Кому и перед кем мы предлагаем покаяться?
Сергей Худиев
Приближающаяся годовщина революции требует своего осмысления — и довольно часто люди верующие говорят о «национальном покаянии». О подводных камнях национального покаяния очень хорошо написал К.С.Льюис — да, у англичан это тоже бывает — но мне хотелось бы взглянуть на ситуацию несколько с другой стороны.
Главная проблема, которая тут возникает — это проблема непонимания. Большинству наших сограждан просто непонятно, что мы имеем в виду, говоря о «покаянии», и они склонны понимать такие разговоры превратно. Другая проблема — «нация», как гражданское сообщество, не является сообществом религиозно-нравственным, она включает в себя людей самых разных убеждений. Третья — то, что осуждение преступлений прошедших эпох само по себе еще не означает морального возрождения.
Нация — это не Церковь. Это не добровольное сообщество православно верующих, а исторически сложившееся сообщество, включающее самых разных людей — православно верующих, верующих неправославно, вовсе неверующих, и если мы говорим о России, то большинство наших сограждан, хотя и связывают себя с Православием, чрезвычайно мало наставлены в истинной вере.
В этом отношении нация — наша, да и любая — никак не аналогична Ветхозаветному Израилю, который пророки призывали к общему покаянию. Ветхозаветный Израиль был не только национальным, но и, прежде всего, вероисповедным сообществом. Можно проводить аналогии между Ветхим Израилем и Церковью — но не между Израилем и нынешними нациями и государствами. Большинство наших сограждан находятся, увы, вне контекста, в котором понятие покаяния имеет смысл. Покаяние есть обращение от идолов к Богу живому — а большинство людей имеют крайне смутное понятие о Боге и не осознает своего идолопоклонства. Говорить о «национальном покаянии» едва ли возможно в ситуации, когда для большинства членов нации само представление о Боге, с которым можно находиться в Завете, этот Завет нарушить, а потом вернуться в покаянии, непонятно.
В этой ситуации призывы к «национальному покаянию» за грехи большевиков порождают тяжелое культурное непонимание, оказываются не только непонятыми, но понятыми превратно.
Грубо говоря, в церковном контексте «покаяние» это про возвращение к Богу, исправление своих взглядов и своей жизни, в мирском — это про то, кто кому должен денег, «каяться и платить».
В самом деле, кому мы предлагаем покаяться? И перед кем мы предлагаем покаяться? Любое покаяние предполагает признание нами власти некоего Законодателя, который имеет власть предписывать нам Закон, и Судии, который имеет власть прощать тех, кто ищет помилования. Покаяние есть возвращение к повиновению — в его нормальном, религиозном контексте, к повиновению Богу. Цель покаяния есть вечное спасение кающихся.
В мире без Бога морализм есть манипуляция
Но в ситуации, когда Христос оказывается где-то далеко за кадром, люди предполагают — обоснованно или нет — что в качестве законодателей и судей им предлагают себя другие люди, преследующие свои интересы. Испуганная и раздраженная реакция «нас хотят заставить каяться и платить», связана с тем, что люди видят в призывах к покаянию манипуляцию — признайте, мол, в неких других людях своих судей и господ, чтобы, как судьи, они могли выносить вам приговоры, и как господа, требовать от вас повиновения.
В мире без Бога морализм есть манипуляция, попытка сыграть на чувстве вины одних людей, чтобы заставить их действовать в интересах других. Различные группы активистов объявляют то или иное великим грехом и преступлением — чтобы утвердить свою власть обвинять и прощать, вязать и решить и вообще командовать. Вы можете быть виновны перед коммунистами в предательстве дела рабочего класса, перед либералами — в «гомофобии» и еще куче всяких фобий и дискриминаций, перед феминистками — в том, что вы попираете права женщин, выступая за традиционную семью и против абортов — и так далее. Националисты всех наций будут требовать покаяния от соседних наций, политические активисты — от политических противников.
Все эти группы (и многие другие) будут греметь на вас и требовать от вас покаяния — то есть безусловной покорности их воззрениям, и даже приводить примеры покаявшихся антикоммунистов и гомофобов. Все они также будут видеть в призывах к покаянию со стороны других грубую манипуляцию и попытку утвердить свою власть над людьми. Причем с некоторым основанием — смешение политической агитации с надрывным морализмом есть дело обычное, стандартное даже.
В этом мирском контексте церковный призыв к национальному покаянию воспринимается людьми внешними также — не как призыв «открыть глаза, чтобы они обратиться от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу, и верою в Иисуса получить прощение грехов и жребий с освященными». (Деян.26:18), а как призыв покориться какой-то группе людей и принять ее политические воззрения.
Неудивительно, что в такой форме он встречается с раздражением.
Осуждение злодеяний не означает исправления
Другая проблема — это то, что осуждение злодеяний коммунистической эпохи само по себе еще совсем не означает нравственного исправления. Можно обратиться от идолов не к Богу живому, а к другим идолам, чему есть печальнейшие примеры. Декоммунизация как таковая еще не означает ни христианизации, ни вообще какого-либо исправления общественных нравов. Можно выгнать одного беса, заменив его семерыми еще злейшими.
Можно (и нужно) призывать людей осознать пагубность и горькие плоды богоборческой идеологии, но это невозможно называть «покаянием» в собственном смысле слова.
Покаяние предполагает определенный контекст — блудный сын знает, что у него есть Отец, против которого он согрешил и к которому может вернуться. В наши дни большинство наших сограждан этого не знает.
Собственно покаяние, в христианском смысле — это отзыв на Благую Весть, и проявляется оно в том, что человек присоединяется к Церкви (или воссоединяется с ней, если отпал от нее через тяжкие грехи). Оно, конечно, предполагает отречение от противной истинной вере воззрений — например, Марксизма-Ленинизма — но его содержание не в том плохом, от чего человек отрекается, а в том, к чему, или, вернее, к Кому он приходит.
Поэтому в нашем контексте мне кажется более верным говорить о проповеди Благой Вести, о возвращении к Богу — причем, прежде всего, на личном уровне. Чтобы нация могла покаяться, ей сначала должна быть проповедана Благая Весть — и насколько я понимаю, усилия лучше сосредоточить именно на этом.