Папы и мамы почти не приезжают
Раннее утро. Кто-то из ребят еще нежится в постели, другие просыпаются и идут умываться. В девять часов у них начнутся уроки, а перед этим надо успеть привести себя в порядок и позавтракать.
В комнате у девочек уже выстроилась очередь к десятикласснице Татьяне — она всем помогает сделать прически. Мальчишки с криком и играми собрались и ждут девчонок. Вскоре все вместе они спускаются в столовую: на завтрак каша, к которой многие из них привыкали месяцами, но так и не полюбили, запеканка или омлет, печенье и чай.
Распорядок дня у детей манси из дальних юрт и поселков (паулей) Северного Урала довольно мягкий. За его соблюдением следят педагоги, которые беспокоятся о будущем исчезающего народа и стараются поддерживать ребят изо всех сил, подчас за рамками должностных обязательств.
— На девятерых детей у нас шесть воспитателей, поэтому ребятишки круглосуточно под присмотром, — рассказывает директор школы Ольга Галашева. — Родители здесь почти не бывают, хотя, если из тайги приезжают в город, могут в любое время пообщаться с детьми. Мы даже не против, чтобы они иногда ночевали, если требуется, но никто ни разу остаться не захотел. Они обычно сидят на вахте, дают детям свои вкусности — варенья-соленья, но если мы предлагаем подняться в комнаты, отказываются и сразу уезжают.
Ольга Галашева
Вызвать на родительское собрание? Поговорить с глазу на глаз о ребенке? Об этом и мечтать нельзя…
— Видимо, у них так заведено, — рассуждают в школе. — Даже когда мы приглашаем их приехать раз в четверть или в полугодие, интереса нет. Мы все это, конечно, видим, поэтому сделали вывод: раз родитель учебой своего ребенка не занимается, его заменяет воспитатель.
«Школа приучает к тунеядству»
Школу-интернат в поселке Полуночное сами манси недолюбливают. Прежде всего, потому что у них нет права отказаться и не отправлять сюда своих детей. Государственная политика России направлена на то, чтобы дети малочисленного народа обязательно получили базовое школьное образование.
Учебное заведение для манси в последнем цивилизованном поселке на Северном Урале (а дальше — безграничная тайга!) после реконструкции открыто в 2016 году. До этого детей коренного уральского народа возили за 200 километров в крупный город Серов. Условия там были совсем другие, дети-манси жили вместе с сиротами и ребятами, которым нужно было коррекционное обучение. Школьникам из малочисленного народа внимания уделяли меньше. Поэтому сейчас тот опыт манси переносят на новую школу.
— Интернат — одно из двух самых страшных для манси зол, второе — это алкоголизм, — рассказывает староста мансийского поселка Ушма Валерий Анямов и поясняет: после учебы ребята не стремятся возвращаться домой — многие едут в город и считают, что там жить легче и интереснее. — Школа-интернат приучает к тунеядству: там все готовое, взрослые за тебя все решают. Человек там как будто на другой планете живет, полностью оторван от лесной жизни. И права на отказ отправлять туда ребенка у родителей нет — приедут с полицией и заберут.
В каком-то смиренном отчаянии Валерий Николаевич говорит, что у некоторых детишек есть стремление к сохранению своей культуры, но их мало, а после учебы в школе становится еще меньше.
Вместо горбуши просят тайменя
Пятиразовое и очень разнообразное питание, лояльные учителя, факультативные занятия, свободное время — казалось бы, о чем еще мечтать ребятам?
— Через день — фрукты, каждый день кисломолочное, сегодня они ели ленивые вареники — всем нравится, тарелки пустые, а вот кашу любят не все, поэтому их рацион мы корректируем в пользу того, что им больше нравится, — рассуждает директор.
Она и сама мама двух дочерей, поэтому заботится о юных манси искренне. — Гороховый суп они почти не едят, хотят котлеты из лосятины, а когда видят горбушу, просят, чтобы им приготовили лучше тайменя. Но у нас, как и во всех школах, есть утвержденное Роспотребнадзором меню. Мы не можем давать им пельмени, какие-то сухие пайки — то, что они любят и к чему привыкли. Но мы позволяем им сходить в магазин и купить все любимые лакомства на те деньги, которые дают им родители.
