Не каждый, кто обижал своего ребенка – токсичный родитель
– В последнее время популярен термин «токсичное родительство». Обычно под ним подразумевают травмирующие отношения между родителями и детьми, в том числе между уже выросшими детьми и уже состарившимися родителями. Где проходит водораздел между нормальными отношениями и токсичными?
– Любые близкие отношения могут быть токсичными. Таковыми бывают не только отношения между родителями и детьми, но и отношения в группе, на работе с коллегами.
Отношения – это всегда баланс. Мы получаем в них близость, доверие, чувство защищенности, получаем возможность быть собой, эмоциональную поддержку. И сами вкладываемся в них. Мы можем заботиться о другом человеке, проявлять открытость или демонстрировать уязвимость, мы всегда обмениваемся ресурсами, учитываем потребности друг друга. В этом и состоит смысл любых отношений.
Но чем больше мы учитываем потребности друг друга, тем больше теряем свободы и независимости, потому что связываем с другими людьми свои ожидания, планы и чувства. Мы больше не можем жить без оглядки на близких. Все имеет свою цену.
В любых отношениях кто-то кого-то обижает и ранит, не оправдывает ожиданий или не может эмпатически откликнуться. Поэтому «хорошими»: питающими, рентабельными, функциональными отношениями являются те, в которых плюсов больше, чем минусов, поддерживающего, развивающего, дающего покой больше, чем ранящего и ограничивающего.
Этот баланс, конечно, не посчитать на калькуляторе, но мы все его чувствуем.
Далеко не всякие родители, которые делали что-то не совсем правильно с детьми и как-то их обижали, являются токсичными. В токсичных отношениях превалирует плохое, зла причиняется в разы больше, чем приносится добра, и даже если есть забота, любовь и поддержка, то она настолько обременена большим количеством унижений и страха, что человек не может оценить эти отношения как ресурсные. Он воспринимает их как ранящие и лишающие сил.
Токсичными родителями называют тех, кто в силу личностных особенностей или серьезного травматичного опыта использует своих детей, не может о них заботиться, не чуток к их потребностям, не любит их. Речь идет не о том, что эти родители эмоционально чувствуют, тут возможны варианты, а о том, как они себя ведут. Часто причиной их токсичности является сочетание собственного неблагополучного детства с особенностями личности (сниженной эмпатией, неразвитым моральным чувством, психопатиями). Такие семьи встречаются, конечно, но статистически это все-таки отдельные проценты.
Мне кажется, словосочетание «токсичные отношения» сегодня употребляется очень расширительно. Многие из тех, кто использует термин, и правда состояли в таких отношениях или работали с клиентами, пострадавшими от родителей. Но немало и тех, кто, называя родителей токсичными, признает, что получал от родителей тепло, внимание, заботу. Они употребляют термин потому, что в них самих до сих пор говорит обида на родителей. Обида совершенно реальна, но позволять ей затмить все хорошее несправедливо, даже не столько по отношению к родителям, сколько к самому себе.
Когда человек начинает искренне верить, что не получил от родителей ничего, кроме насилия и злобы, это удар по собственной идентичности, ведь получается – из этой вот дряни сделан я сам. Кому это может быть полезно? Осознать свои обиды – да, но навешивать на все свое детство ярлыки – зачем?
– Когда видишь в закрытой группе в социальной сети почти 30 тысяч человек, кажется, что токсичные родители – не такой уж это и редкий случай.
– Некорректно каждого родителя, который говорил своему ребенку оскорбительные вещи или даже бил, делал еще что-то, что до сих пор ребенку больно и обидно вспоминать, считать токсичным. Это не значит, что вообще все отношения были нересурсными. Можно сказать, что токсичными являются родители, которые уничтожали ребенка, давали посыл: «Не живи, не будь». Которые использовали ребенка, не заботясь о нем, сообщая: «Ты мне не важен, ты моя вещь, сделаю с тобой что хочу». Но не всякий родитель, который шлепает ребенка, топает ногами, орет и говорит обидные вещи, дает именно такой посыл. И наоборот, может быть, что никто не бьет и не орет, а «всю жизнь ребенку посвятил», но эта забота токсична, потому что по сути ребенка используют.
Для детей разные правила – вообще не проблема
– «Мы без памперсов детей растили», «Эта прическа к твоему носу не подходит», «Зачем позволяешь Кате самой платья на прогулку выбирать». Реплики от мам, обесценивающие наши принципы воспитания и привычки, часто вызывают резкую негативную реакцию. Это признак инфантилизма?
– Повзрослев, мы делаем важное открытие: родители – это отдельные люди, со своими собственными представлениями, ценностями. Они нам дороги как родители. Мы любим их, переживаем за их благополучие, состояние, но если они думают иначе, чем мы, то мы от этого открытия не разваливаемся, не считаем, что это нам упрек. В конце концов, мало ли людей, которые думают иначе, чем мы.
