«Есть в Иерусалиме у Овечьих ворот водоем, называемый по-еврейски Вифезда, с пятью крытыми ходами. В них лежало множество больных: слепых, хромых, сухих, ожидающих движения воды…» (Иоан. 5. 2-3).
Не зря Святая Церковь посвятила этому евангельскому эпизоду богослужение одного из послепасхальных дней воскресных. Неделя о расслабленном – день, когда мы с особой остротой понимаем: все мы в той или иной мере – такие вот расслабленные, телесно и духовно. И никто, как тот парализованный, тридцать восемь лет пролежавший у купели, не может исцелить себя сам, все нуждаются в Спасителе…
И с кем же нам поговорить в Неделю о расслабленном о здравии и болезни, вере и спасении, как не с врачом-христианином.
Ольга Александровна Шульчева-Джарман — врач-фтизиатр Противотуберкулезного диспансера Центрального района г.Санкт-Петербурга, старший преподаватель истории медицины кафедры Гуманитарных дисциплин и биоэтики СПбГПМА, кандидат медицинских наук.
Помимо работ по профилю фтизиатра, Ольга Шульчева-Джарман известна статьями по христианской истории медицины и богословию: «Врачи-христиане в период поздней античности», « Святой великомученик и целитель Пантелеимон и его «третья жизнь» на Руси»,, «Эллинистическая религия Асклепия в поздней греко-римской культуре в свете христианской духовной традиции», «Преподобная Евфросиния, игуменья Полоцкая – просветительница Белой Руси», «Бог и Человек во Христе в гимнографии Триоди Постной», « О гимнографических образах тайны спасения в Октоихе Воскресном» и многими другими, публиковавшимися в историко-медицинских и христианских журналах.
Особая тема – литературное творчество Ольги: ее великолепные стихи, переводы и прозу можно прочесть в интернете, на порталах «Стихи.ру» и «Проза.ру», сайте «Полутона», некоторых других. А пользователи Живого Журнала имеют уникальную возможность читать ее повесть «Врач из Вифинии» о враче Кесарии Каппадокийском, жившем в 4 веке, младшем брате святителя Григория Богослова, что называется, «с пылу – с жару»: новые главы повести Ольга по мере написания выставляет в своем блоге, и всё это еще ждет своего «бумажного» православного книгоиздателя…
Где сибирский Минусинск – а где Петербург!… Но интернет стирает границы, и сегодня мы имеем возможность побеседовать с Ольгой Шульчевой-Джарман за чашкой виртуального чая.
Ольга Шульчева-Джарман
— Скажи, что для тебя особенно значимо в евангельской истории об исцелении Христом расслабленного?
— Меня всегда потрясало поведение расслабленного – настолько, что порой больно было читать или слушать эти строки. Христос, прекрасный и великодушный, приходит к купели, где люди, отпихивая один другого, лезут исцеляться в купель, и где, понятно, настоящему больному не протолкаться, если не помогут друзья или родственники. Он видит забытого, недвижимого, надо полагать, неопрятного и неухоженного (а жара-то в тех местах! На нечистоты прилетает рой мух). Иисус подходит к этому лежащему в своих испражнениях человеку, разговаривает с ним, исцеляет…
Тот исцеляется. А потом опрометью бежит к фарисеям и предает Иисуса. Хотя этого расслабленного никто не допрашивает, как исцеленного слепорожденного, например. Как это страшно. Какая черствая душа. Вторую встречу с Христом он использует не для того, чтобы поблагодарить, или поклониться, как юноша-слепорожденный, а для того, чтобы настучать. Он уже получил от Иисуса все, Он больше ему не нужен, теперь Его можно «сдать». И как жаль Христа, как неизмеримо жаль…
Позже я узнала, что существует такое мнение в среде библеистов – Иисус приходит в асклепейон, в языческий храм бога Асклепия, где больные, действительно, лежали, ожидая спасительной иерофании, явления исцеляющего божества. Если следовать этой догадке, то дерзость и смелость Иисуса потрясающи – Он не останавливается ни перед чем, чтобы спасти погибшего. Ты пришел к Асклепию? Я пойду за тобой, я найду тебя, я исцелю тебя – не уходи от Бога! Вот, Я стою перед тобой – видишь?