Распорядок дня у детей манси в школе-интернате:
8.00 — подъем, 8.30 — завтрак, с 9.00 начинаются занятия.
В 13.00 обед, а после — полтора часа отдыха. Можно поспать, поваляться, посмотреть телевизор. Ребята в это время часто «уходят в себя».
15.00 — выполнение домашних заданий вместе с воспитателями, около 16.00 полдник, после которого ребята расходятся кто на прогулку, кто идет в кружки и секции, кто остается отдыхать.
19.00 — ужин, продолжение выполнения домашних заданий.
21.00 — вечерний душ и свободное время. 22.00 — отбой.
Педагоги в роли родителей
Дорожка «школа — магазин» у этих ребят протоптана, а вот просто гулять по поселку они не любят. Поэтому после уроков не приходится долго гадать, где они — все сидят в своих комнатах. Впрочем, «лесные дети» прекрасно общаются с русскими одноклассниками (школа, в которую они ходят — общеобразовательная), хотя — на всякий случай — с теми ребятами периодически работает психолог, объясняя, что манси обижать нельзя, чтобы те чувствовали себя комфортно.
И все-таки школа для манси — это палка о двух концах. С одной стороны, они социализируются, получают знания и умение общаться в коллективе. Но есть и другая сторона — после уроков ученики расходятся по домам, где ждут родители, которые учат их готовить, убираться, следить за собой. Манси не ждет никто, кроме воспитателей. Шесть женщин — три дневных и три ночных педагога — контролируют всю внеучебную жизнь. Они помогают, учат, поддерживают ребят.
Одна из них — Елена Свищенкова. Говорит, за годы работы искренне полюбила этих детей, хотя и хлопот они доставляют немало. Она занимается с ними только днем: помогает делать уроки, выводит в столовую, провожает на прогулки и на занятия в кружки и секции, обсуждает любые вопросы — фактически заменяет им матерей. И, конечно, пожинает плоды своего труда — дети ей доверяют, приходят за советами, иногда просят о помощи.
Елена Свищенкова
Подарки со смыслом
И только один аспект жизни манси контролировать Елена и ее коллеги не в силах — речь о любви к гаджетам, на которые родители-манси при очень скромных своих доходах (все они состоят на учете в службе занятости и живут на пособие, которое платит им государство) почему-то не скупятся.
— У них смартфоны не из дешевых! — вздыхает вдруг Ольга Николаевна, а коллеги-воспитатели жалуются, что и маленькие, и взрослые дети «безвылазно сидят в телефонах». — Иногда мне рассказывают, что по вечерам сидят, уткнувшись в телефоны, никаких заданий категорически выполнять не хотят. Я живу недалеко, поэтому тут же приезжаю и разговариваю — убеждаю, что делать это надо для их же блага. Иногда приходится поступать жестко — забираю телефоны и выдаю только утром. А потом объясняю, что своим поведением они не уважают труд воспитателей, которые относятся к ним со всей душой, как к родным детям и внукам.
Когда в конце прошлого года юные манси писали «письма Деду Морозу», то немало удивили педагогов.
Руководство предприятия ведет разработку карьера на исторической мансийской земле. Чтобы добиться расположения народа, шефствует над их детьми. Мальчики и девочки на праздник могли заказать все, что хотели, но почти все просили… гаджеты.
Пришлось учителям провести для них внеплановый урок с сочинением на тему «моя сокровенная мечта», чтобы помочь определиться с куда более важными подарками, которые станут ближе каждому по интересам и увлечениям. После этого просьбы к сказочному деду были переписаны. А ребята стали ждать чуда.
В назначенный день во время новогоднего представления детишкам привезли профессиональный маникюрный набор, велосипед, две пары лыж, конструктор «Лего», набор юного рыбака и даже приглашение на экскурсию на шоколадную фабрику. Радости не было предела — оказалось, смартфоны им совсем не нужны!
В каждом из подарков был свой особый скрытый смысл. Таня уже давно подумывает о работе косметолога, а ее маленький брат Максим так любит шоколад, что захотел увидеть, как его производят. Даша мечтает о летних каникулах, чтобы кататься на велосипеде по берегу родной реки Лозьва, где стоит мансийский поселок Ушма, а вот Толя ждет следующую зиму — в его арсенале сейчас и беговые, и охотничьи лыжи, которые он уже успел опробовать.
