или “Главы”, заключающих в себе краткие подборки цитат на различную тематику, начиная с глав о Боге, о вере, о различных добродетелях и пороках, о смерти, и заканчивая главами о врачах, о снах, опьянении, женщинах и смехе. Среди них находится и Слово XVII — “О воспитании и философии”. Открывает главу цитата из Евангелия (Ин 7:14–15) о Христе, удивившем иудейских книжников знанием наизусть ветхозаветного закона. Данная фраза помещена здесь неспроста, так как сама идея философии, “лю­бо-мудрия” как любви к мудрости — Софии, для христианского сознания первых веков означает любовное стремление души не только к обладанию мудростью как определённому состоянию ума и его способностей, но стремление к Софии как Премудрости Божией — Второму Лицу Святой Троицы, воплотившемуся для спасения человеческого рода Христу. Поэтому и указывается в приводимом Евангельском фрагменте, что Христос не имел нужды в человеческом обучении, так как с точки зрения христианской мысли именно Он Сам и является Законодателем и Автором этого ветхозаветного текста, вдохновляя пророков. Следовательно и всякая любовь к мудрости по-христиански, философия в христианском смысле, есть любовь ко Христу как к Воплощённой Премудрости Божией. И напротив, любовь ко Христу, чем более она совершенна, тем более умудряет человека, делает его причастником этой Премудрости. Выражая данную христианскую интуицию век спустя после Максима, преподобный Иоанн Дамаскин напишет в своих “Фило­соф­ских Главах”, что “Бог есть истинная мудрость, посему истинная философия есть любовь к Богу”.

Но мудрость, которую даёт любовь ко Христу, есть не мудрость властей века сего преходящих (1 Кор 2:6) мирская, бесовская (ср. Иак 3:15), но мудрость духовная, которую “мудрствующие по плоти”, то есть рассуждающие по-мирски, не духовно, ограниченно, понять не способны и поэтому почитают её за безумие. И напротив, эта мирская мудрость, мудрость без Бога есть безумие пред Богом (1 Кор 3:19). Следовательно, философия в её христианском понимании есть любовь отнюдь не ко всякой мудрости, и мудрость тоже может быть разной по своему источнику и характеру — человеческим “мудрованием” или же “лю­бо­мудрием по Христу”, “стремлением к Богу-Слову посредством слова” человеческого, как выразился святитель Григорий Богослов. Ещё апостол Павел говорит о двух видах мудрости — подлинной, той, что свыше, и мирской. И поэтому такое понимание философии имеет целый ряд характерных черт, среди которых:

1) морально-нравственный — практический характер философии, в этом её основа. Мудрость, не научающая библейским нравственным заповедям, — не истинна, а есть мудрование падшего и непреображённого человеческого ума, не способного без благодатной помощи свыше постичь истины духовные, мудрость “слепнущая”, по выражению святителя Василия Великого, “как сова при свете дня” в неспособности разуметь духовное.

2) в понимании идеи философии как состоящей из любви + мудрости главный акцент делается на любви — что также указывает на практическую сторону, а не на теоретическую. Поэтому Василий Великий говорит о превосходстве пути любви к Богу над теорией как многознанием, которое способно зачастую уводить от познания Творца. Как христианская мудрость, так и любовь к ней характеризуются кротостью духа и стремлением избегать пустых словопрений и, в частности, даже готовностью признать чужую победу в споре, что для человека гордого и самолюбивого невозможно. Подлинный философ отличается отсутствием самомнения. С другой стороны, всякое теоретизирование должно подкрепляться и проверяться делом, то есть соответствующим жизненным поведением, если же этого нет, то такой философ не является настоящим любителем мудрости, ибо “дела следуют за знанием, как за телом тень”, по словам Климента Александрийского. Таким образом, особенно порицается мудрость словесная, риторическая, не подкреплённая поведением и поступками; её христианские авторы склонны усваивать языческой философии; её Отцы склонны оценивать как любовь к слову, а не к истине.

