Огонь, мерцающий в сосуде

— Для православного христианина проблема внешней привлекательности не столь болезненна, как для человека нецерковного. Но вряд ли найдется мужчина, а тем более женщина, которым своя и чужая внешность совершенно безразличны. И, конечно, особое значение этот вопрос приобретает в связи с выбором спутника жизни…

Душа некоторым неизъяснимым образом связана с телом, и, безусловно, внешние телесные очертания и лицо выражают ее неповторимость, уникальность. Чем светлее душа, озаряемая благодатью Божией, тем благолепнее, чище и самый телесный сосуд. Внешность мы заимствуем от родителей, и должно принять с благодарностью Господу то, что усмотрел о нас Создатель. В иных случаях правильные телесные пропорции, правильные черты лица являют приближение к тому совершенству, которое именуется красотой. Но нам, священникам, изучающим жизнь во всех ее проявлениях, известно, что красота — это такой же крест, как и внешнее неблагообразие. И, может быть, более тяжелый, чем внешность обыденная, ничем к себе н привлекающая…

Прежде всего, это испытание для самого человека, ибо миловидной лицом девушке гораздо труднее стяжать «душу живу», нежели обладательнице неяркой внешности. Сильно обольщение века сего, — постоянно чувствуя взоры, устремленные на себя, будучи предметом затаенных воздыханий и явного восхищения, красавица первого или второй разряда поневоле свыкается с той властью, силой обаянья, которая служит приманкой для падших душ.

Красота является искушением для многих окружающих нас людей, потому что подлинных ценителей прекрасного сейчас мало. Не будем обольщаться: «Ужасный век, ужасно сердца…» Мало тех, кто, подобно великому князю Константину Романову, созерцая прекрасное женское лицо, мог бы возвыситься мыслью до премудрости нашего Создателя. «И всякий, увидав тебя, прославит Бога, создавшего такую красоту»,- сказал поэт, воспевая неповторимый образ великой княгини Елизаветы Феодоровны, впоследствии причисленной Русской Церковью к лику преподобномучениц… Сейчас гораздо более тех, кто будет соблазняться, питать сердце нечистыми помыслами; разгораясь откровенной похотью, преследовать жертв всеми правдами и неправдами добиваясь ее внимания.

Безусловно, требуются особенная мудрость и смирен: тому, кто наделен, как ему кажется, невзрачной внешность. Очевидно, Бог хранит такого человека от многих искушений, которые оказались бы ему не по плечу.

Однако скажу с полной убежденностью: чем яснее проступает сквозь телесные черты чистота души, чем более высветляет наше чело благодать Святого Духа, тем прекраснее становит человек. Его внутренний мир для внимательного ока бывает видимым и легко созерцаемым. Все без исключения святые прекрасны — не только вследствие особой иконописной манеры иэображения их ликов, но благодаря обилию горнего света, который, в избытке осеняя угодников Божиих, и телам их сообщал нетление… Многие духовники призывают юных не обольщаться внешней миловидностью, не становиться добровольными пленниками телесной красоты. Ведь часто наделенные смазливым личиком особы бывают бездушны, словно куклы: греша самоистуканством, они не могут поверить в то, что красота, «как цвет на траве», увядает; как роса, исчезает при первых лучах солнца (см. Иак. 1, 10 — 11; 1 Пет. 1, 24).

— Действительно, внешняя красота может при ближайшем рассмотрении и оттолкнуть тех, кто вначале ею увлекся, если ее обладатель или обладательница холодны и надменны. Но есть качество (которое, думаю, тоже можно отнести к внешнему облику), называемое обаянием… Каждый из нас встречал людей, которые какой-то неповторимостью, «изюминкой», привлекают окружающих, в том числе и лиц противоположного пола. Не могли бы Вы расшифровать понятие «обаяние», само по себе внушающее некоторые сомнения: ведь синонимами его являются слова «очарование», «прелесть», в святоотеческой трактовке имеющие резко отрицательную окраску.

-Давайте поразмыслим об этом слове в его современном, душевном значении. Обаяние личности — это всегда нечто, соотносящееся с состоянием сердца человека и лишь во вторую очередь с его телесными формами. Обаяние подразумевает душевную открытость, умение говорить «от сердца к сердцу», искренно и непринужденно. Таких людей называют «душой общества»; в дружеском общении с ними человек невольно освобождается от внутренней тяготы, скорби. Думаю, что помимо внешности здесь немалое значение имеет слово умиряющее и умягчающее души. Имеют значение и манеры, — образ поведения. Один в обществе становится настолько зажат и неестествен, что остальные считают томительные минуты, когда наконец получат возможность вырваться из круга этого человека. А другой, обладая детской простотой и непосредственностью, готовностью поделиться тем благим и добрым, что живет в его душе, вмиг растапливает холод отчуждения, настороженности, подозрительности, обращаясь с доверием к тому, кто еще вчера был ему незнаком… Вот, думаю, что нам должно понимать под словом «обаяние» в его лучшем современном значении.

