Корреспондент АиФ.ru Кристина Фарберова провела день с реставратором икон
Реставратор икон Кирилл Светогор родился в Москве, учился на врача, участвовал в митингах у Белого дома в 90-х, восстанавливал храмы в Новгороде, Рязани, Архангельске. Сегодня он начинает утро с кофе и Интернета, целый день работает в мастерской, расположенной в одной из бывших «горьковских ночлежек», служит реставратором при церкви Трёх Святителей на Кулишках в Хитровском переулке, воспитывает двоих детей и считает себя сторонним от политики человеком.
По дороге в мастерскую на дне Хитровки
Мастерская реставратора икон – это небольшая комната в помещении при храме Трёх Святителей на Кулишках. Рабочего графика у художника нет: он приезжает сюда, когда считает нужным.
От метро «Китай-город» до мастерской Светогора пешком идти меньше десяти минут. На Лубянском проезде много людей, движения и шума. Реставратор проходит гудящую проезжую часть и уже через пять минут сворачивает в безлюдный Подколокольный переулок. Художник одет в простую чёрную футболку, джинсовую куртку на молнии и широкие, чуть растянутые штаны. В руках – рулон пергаментной бумаги.
«Это обёрточная. Для икон», – поясняет мастер.
Бывшие «ночлежки» из горьковского «На дне» принадлежат храму, в котором и работает художник. Лабиринты узких коридоров и переходов, чуть обшарпанные стены, тусклый свет, сильный запах воска и ладана. Кажется, что им пропитано всё здание.
«Свой дорогу найдёт, а чужому незачем сюда соваться, – цитирует «Москву и москвичей» Гиляровского Светогор. – Та самая Хитровка, о которой писали Горький, Акунин. Там, где до революции были «воровские подземелья», сегодня – жилые дома».
«Я застал тот период, когда в реставрацию можно было попасть «с улицы», практически случайно. А сейчас можно либо по большому знакомству, либо с дипломом о высшем образовании, – говорит художник. – Мне предложили поехать подсобным рабочим в Архангельскую область на реставрационные работы. Два месяца я там проработал, потом просто приходил, чего-то помогал, и меня зачислили в штат Межобластного научно-реставрационного художественного управления помощником художника-реставратора: иконы, древнерусская живопись».
На столах мастерской в случайном порядке лежат кисти, молотки, скипидар, краски, тряпки, отвёртки, скальпели. Шкафы и тумбы завалены скомканной газетной бумагой и пергаментом. Полки уставлены книгами о христианстве и стеклянными бутылками с потускневшими от времени этикетками: портвейн, коньяк, водка, джин.
«Это растворители, вы не думайте. У меня алкоголь спрятан».
На стеллаже с реставрационными иконами – деревянный каретный сундук XVII века.
«Его кто-то в храм отдал, ну я и попросил. Шкафчик из него сделал».
Восстанавливать святое
Кирилл показывает несколько икон, с которыми ещё предстоит работать: потемневшие, в копоти, трещинах, с отколами и царапинами. Трудно поверить, что это вообще подлежит восстановлению.
«Бывают иконы «записанные». Икона потемнела, её взяли и сверху «подписали» – освежили краски. Например, на иконе XIV века может быть до десяти записей. Многие древние иконы сохранились только благодаря тому, что их «записали». Некоторые иконы восстанавливают по нескольку лет, хотя, в среднем, на восстановление одной иконы уходит месяц, когда более-менее всё понятно».
Художник останавливается у шкафа, на котором пылится огромное распятие.
«Здесь тоже был «записан» фон, я снимал тёмный лак. А вот здесь, с краю, видите дырки? – указывает на верхний правый угол креста реставратор. – Это следы от дроби. Видимо, в него кто-то стрелял. Я дробинки вытащил, а дырки заделывать не стал. Решил оставить для истории. Как напоминание».
На рабочем столе, сооружённом из американской швейной машинки Зингер, лежит икона Николая Чудотворца. Кирилл проходится тонкой кистью по краю рамы – равняет цвет. Это завершающий этап реставрации.
«Эта икона была в копоти да ещё и покрыта сверху яхтовым лаком. Мне пришлось кое-где его поснимать, насколько это было возможно. Лик Николая был чёрным».
– А это ничего не значит? Почерневший лик святого?
– Нет. Я в такие вещи не верю, – отмахивается Светогор.
Профильного образования у московского художника нет: он всему учился сам. В реставрации, по словам Светогора, усидчивость важнее художественных навыков. 80 % работы – это понимание того, где, что и как нужно восстановить. Остальные 20 % – укрепление живописи, расчистка, промывки.