Сам порядок размещения цитат языческих авторов в этом сборнике на последнем месте не случаен. Хотя эти авторы по времени и предваряли христианское учение и некоторые из них впоследствии были даже называемы “христианами до Христа”⁵, в ценностном — иерархическом — порядке они занимают низшее место как имеющие только слабый “отблеск” истинной мудрости, только как “детоводители ко Христу”⁶, как склонен был говорить о языческой философии тот же Климент Александрийский. Однако и изучение христианской мудрости, христианское образование, хотя и невозможное без изучения Писаний (свя­титель Иоанн Златоуст, Дидим), тем не менее начиналось не с чтения Евангелия, а с литературного и риторического образования, чтения избранных языческих авторов, говоривших на понятном языке элементарные, очевидные и доступные истины нравственности и житейской мудрости, не расходившиеся с “на­шим” (то есть христианским) учением, но “предварявшие его”. Данные образцы “внешней” мудрости и философии настраивали читателя на воспитание как упорядочение души, отрешение от чувственных удовольствий и страстей, а также на обращение “внутрь себя”, к своему разуму, чтобы показать, с одной стороны, что нравственно-аскетические требования христианства отнюдь не невозможны и не абсолютно новы, но по форме согласуются с лучшими образцами этических учений античной философии (стоицизм, платонизм), и этими примерами пояснить деятельную суть христианского учения, а с другой стороны, обозначить для воспитуемых путь, по которому им придётся шествовать и который, в отличие от немногочисленных членов философских школ, Божественная благодать позволяет осилить даже простым ремесленникам и рабам.

Впрочем, “внешняя”, то есть языческая образованность весь­ма ценилась христианами как вводящая в христианское воспитание. Так, слова святителя Григория Богослова о том, что “учёность из наших благ есть первое”, взятые из “Слова надгробного Василию архиепископу Кесарии Каппадокийской”⁷, характеризуют святителя Василия Великого, бывшего для Григория другом и во многом идеалом, как достигшего высот не только христианского знания и святости, но и внешней учёности⁸. Кроме того, когда император Юлиан (“Отступник”) одним из своих первых после восшествия на трон в 361 г. антихристианских указов, в рамках предпринятой им попытки реставрации язычества запретил христианам получать светское образование, святитель Григорий обрушился с двумя “обличительными речами” (4-я и 5-я) против Юлиана как посягнувшего на святое для христиан — словесность и образование как развитие богообразной способности разумности и дара слова в человеке⁹, которые принадлежат христианам в первую очередь, так как они поклоняются самому Богу Слову. Третий Каппадокиец — святитель Григорий Нисский в трактате “О жизни Моисея” сравнивал внешнюю образованность и учёность с сокровищами, взятыми евреями у египтян при исходе из Египта. Как египетские сокровища впоследствии пошли на украшение скинии, так и сокровища внешней мудрости могут пригодиться для украшения “сло­весной скинии” — Церкви. Поэтому отношение к внешней учёности в христианской традиции первых веков является самым открытым, хотя и при некоторых оговорках; главное, чтобы эти знания не надмевали душу и не отвращали человека от правого пути познания Творца, в противном случае образованность и учёность может стать не “оружием правды”, но “ору­жием смерти”.

Начавшись с “внешних” наук, образование затем продолжалось чтением избранных ветхозаветных текстов, предваряющих Евангелие (как правило, из Соломоновых книг), вводящих в религиозный характер христианского богопочитания, повествующих о страхе Божием и соблюдении заповедей бойся Бога и заповеди Его соблюдай (Еккл 12:13), и уж затем заканчивалось Новым Заветом с привлечением толкований Отцов Церкви. Поэтому данную главу следовало бы в порядке христианского образования читать с конца. Но в аксиологической перспективе, по степени ценности источников она “начинается с начала”¹⁰, то есть с Евангелия.

Таким образом, избранные изречения языческих философов и мудрецов прививают стремление и навык к воспитанию души и образованию ума, к наукам. Ветхозаветные (особенно так называемые “хохмические”) книги повествуют о премудрости (пред­ме­те философии как любви к мудрости), с одной стороны, как имеющей религиозный характер, а с другой стороны — о Премудрости как Личном и живом Существе. И только Новый Завет соединяет в себе обе предыдущие ступени как подготовительные и увенчивает их истинами о Воплощённой Премудрости — Христе, Который и становится целью всякой истинной философии, отменяя блуждание и поиск мудрости и истины среди её “теней” и прообразов в Ветхом Завете и вне Откровения.