«Вижу, вижу», — отвечает ему бывший расслабленный. – «Меня теперь в синагогу пустят, отлично, а раньше не пускали, потому что я был нечист, и не имел право с Богом общаться. Как так – все имели право – а я нет! Все они, грешники, лезли вперед в источник, меня отталкивали, столько лет! Знаю я их… И меня грешником считали, потому что я болен. Ну вот, наконец, исцелился… одна незадача – Ты, оказывается, почти вне закона, за Тебя меня снова могут отлучить…Хм… Бегом на укрепившихся ногах — спасать свою исцеленную шкуру! Ты же Сам сказал – «чтобы не случилось чего хуже! Сам сказал!»
Мне кажется, это некий ключ к страшной тайне предательства Иуды.
Он пошел к болящим — и еще дальше пойдет Он , не только в безбожие людей, обратившихся к языческим божествам, но и в саму смерть – ИХ СМЕРТЬ, НЕ ЕГО. Он умрет чужой смертью, потому что не осталось уже настоящего человека, чтобы пришел и умер за всех. Все, отталкивая друг друга, лезут в купель, где сходят исцеляющие сомнительные ангелы, и не видят Иисуса. Ведь там на Него и на Его дело ( «силу» — как буквально у Иоанна) тоже не обратили внимания – все внимательно наблюдали за водой, и были на низком старте для прыжка. Или ползка.
Расслабленный уже отчаялся в тих соревнованиях, поэтому как-то отреагировал на Иисуса. У остальных же были «веселые старты». На других больных они смотрели как на врагов, как на соперников – и не увидели Иисуса, щедрого, благого, исцеляющего, который здесь, посреди них. Он был неузнан. Они были серьезно заняты своим исцелением, им было некогда, они не заметили Негордого Бога. Среди вражды Господь стоит одиноко, готовый быть преданным – и предается, по своей воле.
В старом мультике детском друзья, собаки-мушкетеры, пели:«Жалким котам не понять одного – наша дружба превыше всего». Клайв Льюис как-то изобразил премудрого беса Баламута, который испуганно, гневно и растерянно пытается догадаться, какая хитрость скрывается за таким поведением Бога. Не может же это быть просто так, бескорыстно! Когда человек не верит в благородство и великодушие ничьё , даже Христа Бога, это страшно.
— Расскажи немного о себе. Как ты пришла: в этот мир, в Церковь Христову.
— Я поздний, долгожданный, и к сожалению, единственный, ребенок у родителей, мама болела долго после моего рождения, потом долго болела я, и была отгорожена от этого мира до лет четырех. До четырех лет я не говорила, потом начала говорить фразами. Детство мое прошло с бабушкой, педагогом и глубоко верующим человеком.
К сожалению, люди сейчас активно забывают, что значило в то время работать в советской школе и верить в Бога. Я думаю, это активное забывание связано с тем, что в комсомольские годы они смеялись над такими, как моя бабушка. А ученики, выросшие, перебегали дорогу, чтобы с ней поздороваться. Впрочем, о том, что бабушка верующая, знал лишь очень узкий круг ее подруг. Икону она прятала под подушку, заворачивая ее в вышитую ею салфетку… Доставала, когда молилась – утром и вечером, около часа и вслух…
Меня никто не заставлял стоять на коленях, повторять и прочее, я лежала и слушала. Это был действительно молитва, обнимающая всех – бабушка читала небольшое, по сути, количество молитв, но она повторяла их, за каждого близкого, за каждого в ее большой семье, зная, что они не молятся – с великой любовью. Так Авраам и Иов с Богом говорили, я думаю. И когда за усопших она молилась – а в каждой белорусской семье много погибших – я понимала, что они все живы.
Бабушку звали Надежда. Брилёва Надежда Дмитриевна. Муж бабушки, мамин папа, погиб в партизанах – они с бабушкой были женаты едва более года. Мама родилась, когда бомбили Полоцк, в 1941. А потом они с бабушкой и ее сестрами были в фашистском лагере, с зимы 1942 по весну 1944. За это бабушку попрекали партийные активистки, ее так называемы коллеги : «Вы под немцами были!».
Да и мне друг как-то сказал в Ленинграде : «Конечно, вы немцам прислуживали, раз в лагере были!» Была потрясена. А детские стишки про «трус белорус в озере купался»? В России так мало знают о том, что делали немцы в Белоруссии. Никто из моих знакомых не знает, что Полоцк был сровнен с землей, не знает про Хатынь. Бабушкиного брата, бегущего домой, для забавы фашист убил на глазах у его сестер .