«Это дети, а не экспонаты в музее»
— Это абсолютно обычные дети, все они хорошо занимаются физкультурой, прекрасно взаимодействуют с ровесниками, иногда ходят в клуб, где работают кружки и секции: они плетут из бисера, вяжут, рисуют, — продолжает свой рассказ директор. — Они очень скромные, с незнакомыми людьми на разговор идут тяжеловато, поэтому мы стараемся их оберегать, но не изолировать — если кто-то приезжает, просим подольше общаться с ними, чему-нибудь научить, что-то рассказать.
Ученые здесь бывают отовсюду: приезжают лингвисты из Москвы, филологи из Санкт-Петербурга, исследователи из Екатеринбурга.
Но всем, кто приезжает, объясняют: «Это дети, а не экспонаты в музее».
Юные манси хотя и живут все вместе на этаже с разделением на комнаты для мальчиков и девочек, на уроки в школу идут каждый в свой класс, чтобы максимально взаимодействовать с другими детьми, заводить себе друзей среди них.
Чтобы знать, чем живут дети вне школы, понять их образ жизни, директору пришлось съездить в Ушму — это глухой таежный поселок в 200 километрах отсюда. Говорит, дело было летом, и когда ребята увидели ее, то сразу прибежали обниматься.
А вот возвращаться на учебу с каникул не хотят, поэтому в интернате все давно привыкли, что многие их ребята приезжают позже, «опаздывая» на неделю, две и даже дольше. Особенно трудно Максиму, который так тяжело отрывается от дома, что в школу после лета его могут привезти даже в октябре. И как же во время бесконечно-длинных четвертей они ждут родителей! Часто созваниваются, просят: «Мама, приезжай».
Периодически приезжают в город за продуктами, за вещами, по другим делам, едут мимо школы, но зайти повидаться с сыновьями и дочками почти никогда не хотят.
На Ольге Николаевне не только ответственность руководителя: если ребенок-манси заболевает даже ОРВИ, согласовывать с родителями лечение ей некогда — с ними и связаться-то оперативно не всегда возможно, хотя спутниковые таксофоны в наши дни установлены во всех удаленных мансийских поселках. Поэтому она сразу вызывает скорую. Если требуется госпитализация, решение об этом она принимает на основании согласий, полученных от родителей в начале года.
И на мансийском, и на русском дети изъясняются хорошо, однако чаще все-таки говорят на русском, хотя реплики на замечания педагогов всегда произносят на родном.
— Ругаются, наверное, — улыбается Ольга Николаевна. — Они, конечно, пытаются это скрыть, но нам-то все эмоции хорошо видно. Со стороны очень интересно наблюдать. Но смотришь на них, и по глазам видно — дети добрые и безобидные.
Педагогический эксперимент
Все мансийское в них поддерживает и развивает доцент Дина Герасимова, кандидат филологических наук из Ханты-Мансийска. В интернат поселка Полуночное она приезжает ежемесячно, преподает мансийский язык и частично культуру. Ее появление на Урале — дело везения и настойчивости Ольги Галашевой.
— Это наша находка, — говорит директор школы, отмечая, что долго искала человека, в совершенстве знающего мансийский язык.
На Дину Васильевну она вышла в 2017 году. Свердловское Министерство образования рекомендовало ей искать специалиста в Обско-Югорском институте прикладных исследований и разработок. Правда, там сразу сказали, что специалистов единицы, и рекомендовали обратиться к лучшей.
— Это чудо-женщина: оказалось, она сама манси, — Ольга Николаевна и сейчас, спустя годы, не скрывает своей радости. — Вскоре она приехала к нам, посмотрела на ребят и согласилась работать.
Теперь она занимается с детьми языком, литературой, а факультативно — мансийским орнаментом. Сначала дети не воспринимали нового педагога. Не хотели заниматься языком, говорили, что им хватает знаний, полученных от родителей. Но Дина Герасимова нашла к ним подход — прежде всего, потому что идет в ногу со временем, владеет всеми технологиями.