Аввы Максима философа и мученика
главы богословские,

а также избранные места из различных писаний тех,
что согласны нашему христианском учению,
и тех, что предваряли его

Даруй благодать моим трудам, Христе!

Из святого Ефрема, как следует читать или обдумывать прочитанное: «Когда к священным книгам приступаешь, не просто будь крайне внимателен, с первого взгляда набрасываясь и лишь слегка опасаясь написанного, но если нужно, то часто и дважды и трижды пройти это с тщательностью не упускай. Но, впрочем, и намереваясь читать или иному читающему дать, обратись вначале к Богу, говоря: “Господи Иисусе Христе, отверзи уши и очи сердца моего для постижения, чтобы услышать слова Твои и творить волю Твою, ибо Пришелец я на земле, не скрой от меня заповедей Твоих. Открой очи мои, и уразумею чудеса от закона Твоего (см. Пс 118:19,18, слав. пер.)”».

Слово семнадцатое
О воспитании и философии

Ин (7:14–15): …вошел Иисус в храм и учил. И дивились Иудеи, говоря: как Он знает Писания, не учившись?

1 Кор (3:18–19): Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом.

Притч (1:20): Премудрость возглашает на улице, на площадях возвышает голос свой.

Сир (26:18): Нет перемены ни в чем для невоспитанной души¹¹.

Сир (6:18–20): Сын мой! от юности твоей предайся учению, и до седин твоих найдешь мудрость. Приступай к ней как пашущий и сеющий, и ожидай добрых плодов ее: ибо малое время потрудишься в возделывании ее, и скоро будешь есть плоды ее.

Василий Великий: Лучше и полезнее оставаться простым и малоучёным и через любовь ближе становиться к Богу, чем казаться многознающим и опытным, казаться богохульным на Владыку.

Его же: Подобны глазам совы те, которые мудрость используют на суетное, ибо ночью её зрение обостряется, а когда светит солнце, то она слепнет. Так и мысль таковых остра при размышлении о суетном, а к познанию истинного света — слепнет.

Григорий Богослов: Полагаю, что для всякого, кто признаёт, что обладает умом, учёность из наших благ есть первое.

Те, что с даром слова, не слишком полагайтесь на этот дар, не мудрствуйте до излишества и сверх разума и не желайте во всём даже с вредом одерживать верх, но в некоторых случаях, только б это было бы полезно, терпите и над собой победу.

Мудрость первая состоит в том, чтобы презирать ту (мудрость), которая лишь в одних словах состоит, и в изворотливых речах и обманчивых и излишних риторических противопоставлениях. Мне же лучше пять слов, сказанных в Церкви с пониманием, нежели тысячи одним языком (см. 1 Кор 14:19).

Ибо не тот, кто лишь на словах мудр, для меня мудрец, кто имеет хорошо подвешенный язык, душу же непостоянную и невоспитанную, но тот, кто мало разглагольствуя о добродетели, многое же, однако, показывает на деле, и то, что достойно доверия в слове, и к жизни прилагает.

Должно или самому философствовать, или уважать философию, если не хотим совершенно отпасть от всякого добра и подпасть под осуждение в неразумии, будучи разумными (су­ществами) и посредством слова к Слову спешащими.

Мудрее многих те, которые от мира себя отделили и Богу свою жизнь посвятили.

Нет ничего непреодолимее философии, и нет ничего беспечальнее. Всё уступит прежде чем философ (уступит). Двое непобедимы — Бог и Ангел, и третье — философия. Ибо философ — нематериальный — в материи, в теле — неограниченный (те­лом), на земле — небесный, в страданиях — бесстрастный; всем побеждён, кроме самомнения, побеждая, будучи побеждённым, тех, кто сильными себя считают.