Из цикла «Малые теофании. К фотографиям Яны»
Я все это —
видела, знала…
не помню.
Года, словно ветер, из щели,
осенний,
ветер.
«Олечка, будем
топить
печку», —
бабушка
будет еще
долго,
долго жива,
читать мне снова и снова
будет
про пчелу Нечкебиль.
«Олечка,
видишь,
ее сочинил
Абдулла Алиш,
друг
Мусы Джалиля,
для татарских детей,
его расстреляли немцы,
то есть фашисты,
как дядю Володю
и деда Андрея,
Митю,
Василия
и Станислава.
Олечка,
вырастешь —
я отвезу тебя
в Полоцк —
только
там нет могилок,
там
только
мать
Евфросиния».
Пчелка
совсем потерялась в небе
светлом и дальнем.
Отец раскачает качели,
и это
небо —
отчего оно
снова в память вернулось,
зачем?
Тленье не властно
над краем тем
дальним и светлым.
Там, в сокровенном горниле,
все остается
навек,
только лишь тления
нет.
Позже я узнала, что она часто просила о помощи моего усопшего прадеда, своего отца, которого я не помню – мне был год, когда он умер, говорят, что он меня любил и называл меня «Вольгачка», по-белорусски, а я тянула его за бороду, и как-то раз ему пришло так простоять полчаса , но он не ударил меня по рукам и не позвал никого на помощь, только улыбался. Когда в Великую Пятницу выносили Плащаницу, он, пока мог ходить, всегда помогал. Напомню, это было советское время. И маму мою, свою внучку, до того, как она стала ходить в школу, водил в церковь на Пасху. Он был тихий праведник, дед Димитрий.
После лагеря большая семья бабушки не вернулась в Полоцк, остались в Краславе, в Латвии, два часа до Полоцк. Ну вот, детство я провела в Латвии, хотя родилась в Ленинграде в 1975 году.
— А твой отец?
— Отец у меня из Мурома, из большой семьи, русский по отцу, мордвин –татарин по матери. Младший сын в семье, родился перед самой войной.
Видите, какие у меня пожилые родители – на поколение старше, чем у моих сверстников. Я всегда это ощущала, какой-то мост назад, в историю… Как в древнем Аккаде говорили «дни лица», имея в виду будущее. А бабушка родилась в 1917 году.
Об отце – он был из простой, многодетной, но неверующей семьи. Во время службы на флоте в юности вступил в партию (там всех «вступили»), искренне верил в коммунистический идеал, но потом юность прошла, и он понял, что обманут. Тайком, через знакомых, приносил бабушке (теще!) Новый Завет дореволюционного издания – на неделю. Она не успела весь прочесть…
Потом она пересказывала его мне – а мне было 6 лет. Потряс, помню, рассказ про дочь Иаира – то, что над Иисусом смеялись, не верили, что Он воскресит. Меня словно ожгло: «Над Ним смеялись». Боль от ожога есть до сих пор. Хотя сомнений не было, что воскресит. Но – зачем – смеялись? «Так же, как сейчас над Ним смеются», — пояснила бабушка. И я почувствовала себя современницей Иисуса.
— Которой ты так и осталась на всю жизнь…
— Да… В еще более раннем возрасте – собственно, я не помню, когда я узнала про Иисуса Христа – я помню, что как раз начала ходить после болезни, и мы гуляли с бабушкой, по дороге, на которой были лужи после дождя. Я даже помню название этой улицы – Сарканармияс, Красноармейская, теперь она Лачплеша, улица Лачплесиса, легендарного латышского героя, который мог рвать медведей пополам и, чтобы освободить свой народ, в схватке увлек за собой с утеса на дно Даугавы, своего соперника, Черного Рыцаря.
Ну вот, были лужи – и я радостно обегала их, и бабушка радовалась, что я не только хожу, а даже вот уже и бегаю. А мне тогда показалось, что Иисус Христос спас нас так – Он прошел, пробежал по дороге, полной луж и грязи, и за Ним оставалась широкая и ровная дорога, по которой могу идти все остальные.
Еще у меня был друг детства, Илгвар, мы вместе играли в песочнице, а наши бабушки, моя православная и его католическая, разговаривали полушепотом о Боге, «потому что о Боге нельзя громко говорить». Это было, когда я еще не говорила, это нам не мешало – кажется, латыш Илгвар все равно по-русски не понимал, но играли мы неплохо. И я твердо знала, что Иисус Христос – такой же, как Илгвар, мальчик, с которым можно дружить.