— Но ведь есть еще и другое значение!

— Что касается блудного духа — такое тоже, увы, не редкость. Бывает, что человек задался внутренним помыслов подчинить, покорить себе других. Он не терпит независимости других людей, ему (или ей) хочется видеть всех своими рабами — по существу, рабами плотской страсти, которую источает каждая клеточка испорченного сердца. Тут все средства хороши: манерничанье, жеманство, неестественно громкий смех, ослепительные улыбки, многозначительные взоры и воз дыхания… Речь такого человека бывает исполненной двусмысленных шуток или пикантных подробностей; одежда его претенциозна либо слишком откровенна. Истинный христианин, входя в сферу общения такого человека, всегда ощущает присутствие враждебного, то есть нечистого, духа. Ученик Христов органически чувствует эти миазмы нецеломудрия, страстности… Конечно, не о том говорю, чтобы дипломатничать с подобной особою: преподобный Иоанн Лествичник в таких случаях велит пользоваться спасительным бегством.

— Вы очень четко обозначили два полюса, характеризующие природу человеческого обаяния. Но та привлекательность, на которую ориентируются молодые люди в ситуации взаимного выбора, в реальной жизни редко столь однозначна. Никто не свободен от греха, но все мы жаждем искренности и открытости в общении. И, конечно, бойкой девушке или галантному юноше, обладающим чувством юмора (или какими-то другими симпатичными качествами), легче найти себе спутника жизни, чем тому, кто тих, скромен, может быть, скован…

— Ничто нечистое в Небесный Иерусалим не войдет. Красив ты телом или нет, душа твоя должна быть ярче лучей солнечных — так говорят нам Святые Отцы. Думаю, что все познается по плодам. Быть может, иному легче дается общение, он более привлекает к себе внимания, с ним быстрее идут на откровенность. Но как достоинства христианина проявляются в испытаниях, в искушениях, так истинная любовь выверяется трудами совместной жизни. Я не завидую тем всеобщим любимцам, которые быстро сходятся с людьми и так же быстро оставляют «прирученную» ими душу.

Как священник я убежден, что постоянная внутренняя молитва благонамеренного юноши или девушки об образовании семьи, о встрече со своей половиной при полной покорности Промыслу Божию обязательно управит все ко благу такого дитяти по сердцу, но не по уму… Нужно уметь лишь ждать и не роптать. Тот, кто всецело отдал свою жизнь в руки Всемилостивого Господа, пусть пребывает беспечальным, потому что Создатель, заботящийся о нашем подлинном благе, обязательно услышит нашу молитву и сотворит о нас полезное. Вместе с тем каждый пусть борется со своими благоприобретенными недостатками. И как мы не похвалим человека дерзкого, наглого, бесстыдного, развязного, так не скажем похвалы и по адресу излишне замкнутого, «закомплексованного»: того, и слова вымолвить не может в обществе. И здесь видимо выражение самолюбия и тщеславия, принявших столь своеобразные формы.

— Наверное, каждому из нас — хотя, к сожалению, бывает нечасто — встречались юноши или девушки, мужчины или женщины, сполна наделенные природной красотой и обаянием и одновременно прекрасные духовно ведь таких людей повышенное внимание (по большей части праздное, а порой небескорыстное и завистливое) заставляет не радоваться, а страдать. Что делать этим «баловням судьбы», как именуют их досужие обыватели. Самый легкий выход — укрыться за броней холодности, неприступности. Но как в таком случае исполнить заповедь о любви к ближнему?

— В этом случае трудно дать совет, поскольку красот крест, безусловно, нелегкий. Вспомним святого Димитрия Прилуцкого, который был настолько красив, что вынужден закрывать лицо куском ткани, дабы не являться предо искушения для случайно заходивших в монастырь жен. В утешение тем, кому Бог дал привлекательную внешность скажем, что время работает на них, ибо оно не красит никого…

С течением времени острота искушений, конечно, пройдет, но требуются особенная внутренняя молитвенность, предание себя Господу, Богородице, дабы атмосфера целомудрия и чистоты всегда окружала такого человека, защищая его от искушений. Можно быть приветливым и любезным с окружающими, в той мере, чтобы ни намеком не дезориентировать ближнего, особенно если он сам желает быть обманутым.

— Как должны одеваться христианин, христианка? Вопрос это не такой уж маловажный. Вряд ли свидетельствует об истине Православия закрепившийся в сознании некоторых людей образ верующих как безликих существ в мятой одежде, давно вышедшей из моды, растоптанных кроссовках и платках не по сезону. В какой степени нужно ориентироваться на принятые в обществе стандарты, коль скоро не находишься в состоянии крайней нужды и можешь так или иначе следить за своим гардеробом?