— Я 28 лет проработала в университете имени Герцена в Санкт-Петербурге, а потом меня позвали в Югорский университет, где я стала проректором по вопросам коренных малочисленных народов Севера, — рассказывает Дина Васильевна — говорит, для нее это был педагогический эксперимент. — Приглашение в небольшую уральскую школу мне показалось удивительным и интересным: я всю жизнь занималась со студентами, а мне предложили поработать со школьниками!
Для нее, как и в 1843 году для венгерского исследователя Антала Регули, было открытием существование лозьвинских манси.
Лесные люди, населяющие берега Лозьвы, в отличие от своих родственников, проживающих в ХМАО, идеально знают свой язык и говорят на нем, а вот читать и писать не умеют.
Этим и воспользовалась опытный педагог, тем более когда узнала, что родители юных манси в Свердловской области не возражают, что их дети учат родной язык, в отличие от своих северных соседей.
— Я влюбилась в этих детей, которые действительно очень хорошо владеют мансийским языком, поэтому не смогла отказаться от того, чтобы заниматься с ними: ребята покорили меня каждый своей душой. Они очень доверчивы, характеры и менталитет у них мансийские. Это молчаливые дети природы, они все понимают, каждый из них со своими мировоззрением и философией, но сказать многого они не могут из-за замкнутости. В то же время они очень ранимые и редко идут на контакт с чужими людьми.
Первое время с уральскими манси ей было непросто — их тогда было 15 человек и все учились в разных классах. Спасало то, что они знают родной язык — это позволило ей работать с разновозрастными ребятами на одном уровне.
Найти общий язык
Дина Васильевна — автор 28 учебников — рассказывает, что хорошо знает северный мансийский язык — он литературный. У лозьвинских манси, также относящихся к северной группе, диалект совсем другой. Поэтому сначала дети ее «не очень поняли», а родителям жаловались, что «Дина Васильевна говорит не по-нашему».
Дина Васильевна Герасимова, российский ученый-финноугровед, специалист по мансийскому языку, с ученицами
— Как лингвист я их понимала, но сразу же задалась вопросом: как их научить писать и читать? Отличия были во всем, даже в мелочах. В северном языке, к примеру, мы произносим «пый», а писать надо «пыг». Я им пишу правильный вариант, а они меня не понимают! Много у нас было фонетических разногласий! Да еще ребята постоянно недоумевали: зачем учить язык, если мы, манси, и так его хорошо знаем? Я им объясняла, что в тех же соцсетях они общаются неграмотно — кстати, они там пишут на своем языке, а не на русском!
Совместить несовместимое было непросто. Да еще эта нелюбовь детей к учебе! Никите за плохое поведение она однажды сделала замечание: «Будешь баловаться, я тебя домой отправлю». И только потом поняла, что он это расценил не как угрозу, а как обещание награды.
— А что там дома? — недоумевает она. — Там ведь ни одежды, ни еды. Родители выпивают. Но все они все равно хотят домой!
Понятно, что интернатская система не очень благоприятна, но, с другой стороны, они всегда накормлены, одеты, заняты чем-то полезным.
И все-таки общий язык с ребятами ей удалось найти. Дина Васильевна рассудила: если диктанты и сочинения ребята терпеть не могут, пусть… рисуют. Оказалось, им это близко, как шитье и изготовление поделок.
— Говорю «кол» — дом. Они рисуют. Я добавляю: «иснас» — окно. Они дорисовывают. «Ала» — крыша, «турпа» — труба. И они постепенно изображают то, из чего состоит их жизнь. Если бы я диктовала им слова, а они их писали, это было бы не интересно. Поэтому я подхожу к обучению с точки зрения игры. Когда занимаемся поделками и оберегами, орнамент им предлагаю выбрать самостоятельно: «хотал» — солнце, или, например, «порыгпанэква» — лягушка. И между делом во время этого ручного труда мы общаемся, ребята узнают что-то новое…
Манси на дистанте
Эпидемия коронавируса, захватившая все уголки России, внесла коррективы и в привычную жизнь мансийских детей. В марте 2020 года они вынуждены были уехать из интерната в свои лесные поселки на дистанционное обучение. Для них ситуация оказалась серьезнее, чем для многих других детей, ведь они уезжали в тайгу, где и телефонная связь работает с перебоями, чего уж говорить об интернете!
