Мы дружили, как дружат девочки
С Лизой мы познакомились через «Живой журнал», как тогда было принято. Я работала в фонде «Подари жизнь», а Лиза занималась киевским хосписом. Мы взаимно читали друг друга в ЖЖ, и однажды в 2004 году, когда я поняла, что скоро поеду в Киев, я решила собрать денег в Москве, чтобы передать их Лизе на киевский хоспис. Мы с ней договорились, что я приеду и мы познакомимся, заодно она мне расскажет про то, что такое хоспис, и покажет, как это все выглядит.
Я помню свое первое впечатление от нее – я совершенно не ожидала, что она будет такой стильной. Я не рассматривала ее фотографии в ЖЖ – я читала ее тексты, ведь, если вы помните, повесить в ЖЖ фотографии было целой историей. Она была стильной, причем не только в плане одежды: она была классно накрашена – не ярко, но и не бледно, одевалась она очень красиво, с большим вкусом, и выглядела, как бизнес-леди.
Фото: Юлия Маковейчук для Pravmir.ru
Я не ожидала, что сейчас мы с этой прекрасной женщиной поедем в хоспис, но мы поехали. И мы сразу же, моментально полюбили друг друга. Это был тот самый момент, когда ты встречаешь человека лично после общения в интернете и понимаешь, что все, вы подружились. Причем наша дружба основывалась не на том, что мы обе занимаемся похожими вещами – мы дружили, как дружат девочки.
Конечно, мы говорили про работу, и это было важной частью нашего общения, но, поскольку почти все мои друзья занимаются так или иначе благотворительностью, это было обычным фоном для дружбы. Что мы обсуждали, о чем говорили? Обычные девочковые разговоры и сплетни. При этом в жизни Лизы шел непрерывный человекопоток: приходили люди, которые казались нам ужасно интересными, мы их моментально начинали любить, фонд рос, в общем, это было прекрасное время.
Клуб совершенно разных людей
В Лизе меня всегда удивляла ее вменяемость. И все время хотелось сказать: Лиза, как ты успеваешь быть такой красавицей и при этом постоянно возишься с людьми без определенного места жительства? У нее же были очень разные знакомые – даже не то что разные, а скорее полярные, и их смесь была настолько неожиданной, что все время было ощущение, что крутится какой-то калейдоскоп, который каждый раз выкидывает новый узор, и ты думаешь: как же так получается?
При этом все эти знакомства, все это общение было естественной частью ее жизни – ей действительно были интересны все эти люди. Она это делала для себя – она вообще все делала для себя. У нее не было никакой необходимости быть паллиативным доктором, она вообще могла не возвращаться из Штатов, могла работать паллиативным доктором там, как она и работала до того, как приехала в Москву. И уж тем более она могла не заниматься такой сложной категорией помощи, в которой тогда никого, кроме нее, больше не было, как помощь тем, кто живет на улице. Но ей самой это было нужно, она сама этого хотела.
Фото: Юлия Маковейчук для Pravmir.ru
Когда у Лизы уже появился подвальчик на Пятницкой, то это стало таким классным местом, куда хотелось приходить хотя бы даже на часок, чтобы посидеть со своими. Это был клуб совершенно разных людей, и единственным, что их объединяло, была только Лиза. И эти посиделки совершенно не мешали работе фонда. У нас там была, знаете, такая церковь, куда можно с детьми, и дети там бегают и прыгают, и одновременно с этим все как-то работает. Люди приходили, садились, пили чай, бесконечно разговаривали, при этом шуршали бинтами, собирали сумки для вокзала и так далее, то есть работа не прекращалась ни на минуту, и это было такое классное пространство, в которое хотелось скорее пойти.
Лиза умела объединять, убеждать, она была очень харизматичным человеком, просто невероятным харизматиком, и она очень верила в то, что говорила, а искренность всегда заражает.
Ее любили совершенно разные люди, во многом потому, что она умела вычленить общее между собой и другим человеком.
Людям хотелось становиться лучше, быть частью этого клуба. Поэтому вокруг нее было очень много разных людей, в том числе и случайных. У нее не было возможности сесть и разобраться в каждом, она всегда как бы считала по умолчанию, что это хороший человек. И там бывали самые необычные люди, причем во всех смыслах, и такие, которые при любых других обстоятельствах никогда бы больше не сели рядом.
Лиза умела передать чувство любви к человеку
Я ее называла очень нежно, всегда по имени. У меня бабушку зовут Лиза, я очень люблю это имя. А она меня называла по-разному, одно из прозвищ – Рыжуля, а другие – не для печати. Мы ужасно смешно ругались друг на друга. Мы так проявляли свою нежность – может, не очень стандартным способом, но нежность была самая настоящая.
Очень сложно, думая о Лизе, вспомнить какую-нибудь одну конкретную наиболее ее характеризующую историю. С нами истории происходили постоянно. Это как задание «опишите один день из своей жизни» – очень легко представить, но совершенно невозможно описать. Так же и с Лизой. Я помню, как приходила к ней, как мы пили на кухне чай, закрывали дверь в детскую, где спал любимый ребеночек, и снова ржали вовсю, и были какие-то совершенные мелочи, и все это невозможно взять и сложить в осмысленный рассказ.