Я одну мудрость знаю — бояться Бога. Начало же Премудрости — страх Господень (ср. Пс 110:10; Сир 1:16). И последнее слово всего выслушай, Бога бойся и заповеди соблюдай (см. Еккл 12:13).

Образованность соделайте оружием правды, а не смерти.

Златоуст: Словно земля неорошаемая, если даже положить в неё и множество семян, не возрастит колосьев, так и душа, не просвещённая светом Божественных Писаний, даже если и множество слов ей будет сказано, никакого плода не принесет.

Дидим: Должно читать Священное Писание. Ибо как выпиваемое вино прогоняет печаль и водворяет в сердце радость, так и духовное вино приносит радость душе.

Знать то, что ты чего-то не знаешь, есть мудрость, как и признавать, что был не прав — справедливость.

Духовного человека (гностика) ничто касающееся обогащения не радует, ни материальный недостаток не печалит, ибо возвышаясь добродетелью и мудростью, он уготовляет себя быть выше их.

Филон: Необходим в неопытности и несчастии возничий, чтобы упряжку по кручам и безднам провести, чтобы спастись опытностью и добродетелью.

Невозможно научиться в великом, прежде чем не научишься в малом.

Климент: Дела следуют за знанием, как и за телом — тень.

Плутарх: Жизнь невоспитанных подобна сновидению, пребывая в пустых фантазиях.

Ни мутную воду, ни невоспитанную душу не стоит волновать.

Невоспитанные, когда недовольны, тогда каждый день из своего дома решают уходить.

Бездомные — по дорогам, а невоспитанные — в своих делах блуждают.

Платон: Всякая наука без справедливости и прочей добродетели есть хитрость, а не мудрость.

Исократ: Так же как видим, что пчела, садится на каждое растение, и от каждого что-то полезное для себя берет, так подобает вести себя и стремящимся к воспитанию (образованию), ничего не оставлять неиспытанным, но отовсюду брать полезное.

Храни более слов, а не богатств, доверенные тебе сокровища.

Аристотель: Полагаем, что блаженство не во многих владениях заключается, но в хорошем расположении души. Ибо и тело становится красивым не яркое, чтобы от этого кто-то был блаженным, но обладающее здоровьем и усердно поддерживаемое и ничего из нужного ему не лишённое. Тем же образом и душа, если она воспитана, то её должно и блаженному человеку приписывать, а не тому, как если бы кто-то был украшен лишь снаружи, ибо такой ничего не достоин. Ибо и коня, даже если он имеет украшения из серебра и дорогую сбрую, но слабого, никто не сочтёт достойным, но склонного к усердию мы скорее похвалим. Ибо если кто был бы хуже своих домашних, то был бы достоин осмеяния, так и те, кто считает имущественные приобретения свойством своей собственной природы, должны почитаться несчастными.

Демосфен: Он говорил, что считает корень воспитания горьким, а плоды его — сладкими.

Демокрит: Образование для счастливых — украшение, для несчастных же — убежище.

Города — дарами, души же — науками следует украшать.

Сократ: Видя невоспитанного богача, сказал: “Вот раб золотой”.

Спрошенный о том, какое из живых существ прекраснее всего, ответил: “Человек, украшенный воспитанием”.

Бранимый кем-то, что он говорит как варвар (букв. ‘вар­вар­ствует’), ответил: “Я-то словом, а вот ты — нравом”.

Когда его спросили о том, что самое лучшее, чему можно научиться, ответил: “От зла отучиться”.

Демонакт: Невоспитанные — как пойманные рыбы, когда их улавливают, они затихают.

Диоген: Когда его спросили, кого земля труднее всего выносит, ответил: “Невоспитанного человека”.

Аристипп Киринейский философ обыкновенно увещал юных, чтобы они имели с собой имущества в таком количестве, с которым они могли бы выплыть после кораблекрушения.

Сол.(он): Когда его порицали за то, что он имел обыкновение при судебном разбирательстве нанимать за деньги ритора, говорил: “Ибо и когда обедаю, то повару плачу”.

Клеанф: Клеанф говорил, что невоспитанные только видом от зверей отличаются.