Несмотря на это, сестры-школьницы и Саша слали свои работы через мессенджеры от соседа, у которого установлена спутниковая связь. Максим период самоизоляции проводил в поселке Тресколье — там никакой связи не было. Благо, в школе заранее подстраховались: в марте, провожая манси на неопределенный срок, каждому дали перечень заданий на закрепление пройденного. И мальчик все решал и писал в тетрадке, а когда приехал поближе к цивилизации, переснял свои записи и отправил по WhatsApp.
— К каждому был индивидуальный подход, но мы справились, и в сентябре дети из тайги вернулись к нормальной учебе, — говорит Ольга Галашева.
Жаль только, что, вернувшись в школу, они оказались лишены встреч и общения с полюбившейся Диной Васильевной — из-за почтенного возраста она не могла свободно передвигаться по стране. Поэтому весь учебный год она проводит для них виртуальные уроки.
— Меня эта ситуация подкосила, — вздыхает Дина Герасимова и признается: знала, что на Лепле и в Тресколье, где живут некоторые ученики, связи нет — это глухие таежные поселки, в каждом из которых живут по одной-две семьи, и все равно переживала. — У меня возраст уже, и нет в запасе лишних лет, которые бы я могла им подарить, чтобы наверстывать упущенное…
Дети сильно скучают по любимому педагогу.
— Мы часто списываемся, они спрашивают, когда я приеду, ждут, — рассказывает она. — Наверное, они чувствуют, что со мной интересно и необычно. Я стараюсь подарочки им привозить, придумываю конкурсы, увлекаю фронтальными диктантами на мансийском языке. Помню, как однажды им понравилась моя идея: я предложила каждому обвести свою руку, а потом письменно порассуждать, что они видят, какой им представляется их дальнейшая жизнь. И какими они все философами оказались — в это трудно поверить!
Парадокс национальной политики
Вот только и Дину Герасимову, и Ольгу Галашеву, и даже мансийского старосту Валерия Анямова «гложет» вопрос: для чего социализировать этих детей?
Да, они получат среднее образование, но национальная политика России «заточена» на то, чтобы они продолжали заниматься рыболовством, охотой и собирательством — то есть тем, чему в школе не научат.
— Для нас за эти годы стало очевидным, что все национальное у них в крови, и неудивительно, что многие из них не хотят оставаться в городе — все парни стараются после школы и службы в армии вернуться домой, того же хотят и многие девочки, — объясняет Ольга Николаевна, но признается, что и она, и ее педагоги нацеливают детей манси на получение высшего образования. — Но на какое? Экономист в лесу не нужен, а вот медик требуется, поэтому мы подталкиваем их к принятию не сиюминутных, а обдуманных решений. Но и тех, кто четко нацелен продолжать традицию предков и заниматься промыслом, лично я всячески поддерживаю.
Что говорят сами дети?
Впрочем, Ольга Галашева вспоминает своих недавних выпускников Андрея и Тимофея. Оба уже отслужили в армии и, вернувшись обратно, сказали, что хотят… отдыхать. Уехали к себе в тайгу, а там, говорят, стали серьезно злоупотреблять спиртным. «Пусть бы лучше оставались в городе, учились и находили себе применение», — вздыхает она и продолжает:
— Или вот наш десятиклассник Саша — хочет поступать на автомеханика. Мы с ним разговорились на эту тему, стали рассуждать. Я ему объясняю: мы не сможем помогать тебе в дальнейшей жизни. Да, мы с тобой поедем, и ты поступишь. Но что дальше? Говорит: «Я пойду работать в автосервис». Объясняю, что даже для этого нужны минимальные связи, знакомства, знания…
Дети в их возрасте не всегда понимают, а манси тем более, что надо будет обеспечивать себя.
Это сейчас они ни в чем не нуждаются: их кормят, они живут в тепле, мы их одеваем на те средства, которые выделяет государство. Поэтому мне проще целенаправленно работать с теми, кто уже сейчас знает, чего хочет — если есть желание вернуться в тайгу, пожалуйста, но если хочется жить в городе, то серьезно готовиться к этому надо уже сейчас. И мы с коллегами готовы помогать.