Помню, мы с ней сидели в ресторане, и кто-то узнал в Лизе Доктора Лизу, подошел и сказал какие-то приятные слова. Лиза его очень благодарила, и когда человек отошел, сказала: хорошо, что еще не успели принести еду, а то сейчас бы у меня было все лицо в бифштексе, а человек подходит и говорит, какая я хорошая…
Благотворительный «Добрый вечер» /spletnik.ru
Лиза научила меня, в первую очередь, не опускать руки. Во-вторых, я в то время была очень неуверенным в себе специалистом, и Лиза оказала мне колоссальную поддержку. Она мне говорила, что у меня все получится, говорила, что я справлюсь, она мне говорила самые обычные вещи, но поскольку это говорила Лиза, я верила и поэтому справлялась.
Вообще, она очень любила хвалить и умела это делать. Когда Лиза знакомила людей друг с другом, ей хотелось быстро охарактеризовать человека, и она говорила: «Понимаете, он купил реанимобиль, он сделал то и это» – то есть она старалась при человеке напомнить ему, сколько прекрасного он сделал, а это тогда еще было не принято. Лиза всегда очень хвалила и очень любила рассказать, как конкретно этот человек помог – не просто, что он хороший и умный, а что он сделал то-то и то-то. И человек, конечно, говорил: «Ну что вы, я давно уже все забыл», – но всем было очень приятно.
И она очень любила красное словцо. Помню, однажды она сказала: «Это Андрей (тут она на секунду задумалась), трудно сказать точно, но, думаю, пять-шесть человек он спас!» И в этом было столько детской какой-то бравады – что ей хотелось немедленно в попугаях высчитать значимость человека. Ей было важно, чтобы человек видел, что между его действием и каким-то изменением реальности существует взаимосвязь.
Фото: Наташа Казакова
Про меня она говорила, что я самая умная. Я познакомила Лизу со своим тогда еще не мужем, мы сидели в кафе, о чем-то разговаривали, я страшно переживала, потому что когда ты влюблен, тебе кажется, что ты не достоин этого человека. Лиза это чувствовала, и поэтому она посчитала своим долгом вернуть нас на паритетные начала.
Она смотрела на Сергея и говорила: «Она читала Шекспира в оригинале, ты понимаешь, что тебе досталось?!» А я сказала: «Лиза, я, по-моему, не читала Шекспира в оригинале». И она мне ответила: «Тогда прочти, я уже сказала, что ты читала». Мне кажется, что когда она так кому-то о ком-то говорила, человек моментально влюблялся в этого нового знакомого вместе с ней. Она умела передать это чувство.
Но магия Лизы была такова, что без нее это все не работало. Когда она была рядом, самые разные люди готовы были любить друг друга и видеть между собой что-то общее, а без Лизы это были просто чужие друг другу люди. Когда ее не стало, оказалось, что Лиза нас очень сильно всех скрепляла, и мы без нее растерялись.
Конечно, все люди по-своему уникальны, у всех свои разные краски в разных сочетаниях, но эту девочку рисовал, безусловно, гениальный художник.
Она как никто боялась страдания людей
www.president-sovet.ru/ presscenter
Самое главное в Лизе было то, что она все делала очень искренне, с пылом, с жаром. И когда она рассказывала про свою очередную поездку или про своего очередного больного, не было никаких сомнений в том, что человек на своем месте, потому что свою работу она очень любила.
И еще одним главным ее качеством было ослиное упорство – в том числе и в ситуациях, когда она могла быть неправа. Вообще, Лиза не была святым человеком, она была, я бы сказала, полнокровной, то есть, как и все мы, состояла из очень многих кусочков пазла. Она могла быть не права, она могла очень сильно обидеть человека, который ее искренне любил, могла, не разобравшись, неправильно разрулить ситуацию. Другими словами, как и любой человек, она могла совершать ошибки.
У нас не принято было жаловаться друг другу, потому что всем нам было тяжело, все устали, все занимались тем, что требует большого количества сил и душевных ресурсов. Мы говорили о практических вещах: нужно то-то и то-то, а денег никаких нет, и начинали искать деньги. У Лизы было сразу несколько острых тем, которые не давали ей покоя. Во-первых, проблема обезболивания, решение которой тогда было в зачаточном состоянии (сейчас все-таки с помощью фонда «Вера» все сильно продвинулось в лучшую сторону).
Во-вторых, ее очень сильно волновали детские страдания. Она чуть ли не первая сделала в киевском хосписе детскую комнату. Для нее вообще тема человеческих страданий была очень острой: отсюда и ее работа с беспризорными, отсюда и потребность вывести детей из какой-то страшной огневой точки. Потом началась война, и Лиза открыла для себя еще одну сферу человеческих страданий, к которой она не могла остаться равнодушной.
