В начале 80-х годов прошлого века, когда я пришла учиться на филологический факультет, найти преподавателя, говорившего о литературе прежде всего как о литературе, вне заданных партийности и народности, было не так просто. Но Валентин Евгеньевич умел существовать вне идеологии, рекомендуя читать М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, Ю.М. Лотмана, С.С. Аверинцева. Памятны его замечательные монологи о вещном мире у Гоголя и Лескова, о «Двенадцати» Блока, о рассказе А. Платонова «Возвращение».
А какими удивительными были занятия на спецсеминаре, где мы получали возможность свободного обсуждения своих работ, а потом ждали высказывания Валентина Евгеньевича, как всегда, точного, прояснявшего то, что казалось нам смутным, открывавшего новое там, где, как нам казалось нет ничего необычного.
Общение продолжалось на студенческих Днях науки, в студенческом научном обществе и, конечно, в Матвеевской. И вот что удивительно: не все студенты, приходившие к Валентину Евгеньевичу, воплощали свои размышления в форме статьи, книги, диссертации, но общение продолжалось всегда. Сама радость общения была важна. И никакая занятость не была помехой. Он искренне радовался каждому приезду, звонку, а для вас эта встреча становилась поддержкой, восстановлением жизненного равновесия.
Валентина Евгеньевича можно назвать диалогическим человеком в полном смысле слова. Он любил сотрудничество, совместные обсуждения, показывал новые работы студентам, аспирантам, всерьез относился к каждому отклику, в том числе критическому. И при этом не любил резких, категоричных суждений, предпочитая смягчающие формулировки. Частью диалогического дара было редкое чувство юмора. Это касалось и бытового общения, и многочисленных пародий, которыми он обменивался с учениками.
Написанный Валентином Евгеньевичем учебник по теории литературы выдержал шесть изданий. Что в нем самое главное? Во-первых, защита вненаправленческих подходов в литературоведении в противовес преобладавшему в 20 веке монизму. Это так раскрепощало мысль от разного рода стереотипов, доставшихся нам в наследство от идеологического 20 века. Во-вторых, в разделе о мире художественного произведения Валентин Евгеньевич выделил и описал группу персонажей «житийно-идиллических», близких к праведникам. Да и весь учебник — большая редкость, он побуждает думать, размышлять, сопоставлять.
А еще были написаны две книги о драме, сборник мемуаров, многочисленные статьи и книги о русских писателях и философах, каждая из которых заслуживает особого внимания, дальнейшего обдумывания. Сейчас хочется подчеркнуть два момента. Первый — это очевидная укорененность Валентина Евгеньевича в русской культурной традиции как целом, как она воплотилась в литературе 19 века. Эта традиция предполагала в том числе синтез восточной и западной христианской ветвей. Второй момент: внимание ученого к русской классике было в том числе результатом семейного воспитания.
Валентин Евгеньевич рассказывал, как отец (инженер по образованию) читал ему и брату вслух «Войну и мир». Книги, написанные взрослыми людьми, часто бывают «родом из детства»… Одна из книг ученого посвящена именно «Войне и миру». А в подаренный мне экземпляре книги «Драма как явление искусства» вписаны вместо эпиграфа стихи младшей дочки Валентина Евгеньевича, теперь известного театрального критика Марии Хализевой:
В той семье читать не мог
Только маленький щенок
Все читали, все писали,
Все наукой обрастали.
В последние 25 лет жизни возрастал интерес к религиозной философии (Н.С. Арсеньев, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, А.А. Золотарев) и такому направлению западноевропейской мысли, как персонализм, работам Э. Мунье, его ключевому понятию «причастность». Осталась незавершенной работа Валентина Евгеньевича о теориях личности в XX веке…
Его любимыми стихотворными строчками были «Быть знаменитым некрасиво…», «Но быть живым, живым и только, живым и только, до конца». После отпевания в церкви «Всех скорбящих радость» на Ордынке одна из учениц сказала, что Валентин Евгеньевич был «кругом, который обнимал, беспокоился обо всех, любил». Да, он очень ценил неофициальные кружки, содружества, братства. Не будет преувеличением сказать, что Валентин Евгеньевич был из рода незримых миру праведников, учивших своей личностью, своим присутствием. Вот почему свыкнуться с мыслью о его смерти невозможно.