Глюкон: Глюкон мудрец учение называл священным убежищем.

Эмпедокл: Эмпедокл физик (лат. naturalis philosophus) говорившему ему, что не может никого найти мудрого по разуму, сказал: “Тому, кто ищет мудреца, надо прежде самому быть мудрым”.

Гиерон: Гиерон, сицилийский тиран, Ксенофана из Колофона, когда тот поносил Гомера, спросил: “Ты сколько домашних имеешь?”, он ответил: “Двух, да и тех с трудом кормлю”. “И ты не стыдишься хулить Гомера, который больше чем сто тысяч кормит (воспитывает)?”

Капион философ: Философ, имея двух учеников: одного бездарного, но усердного, а другого — одарённого, но ленивого, сказал им: “Оба — пропащие, потому что ты хочешь, но не можешь, ты же — можешь, но не хочешь”.

Он же говорил, что нужно большую плату брать с учеников: “со способных — за то, что их многому учат, с бездарных же — за то, что много на себя трудов расходуют”.

Он же, когда его спросили о том, что он вынес полезного из философии, ответил: “Без принуждения делать то, что другие делают из страха перед законами”.

Филистион:

О науках заботься больше чем о богатствах.

Ибо науки благоспоспешествуют богатствам.

Из страдания познавай и сострадание.

И тебе другой посострадает страдая.

Заботься о добре и о законе.

Если же узнаешь что-то позже, чем нужно, то не стыдись,

Ибо лучше зваться поздноучёным, чем неучёным вообще.

Феокрит: Феокрит Хиосский, устроив выступление бездарного поэта и будучи спрошен о том, что было лучшее из прочитанного, ответил: “То, что ты пропустил”.

Его же: Земледелец возделывает землю, философ же душу.

Из Демократа, Исократа и Эпиктета: Красота воспитания — словно золото, ценится во всяком месте.

Упражняющийся в мудрости — упражняется в науке о Боге.

Его же: Нет ничего прекраснее среди живых существ, чем человек, украшенный воспитанием.

Аристот.(ель): Городам стены, душам же — образованный ум есть украшение и защита.

Демокрит: Когда некий юнец в театре хвастал, что он мудр, потому что со многими мудрецами общался, сказал ему: “И я общался со многими богачами, а сам богатым не стал”.

Он же: Он говорил, что учащийся в трёх вещах нуждается: в природных задатках, упражнении и времени.

Ойнопид: Ойнопид, видя мальчика, имеющего множество книг, сказал: “Не для сундука, но для памяти сердца”.

Он же сказал, что книги учёным — напоминания, а неучёным — могилы.

Он сказал, что гениальный ум для воспитанных — причина блага, а для невоспитанных — зла.

Сократ: Когда Сократа философа спросили о том, что приятнее всего в жизни, ответил: “Учение, добродетель и исследование неизвестного”.

Стильпон: Стильпон философ-мегарик, когда власть на его родине захватил тиран Диметрий и стал грабить, будучи приведён к царю и спрошенный о том, лишился ли он сам чего-нибудь, ответил: “Из своего — ничего, ибо имею разум и образование, а остальное разве более моё, чем штурмовавших город?”.

Он, спрошенный захватившим его город Деметрием: “Не погибло ли из твоего что-либо, Стильпон?”, ответил: “Ничего”.

Ласос: Ласос-Герменевт спрошенный кем-то, что самое мудрое, ответил: “Опыт”.

Он же, когда один бездарный художник сказал ему: “Побели свой дом, чтобы я разрисовал его”, ответил: “Нет, но прежде разрисуй его, а я уж после этого побелю”.

Протаг.(ор): Протагор сказал, что не бывает ни искусства без занятия, ни занятия без искусства.

Эпикур: Должно не притворяться любомудрым, но быть таковым. Ибо нам нужно не кажущееся здоровье, но настоящее.

Демонакт: Спрошенный о том, кто был его учитель, ответил: “Афинская судейская кафедра, показавшая, что опытность в делах лучше всякого наставника-софиста”.

Перевод с греческого П. Доброцветова