Не думаю, что у Лизы сразу был четкий поэтапный план того, чего она хотела добиться в отношении бездомных, ведь это было такое непаханое поле и сектор работ был настолько велик, что этот план только вырабатывался года два-три. Лиза хотела больницу, которая бы лечила беспризорных бесплатно, причем не просто больницу, а место, где происходила бы социализация бездомных, это должна была быть такая прокладка между бездомным и нашим миром. Мы называли ее больницей, но ее функционал был гораздо шире. Эта больница должна была помогать людям без определенного места жительства не только подлечиться, но и давала бы им возможность социализироваться обратно в жизнь.
Лизе очень нравилось, когда она видела моментальный результат своего труда – не в бумажках и отчете, а на реальном человеке и сразу: вот он к тебе подошел, вот у него кошмарная рана, вот ты ее залил дезинфицирующим средством, вот заклеил, и в этот момент к ней приходило ощущение выполненной работы. И это же ощущение она испытывала, когда ездила к своим паллиативным больным. Ее радовало, что человек не остался один на один со своим страданием, что она была с ним.
Она как никто боялась страдания людей в одиночестве – не своего страдания, а людей. К тому времени у нее было хорошее понимание того, что такое паллиатив, она разделяла принципы паллиативных врачей, она была научена ходить в тоскливые места и знала, что она может там приносить пользу, что может изменить в принципе ситуацию к лучшему. И, мне кажется, она брала для этого всего силы из своего ослиного упорства. Других источников для вдохновения я не вижу.
Фото: Юлия Маковейчук для Pravmir.ru
Все уставали даже просто смотреть на то, что она все свое время проводит с людьми, находящимися в ситуации крайнего отчаяния. Многие жалуются, что когда их родные или друзья впадают в депрессию, то это очень тяжело переносить тем, кто рядом с ними, а она все время была в среде людей, которые находятся в самой большой точке отчаяния, но при этом она сама никогда не транслировала отчаяние. Она могла транслировать злость, скептицизм, но отчаяние никогда. И притягивала других людей, в частности, этим – по ней было очевидно, что она не из тех людей, которые выгорят.
Лиза горела тем, что она делала, очень заражала своей мотивацией, и было не страшно к ней присоединиться, потому что было ясно, что она своего добьется.
Но я помню ситуацию, когда она была в отчаянии. Не помню, по какому поводу, но в интернете началась очередная ее травля. В принципе, мы это переносили очень адекватно и, сидя на Пятницкой, на разные голоса зачитывали особенно понравившиеся комментарии. Но на самом деле ее было очень легко обидеть. И когда набиралась определенная масса оскорблявших ее людей, броня давала трещину, и ей, конечно, было очень больно.
Когда тебя начинает травить огромное количество людей, которым ты ничего не можешь ответить и толком не очень понимаешь, почему они это делают, то в этой ситуации невозможно даже оправдаться – надо это пережить и забыть, но в такие моменты, мне кажется, она была очень хрупкая.
Она могла идти против любой несправедливости в отношении других людей, но ее очень обижала и расстраивала жестокая и глупая критика. Это никак не влияло на то, что она делала, просто ей было плохо. Она была не железный Феликс.
К ее уходу никто не готовился
К ее уходу ничего не было готово. Лиза очень любила жизнь, и она, конечно же, не готовилась к тому, что произойдет такая катастрофа, у нее была куча планов. К сожалению, в благотворительности очень многое построено на харизме одного человека. Это, конечно, очень понятно – так легче присоединиться, так легче пробивать то, что ты считаешь важным. А с другой стороны, велика вероятность того, что с уходом этого человека все постепенно сойдет на нет.
Когда не стало Гали Чаликовой, основателя и директора фонда «Подари жизнь», к тому моменту фонд уже все-таки достаточно сформировался как организация, чтобы не растерять свою силу, а наоборот, продолжать работать, в том числе и в память о Гале, а в «Справедливой помощи» еще не была готова вся структура, потому что все время было очень много экстренных, стихийных дел, и никогда не доходили руки до того, чтобы сесть, продумать структуру, расставить ключевых людей, написать стратегический план развития…
www.president-sovet.ru/ presscenter
Фонд работал все время в полевых условиях, почти как на войне, когда вбежали с бинтом, внесли раненого, перебинтовали, унесли. Было некогда садиться писать протоколы и прочие бумаги. Когда Лизы не стало, те люди, которые считали, что они понимают, куда бы она хотела двигаться дальше, взяли на себя управление фондом. И я не знаю, действительно ли у них общее с Лизой понимание того, куда надо двигаться.
К этому никто не готовился, не было такого разговора: Лиза, как ты хочешь, чтобы было, если с тобой что-то случится, ты же ездишь в горячие точки? Никто не верил, что с Лизой что-то может случиться, и меньше всего в это верила она сама. Поэтому делалось то, что считалось прямо сейчас важным: сначала одно, потом другое, а потом началась война.