Увы, Илгвар переехал в Ригу, и никаких связей не осталось. Надеюсь на встречу с ним перед очами Христа… Как-то я нарисовала Иисуса Христа, как отрока в нимбе из радуги – по мотивам Казанской иконы, которую держала бабушка в руках во время молитвы, и под подушкой, завернутую в вышитую салфетку – все остальное время. Мне было пять лет.
Но я об отце не рассказала. Он часто читал Евангелие от Иоанна. Особенно его потрясала восьмая глава, где Иисус говорит уверовавшим в Него:
Иисус отвечал: если Я Сам Себя славлю, то слава Моя ничто. Меня прославляет Отец Мой, о Котором вы говорите, что Он Бог ваш.
И вы не познали Его, а Я знаю Его; и если скажу, что не знаю Его, то буду подобный вам лжец. Но Я знаю Его и соблюдаю слово Его (Ин. 8:54-55).
Для отца Христос был очень значим, но он, увы, мало говорил об этом. Отец крестился с именем Михаил, через три года он умер от рака легких, в одну из пятниц Великого Поста, вечером. Когда вошел в рай разбойник, тот, что справа, тот, что узнал Мессию.
— Как случилось, что врач-фтизиатр, имеющий и без того достаточно обширную, как я понимаю, область приложения своих сил и способностей, «заболел» историей медицины?
— Главное, чтобы наш разговор не услышали врачи других специальностей! Они считают, что фтизиатр — профессия совсем легкая, «одна болезнь и три лекарства», есть такая шутка. А если серьезно, мне кажется, что интерес к истории медицины появляется тогда, когда ты уже какое-то время поработал врачом. Среди моих знакомых зарубежных коллег, историков медицины, много врачей, которые стали заниматься историей медицины, достигнув определенных высот в своей профессии и выйдя на пенсию. Для них это интересное хобби.
Вообще-то на Западе историей медицины занимаются филологи, археологи, историки… Врачи в определенной мере вытеснены. Хотя среди очень известных в мире историков медицине есть и врачи, и это очень отрадно. Так, многотомную монографию по истории древней и античной медицины написал доктор Prioreschi, имеющий высокий авторитет, он врач, а доктор Nunn – специалист по египетской медицине с мировым именем, при этом – реаниматолог. Но у нас в России сохранятся хорошая, на мой взгляд, традиция, заключающаяся в том, чтобы историк медицины был врачом.
— Мир, ценящий успех, часто склонен судить о явлении по внешним его признакам. Мне, например, часто приходится слышать: «Церковь в России процветает, потому что в храмы стало ходить много людей, священники имеют доступ в тюрьмы и школы, а Патриарха показывают по телевидению»… Можно ли в этом контексте сказать, что и дело медицины, излечение больных людей, в христианском мире «успешнее», чем было в языческом? Или такой разницы нет?
— Церковь, как мне кажется, может процветать только Цветком от корня Иессеева – Христом Воскресшим. Что касается «Патриарха по телевизору» — бабушка дожила до этого, и все повторяла : «Не может быть!». Для меня большое счастье, что я могу свободно ходить в церковь.
Икона из притвора храма одного из румынских монастырей (Sucevita) с изображениями античных философов - "христиан до Христа"
Что же касается «медицины в языческом мире»… Знаете, Гиппократа изображали в притворах христианских храмов, как «христианина до Христа». Другой, малоизвестный для неспециалистов античный врач, но потрясающе гениальный, Аретей из Каппадокии, описавший первым многие болезни, в том числе и сахарный диабет, говорил, что для врача видеть смертельную болезнь (он пишет о столбняке, от которого в довакцинальную эру смерть была почти неизбежной) и не иметь возможности помочь больному – самое великое несчастье. И ему остается только плакать, не покидая умирающего…
И средневековая медицина опиралась на античные авторитеты, к ним возвращалась и медицина Нового времени – например, «второе открытие» английским врачом Расселом талассотерапии, лечения на море, детей больных туберкулезом костей и лимфатических узлов (тогда это называли «золотуха»). Его осмеивало английское научное общество, но он указывал на пример в трудах Гиппократа и Асклепиада Вифинского — еще одно малоизвестное имя . Это врач, в Риме спасший человека, которого уже несли хоронить.