Сашу, мечтающего работать в автосервисе, склоняют ехать учиться в город, но не в Екатеринбург, а в Югорск или Ханты-Мансийск, где поддержка представителей малых народов на высоком уровне: там и возможностей для самореализации будет больше, да и родственники есть. А пока за его спиной педагоги обсуждают его же будущее, сам он говорит, что до конца не решил, останется в городе или вернется в тайгу к родным. Но сначала, говорит, надо в армию сходить.
Саша
— В школе мне вроде бы интереснее, но не потому, что тут интернет есть, — по-взрослому рассуждает одиннадцатиклассник, когда мы сидим в его комнате, где, как и у других ребят, нет ничего лишнего: шкаф, кровать, рабочий стол. — На медведей смотреть нравится — прошлым летом мы за две недели походов по горам их штук 15 видели. Все-таки я лесной человек.
Его младший брат Толя так устал в школе в этом году, что хочет поскорее домой уехать. Говорит, готов там работать наравне с родителями — колоть дрова, даже рыбу ловить, «хотя это и скучно».
Десятиклассница Таня, у которой так хорошо получается плести волосы подругам — ей даже в прошлом году подарили тренажер для оттачивания мастерства, пока не определилась, чем хотела бы заниматься в жизни. Признается, что возвращаться в тайгу «точно не хочет», но «в городе смущает запах бензина, от которого чуть не падаю». А во сне видит любимых собак, которые наверняка ждут ее, и маму, которой она помогает по хозяйству. В ответ на шутку о том, что лет через пять она откроет в своем лесном поселке салон красоты, искренне смеется.
Таня
А вот Настя признается, что после школы хотела бы вернуться в тайгу. У нее и интересы-то типичные для манси: шьет традиционных для своего народа кукол — одну из первых она подарила своей бабушке Александре, любит мясо лося и мечтает попробовать медвежатину. И хотя девочка, как и все остальные дети, учит несколько языков, говорить хотела бы на мансийском, «а другие мне не нужны».
Ответственность за судьбу народа
Дина Васильевна уверена, что раз учеба этим детям дается тяжело, надо пересматривать подходы и отправлять их после девятого класса получать специальное образование, а не мучить в выпускных классах и не готовить к ЕГЭ.
Сама она сейчас подыскивает себе замену, но еще старается успеть чему-то их научить. Говорит: хочет быть спокойной от осознания, что эти ребята без знаний о своем народе и его истории, без языка не останутся и в будущем, ведь на смену им в школу придут новые дети.
В школе-интернате готовы не просто нанять толкового специалиста, но и всячески заинтересовать его, вплоть до решения жилищного вопроса. И хотя поиски педагога, способного давать детям-манси все самое важное, продолжаются, желающих нет — видимо, люди понимают ответственность, которая ляжет на их плечи, и потому рисковать не хотят.
А действующие педагоги признаются, что с трудом представляют, как дети будут сохранять национальные традиции. Если они останутся в городе, то наверняка растворятся среди его жителей.
Дина Герасимова вспоминает, как наблюдала в Санкт-Петербурге представителей разных народов, которые оседали в городе, утрачивая родной язык, но и русским не овладевали в достаточной мере.
— Такие дети только дома занимаются традиционными делами, живут в семье, общаются, шьют унты — этому их никто в школе не научит, в тайге их образ жизни сохраняется, а в городе они постепенно потеряют свою уникальность.
При этом Ольга Галашева говорит, что те ребята-манси, кто хочет развиваться, имеют все возможности для этого. Школа в поселке Полуночное вошла в федеральную программу «Современная школа». В начальных классах проведен капремонт, а благодаря участию в программе «Точка роста» в школе проходят уроки робототехники, 3D-моделирования, по последнему слову техники оборудован класс информатики. И грамотные специалисты есть.
Лесных манси на территории Свердловской области в наши дни насчитывается около 60 человек, их культура, традиции и аутентичный быт растворяются в цифровой цивилизации. На этом фоне слишком велика ответственность, которая легла на девять учеников интерната в Полуночном.
Фото автора и Алексея Одинокова