Мария Божович
Но потом все стало меняться, как в азартной игре, когда сильный противник выкладывает карту за картой, а крыть нечем. Катастрофа в Италии, всеобщий локдаун, рост числа заболевших по экспоненте, перепрофилированные больницы, летняя передышка, новый подъем, вакцинные войны…
В ситуации, когда даже специалистам непонятно, что происходит, — как быть людям, работающим в СМИ и пишущим про пандемию, потому что других новостей в мире не осталось? Ох, сколько же мы слышали этих шуток про «были политологи — стали вирусологи» и «в поле каждый суслик — агроном».
Внезапно выяснилось, что самые почтенные и сложные журналистские жанры — расследование, аналитика — в проигрыше, потому что для них слишком мало данных. А чтобы осмыслить то немногое, что есть, необходимо специальное образование.
Но если ты ничего не понимаешь в биологии? Остается вспоминать седьмой класс средней школы, чтобы не было совсем уж стыдно, — и обращаться к эпидемиологам, вирусологам и, конечно, врачам: «Объясните, пожалуйста!..» Топовым жанром внезапно стало интервью, когда эксперт, знающий проблему изнутри, рассказывает о том, что известно на сегодняшний день.
При этом через неделю или месяц ситуация может измениться. Новая научная публикация, очередной препринт, даже просто пост в фейсбуке — и ты снова бежишь и отрываешь человека от дела, чтобы сверить часы, понять, не появилось ли каких-то лекарств, эффективно ли переливание плазмы, как мутировал вирус, что означает новый протокол лечения, нужны ли КТ и ИВЛ.
Казалось бы, сплошная медицина, при чем здесь «Правмир»? У меня очень простое объяснение: вера — это про жизнь и смерть.
Пандемия проявила пограничность бытия, когда еще вчера ты здоров и полон сил, сегодня попал в больницу, а завтра — ИВЛ, и Бог знает, что дальше. Все убыстрилось и обострилось до предела, занавес между «здесь» и «там» стал совсем прозрачным.
У меня, филолога по образованию, но волею судеб всю жизнь работающей в СМИ, никогда не было такой странной и увлекательной задачи, как в этом году. И еще более странно, что люди, к которым я обращалась за комментариями, как правило не отказывали.
Пожалуй, вот мое личное человеческое впечатление года: серьезные, компетентные и востребованные специалисты оказываются чрезвычайно доброжелательны, выделяют для тебя время, чтобы «на пальцах» объяснять сложные вещи. Никакого высокомерия, презрения, показной снисходительности. Конечно, из-за режима самоизоляции абсолютное большинство разговоров шло по телефону, что отнимало у спикеров меньше времени. Но главное — было ощущение, что все в одной лодке и нужно всем грести вместе: и ученым, и медикам, и священникам, и учителям, и сотрудникам СМИ, и даже чиновникам.
Да, в весенний разгар пандемии происходило вовсе для меня невероятное. Открытыми для комментариев оказались представители государственных учреждений, которым (почему-то) их регулирующие ведомства, министерства и департаменты, обычно запрещают напрямую говорить с журналистами. Один врач сказал мне в частном разговоре: «А чего мне бояться? Дальше ковидного блока не сошлют».
Это продолжалось недолго. Вскоре Минздрав наложил вето на любые публичные высказывания врачей о ковиде. Спасибо, что не сразу опомнились и приравняли пандемию к военной тайне. Общество хоть какое-то время имело доступ к информации, которая важна каждому из нас.
Интервью, взятые мною на «Правмире» начиная с марта месяца, вошли в книгу «32 мнения о COVID-19», которую в рамках защиты книжных проектов подготовили магистранты Высшей школы экономики. Если кто-то захочет вспомнить, как экспертное сообщество, да и мы все, воспринимали эту неизвестную болезнь в самые первые месяцы ее существования, ему пригодится эта книга.
Получилось что-то вроде моментальной фотографии, какие когда-то делали на полароидах. Мгновенный отпечаток странного, жутковатого и яркого 2020 года, когда произошло то, чего еще никогда не случалось. И очень хочется, чтобы в 2021 году жизнь стала менее интересной, новости про ковид поскорее ушли в прошлое и мы все стали писать о чем-то другом.