Хоронили в южном климате очень быстро, пример императоров не в счет. Асклепиад заметил (наблюдательность древних была потрясающей) признаки жизни у «покойного», когда носилки проносили мимо него, велел несшим остановиться, пощупал пульс и… велел процессии возвращаться. Больной был излечен впоследствии (он находился от слабости в глубоком обмороке), конечно, не просто касанием руки. Асклепиад большое значение придавал водолечению, лечебной физкультуре, массажу. Он считал, что все болезни – от застоя частиц «онков». В наш век гиподинамии Асклепиад был бы так же славен, как ив век Цицерона, чьим другом, кстати, он был.
— Насколько сильно, по-твоему, влияет (и влияет ли вообще) на качество лечения, верующий ли врач? И как врачу избежать того, что называется «эффектом выгорания», как сохранить в себе главнейшее — внимательность, милосердие, любовь к пациенту?
— На качество лечения влияет, насколько ответственен врач. Если «православность» и иконность врачебного кабинета – лишь прикрытие некомпетентности и уловка для наживы , то это страшный перевертыш.
( Иногда горько думаю: раньше были врачи для парт-элиты, а теперь врачи для православных, теперь мы, гонимые, стали элитой!.. Тревожный симптом , значит, образ жизни гонителей христианства в СССР вызывает у какой-то части христиан ностальгию).
Мои учителя (ведь медицина – это не только и не столько книжная наука, это традиция, это искусство, которое передается из рук в руки, из уст в уста) были и верующими, и агностиками, и атеистами. Но то отношение к больному, которому учили они – не назиданиями, а своим примером, как они подошли к постели, как они заговорили с матерью ребенка, как они повели себя, когда она стала кричать и нервничать , а потом успокоилась, и стала смотреть на них глазами, полными надежды – и то, как они учили размышлять над больным , передается в личном общении.
Что же касается выгорания… Да, врач, как и любой человек, устает. Да, врачи поставлены системой в крайне жесткие, я бы сказала – рабские условия. Надо суметь не стать рабом системы, остаться собой. Это вызов. Это сложно. Не сломаться в страховой системе, где все сделано для того, чтобы врач не уделял вообще никакого внимания пациенту. К счастью, фтизиатры работают не в страховой системе. Пока.
Так вот, «бояться выгорания»… Что значит – бояться выгорания? Бояться жить, общаться с людьми полноценно? Бояться уставать? Мне приходилось слышать : «Вы кто? Фтизиатр? А кто это? Так вы с туберкулезниками общаетесь?! Так это же опасно! А почему вы стали фтизиатром? А, вы, наверное, болели туберкулезом? Нет? А как вы защищаетесь? Лампы бактерицидные? Санэпидрежим? И все? Не может быть? А отпуск у вас всегда в санатории, наверно, и на пенсию раньше? Нет? А зачем вы тогда фтизиатр?»
И лепечешь что-то, что, дескать, люблю фтизиатрию, искусство того, как побеждать туберкулез, а на тебя смотрят такими глазами, что быстро замолкаешь.
Собственно, такое хранение собственной шкурки совсем не чуждо православным – и врачам, и, с позволения сказать, пациентам. Я слышала от врача, лечащего по методу Фолля, в Псковской епархии, что «у них там батюшки все очень поддерживают, хороший кабинет при храме сделали, кирпичные стены, а на них иконы негативную энергию поглощают. А одна православная женщина, образованная, умная, ухоженная, спрашивала за чаем в приходе священника : «Если молиться за других– это кровь проливать, то не объясните, за какой круг близких безопасно молиться?»…
Если в сознании людей, пришедших в Церковь, так передергиваются слова преподобного Силуана Афонского, всего себя отдавшего молитве за весь мир, то, значит, что-то странное и страшное произошло в «лихие девяностые». И свидетельствовать о Христе приходится уже перед людьми, ходящими в храм и близкими к батюшкам, но оставшимися язычниками…
Отвлекаясь от всей этой белиберды, хочется спросить одно : если бояться пациентов, зачем их вообще принимать?
Герой моей повести «Врач из Вифинии», Кесарий (это реальное лицо, брат свт. Григория Богослова, но я позволила себе немного художественного вымысла) по просьбе друзей приезжает в Халкидон, город , охваченный поветрием какого-то заразного заболевания (как раньшге говорили «чумы», но не вполне ясно, что это были за эпидемии), чтобы остановить эпидемию. Он делает это вопреки запрету императора Юлиана, под страхом смерти запретившему ему покидать Арианз.