— Легче всего в этом отношении лицам духовного звания: священникам, монашествующим. Покрои платья духовных особ не менялись столетиями. Священнические одежды указывают на служение Богу и своей торжественностью, целомудренной красотой, своеобразным величием защищают их обладателя от всего несообразного с его призванием. Рядовым христианам и в миру заповедано жить не по-мирски. Апостол Павел говорит:
«…не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего…» (Рим. 12, 2.) Поэтому христианин не может быть слепым приверженцем безобразной моды, которая льстит падшему человеческому естеству, часто искажая женственное начало в женщине, мужеское в мужчине. От одежды христианина требуется, во-первых, чистота и опрятность, а во-вторых, известная скромность. Это не значит, что христианка, живущая в современном городе, должна быть похожа на мышку-норушку, одета в затрапезный салоп или ботики, известные в прежнее время под названием «прощай, молодость».

Одежда, ее стиль и покрой должны соответствовать месту, занимаемому в обществе. Скажем, от преподавателя требуется здесь особенная тщательность: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Супруга должна всегда нравиться своему мужу. Противно благочестию ходить дома неопрятной, выражая тем самым небрежение по отношению к домочадцам. Одежда высказывает глубокую мысль отец Павел Флоренский, является продолжением личности человека. Думаю, что неплохо воспомянуть и известное изречение Антона Павловича Чехова: «в человеке все должно быть прекрасно…»

— Известно, что христианкам запрещается пользоваться косметикой, ибо это является искажением образа Божия. А что можно сказать о средствах парфюмерии (бальзамах, кремах, дезодорантах и т. д.), которые в изобилии имеются ныне в продаже и предназначены, к примеру, для ухода за кожей?

— Если речь идет о гигиене, то, думаю, нам нет нужды быть особенными буквалистами и педантами. Другое дело, когда парфюмерное искусство служит бесу блуда, когда подмосковная красавица хочет привлечь к себе внимание за счет вызывающего, дразнящего плоть аромата. Это очевидное отступление от требований нравственности.

— А что можно сказать о волосах? Некоторые православные мужчины-миряне отращивают длинные косы, а женщины, напротив, делают короткую стрижку, считая, что у них будут лучше расти волосы. Существуют ли здесь какие-то жесткие критерии?

— Слово апостола Павла — слово богодухновенное. Он говорит о том, что женщине постыдно стричься, тем паче обривать себя, ибо волосы даны ей природой в качестве покрывала в знак ее скромности, целомудрия, а стало быть, женственности (см. 1 Кор. 11, 5 — 6, 15). Если речь не идет о специфических болезнях волос, то, конечно же, христианка должна сохранять косу девичества своего, еще и благочестиво покрываясь платом — для ангелов. Подравнивать волосы можно, заниматься их лечением не грех. Посоветуем нашим современницам меньше нервничать, не допускать злобы, сохранять чистоту до брака, верность в супружестве — и Бог даст им косу до пят.

Что касается мужчин, то апостол Павел называет бесчестием для них ращение волос. По точному истолкованию святителем Феофаном Затворником этого места в Послании к Коринфянам, речь идет о чрезмерном внимании к волосам своим, то есть завивке, укладке, напудривании, лишающих мужчину той мужественности, простоты и неприхотливости, которые сообразны с его естеством.

По древней библейской и современной русской традиции, отращивание волос указывает на посвященность Богу. Это относится к лицам монашеского звания и священнослужителям. К длинноволосым же юношам с женоподобными косами, очевидно, и обращено в первую очередь строгое слово апостола Павла. Недавно я услышал о пожилом благочестивом священнике (кстати, из монахов), который любит приходящим к нему вчерашним хиппи и «вольным художникам» без предупреждения отрезать длинные волосы, именуемые в просторечии «конскими хвостами»: «Где ты видел, чтобы какой ангел или архангел имел за спиной конский хвоста? А ну-ка, пойди сюда…» — чик! И, поверьте, такое решительное действие оказывается всегда благотворным. В отличие от Самсона, остриженного Далидой, современный юноша будет лишь мудрее, если, нося короткую стрижку, сообразную и возрасту, и положению в обществе, он преимущественное внимание обратит на сердечные добродетели.

— Но ведь есть священники и даже монашествующие, которые стригут волосы, бороду подравнивают…

— И стригут, и подравнивают. Хотя некоторые из священнослужителей вспоминают по этому поводу слова из книги Левит: «…не порти края бороды твоей» (Лев. 19, 27). Народ церковный терпит и стриженых священников, но с печалью, потому что неизбежно что-то мирское привходит в ангельский образ батюшки, остриженного по молодежной моде. Впрочем, скажу, что в другие эпохи было не возбранено стричься и священнослужителям, в чем нас убеждает всем известный образ величайшего пастыря всех времен и народов, святого Иоанна Златоуста.