За окном маленькой каморки реставратора шумит поливальная машина. Кирилл бережно оборачивает икону бумагой и покрывалом, заклеивает скотчем. По словам Кирилла, после завершения восстановительных работ у реставратора ещё несколько дней сохраняется ощущение сотворённого чуда.
«Она уходит в свою жизнь, вещь эта. Она уже тебе не принадлежит», – тихо говорит художник.
Когда икона – это бизнес
Мы ждём, пока за иконой придёт хозяин. Светогор достаёт из холодильника шоколадные конфеты, лимонад и виноградную водку. Обедает он обычно здесь же, в мастерской. Говорит, что в кафе не ходит, потому что одному есть скучно, а компания не всегда находится.
«Хотите выпить»? – вспомнив, что в этот раз компания у него есть, спрашивает он.
За отреставрированной иконой приходит высокий мужчина средних лет в респираторе. Здоровается, забирает работу, отдаёт деньги и молча, не прощаясь, уходит.
«Икона не должна превращаться в бизнес. По-хорошему, реставрация тоже, но что делать? Кушать-то хочется, – сетует художник. – Платят мало. Чтобы кушать – нужно сделать много. Например, реставрация аналойной иконы стоит от пяти до десяти тысяч рублей. Для сравнения: написание аналойной иконы – от 15 до 30 тысяч рублей. А время на это уходит одинаковое. У реставраторов работа не сложнее и не легче, чем у иконописцев. Она просто другая».
В трёх минутах от Храма
Из мастерской мы выходим на улицу, к старым ночлежным домам, а затем в арку, ведущую во двор некогда существовавшего трактира «Каторга». В переходе Светогор встречает знакомого художника, перекидывается с ним парой слов, после чего останавливается и закуривает.
«Каждый год мы что-нибудь утрачиваем безвозвратно. Должна быть какая-то идея сохранения русского наследия. Что-то разрушено. Вы извините, я, наверное, не по теме?»
Мы молча направляемся в храм Трёх Святителей. От мастерской Светогора до него – три минуты спокойным шагом.
«Вот наша политика? – поразмыслив, продолжает он. – На словах она, вроде как, правильная: укрепим страну, поднимем её. А на деле-то ничего нет. Я вообще человек аполитичный: живу своей жизнью, ни во что не вмешиваюсь. В своё время вмешивался. Ходили на эти баррикады, как дураки. Зачем – непонятно. Сидели вокруг Белого дома в 1991 году. Была большая тусовка, люди почувствовали какую-то свободу, пели песни под гитару. Но сейчас – другое. Надо что-то делать, а не протестовать. Создавать какие-то серьёзные партии, куда будут приходить люди, идеологически близкие друг другу. Не революцию же делать, хватит уже. В своё время многие осуждали Столыпина. А потом, спустя годы, все поняли, что это единственный человек, который что-то сделал для России».
На первом этаже храма пусто, темно и даже слегка мрачно: нет людей и света. Кирилл показывает отреставрированный иконостас и предлагает подняться на второй этаж, чтобы посмотреть иконы.
«Реставрация – достаточно современное явление. По сути, реставрационные работы начали проводить в конце XIX века, а развитие всё это получило и того позже – где-то в 30-годах XX столетия, наверное, когда храмы закрывались, а иконы куда-то свозились. В запасниках московского исторического музея до сих пор лежит около миллиона икон.
Вообще, все известные иконы были отреставрированы до 70-го года. Когда я работал в Межобластном научно-реставрационном художественном управлении, нам, в основном, поступали иконы с периферийных музеев, потому что в той же Третьяковке и Историческом музее были свои реставраторы. У нас были Рублёвский музей, Тверская
картинная галерея, Успенский собор в Рязани. Из Каргополя иконы были, из Новгорода».
Завершающий этап
Из мастерской Светогор выходит под вечер. Гасит свет, запирает дверь на ключ.
«Я обычно ухожу часов в восемь-девять. Иногда жена ко мне заезжает после работы, а иногда – друзья заходят. Пытался детей заинтересовать иконописью, реставрацией – не вышло. У них свои интересы. Впрочем, я поддерживаю их выбор.
А ты сам… Зимой делаешь иконы, летом едешь на объект – восстанавливать иконостас в храме, например. Есть работа, нет работы – то густо, то пусто. Бывает, понимаю, что через два дня отдам икону и всё, после – ничего нет. Постоянно думаешь, что же будет завтра. Вот тогда жить немного страшно».
Кристина Фарберова