Юноша-врач, сирота, которого непорядочные жрецы из соседнего асклепиона прислали на помощь Кесарию – по его требованию прислать врачей — говорит ему: «Вас сюда тоже на смерть послал Юлиан?». Но Кесарий отвечает: «Нет. Я приехал сам. Надо же кому-то остановить поветрие». Он хочет отослать юношу, потребовать более опытных врачей из храма Асклепия, но этот юноша, Эвпл, язычник, потрясенный, остается с ним, говоря : «Я умру с вами, Кесарий-врач!».
— Народные рецепты, газета «Здоровый образ жизни», Малахов по телевизору, реклама разнообразнейших лекарств , появление в российском обиходе новейших медицинских технологий – а наряду с этим появление все новых болезней, катастрофическое падение уровня здоровья населения… Отчего это? И как ты считаешь, почему люди сегодня в России так любят лечиться – и при этом совершенно безалаберно относятся к данному им Богом здоровью?
— Сознание людей после семидесяти лет атеизма весьма архаично. Архетип «пищи» и «очищения» играет очень большую роль в представлении о здоровье и болезни. Когда я проводила анкетирование родителей, чьи дети больны туберкулезом или здоровы, но инфицированный микобактерией туберкулеза, меня потрясло, что среди почти тысячи человек только трое, в ответ на вопрос: «Что, по вашему мнению, является причиной заболевания туберкулезом?» — написали: «Туберкулезная палочка».
Остальные на первое место поставили плохое питание, потом шли «бомжи», потом – халатность врачей. То есть налицо элементарная неграмотность и поиск врага. Туберкулезная инфекция, к слову, передается воздушно-капельным и воздушно-пылевым путем. Как грипп. Почти. Есть и анозогнозия : «Нет, мой ребенок не инфицирован! Мы хорошо питаемся! Ну и что, что наш дедушка-сосед по коммуналке болен туберкулезом! Ну и что, что он с нами в одной квартире живет (в Питере много коммуналок). Мой сын из его тарелки не ест!».
Необходимо просвещение людей, причем в масштабах страны.
— Скажи, твой муж Роберт имеет свои, английские, христианские корни, или его воцерковление – дело твоих рук ? Как он себя чувствует в русском православии? Или этого акцента в жизни вашей малой Церкви-семьи нет? Как ты вообще относишься к вселенскости христианства, как воспринимаешь распространенное воззрение: «Я православный, потому что русский»?
— Да, Роберт англичанин, причем по-русски едва говорящий, хотя читающий. Он был англиканским священником, потом заинтересовался литургикой. Его научный руководитель впоследствии перешел в Православие, это Эндрью (Андрей) Лаут из Дарремского университета. «Святой готический Дургам» оказался для Роберта ступенькой, как говорят в англиканской церкви, «вверх по свече», то есть переход к более традиционным формам литургической жизни ( англиканская церковь в этом плане очень разнообразна). Потом он принял решение уйти из священников – просто, в никуда, и уехал в Грецию, где преподавал английский несколько лет, изучал православную традицию.
В Салониках он крестился с именем Димитрия, как нетрудно догадаться. Впрочем, он и родился 8 ноября. А познакомился он со мной значительно позже. Так что он не в русское православие перешел, а в греческое. Его духовник – тоже британец, отец Джон, служит в Эдинбурге. Я о нем рассказывала как-то в очерке в православном петербургском журнале«Вода Живая».
Отец Джон был англиканским священником, хотел перейти в православие, но не хотел расстраивать мать, благодаря которой обрел Христа. Когда мать умерла, он уже вышел на пенсию как священник. Он перешел в православие, а один из его друзей написал об этом письмо епископу. Пенсию сняли. А поскольку он всю жизнь посвятил служению Христу в англиканской церкви, то накоплений не сделал. Получает социальную пенсию, живет в такой бедности, что дома зимой сидит в перчатках – топить дорого…
Роберт относится к реальности повседневного православия вполне философски. Он говорит, что внутренняя жизнь прихода сходна, в общем, и в англиканской церкви, и в православной. Бабушек-свечниц называет «пожилые леди». Правда, как-то раз его одна пожилая леди стала выталкивать из церкви, за то что он подпевал «Отче наш». Тихо так. По-английски. Но он не выталкивался, а вежливо отодвигался. Наконец, их разделила толпа, тогда «леди» показала ему жестами, что он – бес, приставив пальцы-рожки к своей главе. Это его потрясло.
Такого в англиканской церкви он не видел.
Православный, потому что русский… Вы знаете, я еще в юности познакомилась с православными американцами и православной японкой, и меня потрясала мысль, как в день Пасхи солнце, приносящее рассвет Воскресения, идет от Японских островов, где похоронен апостол Японии, свт. Николай, до Калифорнии и Аляски, где был убит ученик преп. Германа Аляскинского, Петр-алеут…
Церковь
Как скала, как стрела – от алеф и до тав,
По кирпичным дорогам, по тропам меж трав,
Среди странствий своих ткет червленую нить,
Смеет тварей Господних с ладони кормить –
Что о крыльях, копытах и многих очах,
Что поя, вопиют, и взывают, крича,
Бесприютна, бездомна, седа и юна,
Неприступная, словно в огне купина…
— Врач, историк медицины, пишущий статьи и выступающий с лекциями, хозяйка в доме…. Помимо всего этого, Ольга Шульчева-Джарман – талантливый поэт и при этом , что встречается куда реже, замечательный прозаик. Расскажи немного о своем литературном творчестве. Как ты «заразилась» этим?
— Хозяйка в доме – это да! Роберт привез несколько магнитов, преисполненных тонкого английского юмора, они висят на холодильнике. Надписи на них гласят: «Он женился на мне не из-за того, что я вкусно готовлю», «Только у скучных хозяек чисто в доме» и, наконец: «Мнение, выражаемое мужем в этом доме, не обязательно совпадает с мнением руководства».
Литературное творчество и как я заразилась… В шесть лет написала героический рассказ, о том, как олимпийский Мишка спасал кого-то, попавшего в беду (у меня была любимая игрушка такая, да и Олимпиада -80 года пришлась на лето, в которое мне исполнилось пять лет). Потом тоже писала, в школе, начала фантастическую повесть, потом забросила, а потом, уже к тридцати годам, вернулась к сюжету, и теперь богословская повесть-фэнтези «Жеребята» закончена и выложена мною в сети. Закончена она благодаря моей подруге, Яне Батищевой, которая, несмотря на свою тяжелую болезнь, всячески воодушевляла меня ее дописать.
Что касается исторической повести, то, как и интерес к истории медицины, это пришло позже. Меня заинтересовал подвиг античных врачей-христиан, и в частности, личность св. Кесария, который, на мой взгляд, незаслуженно забыт. О нем у меня есть небольшой очерк «Сорок первый севастиец» и он же – главный герой повести «Врач из Вифинии». Вернее, он не один главный герой. Там есть некая параллельность во времени, история вифинца Пантолеона врача. Кесарий умер в Вифинии, как и Пантолеон.
— Люди, о которых ты пишешь историческую прозу, жили в глубокой древности , в средиземноморской культуре. Что «зацепило» тебя в этих людях, чем значимо для тебя это время?
— Четвертый век – удивительное время. Христианство принимает, по слову отца Георгия Флоровского, взыскующий языческий мир, с его великой тоской и должно эту тоску насытить. Это время краткого равноправия религий – в Афинах свв. Григорию и Василию преподают и эллины, и христиане. Вот об этом – мое стихотворение…
Четвертый век
Преодолеть на колеснице твердь,
Миров теченье – ритм числа простого,
Неузнанный всесущий Логос-Слово,
Из тела пробудиться и узреть.
И лиры гептахорд, и плеск весла,
О, царь-скиталец, плачущий философ!
В урочный час вернется эхо с плёсов,
Покоится летящая стрела.
К востоку устремляется звезда,
Где вечен свет свободы и отрады,
Где Три – преодоление диады,
А там, внизу – пещеры-города.
Тон мирозданья сердцем уловить,
Что всех чудес пленительней и краше.
Не может не выплескиваться чаша,
И праведнику средь людей не жить.
И солнца круг не может не светить,
И над мостом – знамение победы.
Тот, кто Непостижим и Недоведом,
Своей рукой судьбы расторгнет нить.
То – всех веков стремленье и печать,
И буквы «хи» черты в небесном своде,
Путь через бездну – от судьбы к свободе —
Неслитно, очи в очи, созерцать.
…И мрак, и тьма, и глас, и гром, и дым.
И ветер, преисполненный росою,
Он среди нас – и кровью, и водою,
И на траву легли Его следы.