Если мы все так же болезненно реагируем на реплики мамы о нашем носе, прическе, работе, браке, то скорее это говорит о том, что у нас, давно взрослых людей, не произошла психологическая сепарация.
Речь идет не просто об огорчении или раздражении – всем нам неприятно, когда близкие нами недовольны, а о «проваливании» в негативные эмоции, как будто нам снова 5 лет и нас отчитывают.
«Он у тебя лежит на газоне! Это неприлично», – говорит вам мама. Она так считает, она так привыкла. В одни времена одни нравы, в другие – другие. Вы с мамой в любом случае из разных поколений. Согласитесь, проблема-то не в том, что мама думает не так, как вы. Проблема в том, почему ее реплика для вас – мощный триггер. Почему она сказала: «Как ты можешь позволять выбирать платье», а у вас на три дня настроение испорчено? Вот эта реакция – и есть признак отсутствия психологической сепарации.
Понятно, что не всегда все так просто. Старшее поколение может делать вещи, которые создают нам серьезные проблемы. Например, свекровь (теща) недовольна браком своего сына или дочери и позволяет себе говорить ребенку гадости про его отца или мать. Вот это уже нехорошая история. Ради своих личных целей и интересов ребенку наносится вред.
– В чем же состоит этот вред?
– Это важно различать. От того, что бабушка просто поворчала на маму, с ребенком ничего не случится. Хорошо бы, чтобы старшее поколение понимало, что не надо так делать, что любой ребенок будет спокойнее, когда все взрослые в семье «дуют в одну дуду». Не в том смысле, что все всегда велят и запрещают одинаково, а в том, что все взрослые не сомневаются друг в друге как в заботливых, любящих ребенка людях.
Ребенок достаточно спокойно воспринимает то, что разные взрослые разное разрешают и разное не разрешают. То, что можно у мамы, у бабушки нельзя. С папой можно есть мороженое перед обедом, а с мамой – нельзя. Дети – существа адаптивные. Для них разные правила – вообще не проблема. Со временем, после короткого периода дезориентации, они запоминают, как у кого устроена жизнь, и просто переходят из одного режима «я с папой» в другой, «я с мамой» или «я с бабушкой», «с няней». И со всеми ему будет хорошо, хоть и по-разному.
Для ребенка плохо и страшно, если значимые для него взрослые начинают сомневаться друг в друге как в заботливых близких, дают моральные оценки отношению взрослого к ребенку. «Да ты своему отцу не нужен», «Да твоей матери на тебя наплевать», «Бабушка, накормив тебя этой едой, не думает о здоровом питании, губит твое здоровье». Говоря плохо о маме, папе, прочих близких, которые «не заботливы и хотят вреда», человек в угоду своим желаниям «быть правым», «иметь власть» наносит вред ребенку. Это могут делать и бабушки, и мамы, и папы – кто угодно. Это порождает в душе ребенка конфликт лояльностей – состояние, которое может глубоко травмировать. Детская психика этого не выдерживает. По последствиям конфликт лояльности сродни острым формам насилия, хотя никто никого физически пальцем не тронул, просто фоном звучало «папа – моральный урод», «твоей маме (бабушке) нельзя доверять детей».
Ребенок должен доверять своим взрослым. Это его базовая потребность, условие нормального развития. То, что его любимые взрослые хотят ему вреда, ребенок не в состоянии осознать. Возникает внутренний мучительный конфликт. Ребенок начинает закрываться от всех отношений.
Часто ко мне на лекции и встречи приходят пары, которые пытаются использовать психолога в своих войнах. «А скажите ему, что он неправильно поступает, говорит, делает…» – говорит жена. «Нет, скажите ей, что она неправильно себя ведет с сыном», – парирует он. Пытаюсь объяснить людям, что вообще не важно, кто и как поступает, что делает и говорит, какие правила устанавливает. Дети адаптивны. Они выучат, как с кем себя вести. Главное, чтобы фоном не звучало сомнение друг в друге, чтобы не было постоянного высказывания «Ты недостаточно заботливый взрослый». Именно это ребенка дезориентирует совершенно.
Важно верить, что каждый, кто любит нашего ребенка и дорог ему, дает ему что-то очень ценное, незаменимое, и даже если делает что-то не так, как сделали бы мы, ребенку он нужен и важен. Конечно, случается, что человек нездоров, неадекватен, но в этих случаях с ним просто не надо оставлять детей.
Кадр из фильма «Похороните меня за плинтусом»
Если ребенок решил, что он – родитель своих родителей
– У поколения нынешних тридцати-сорокалетних вообще немало проблем во взаимоотношениях с родителями. Не раз вы писали в своих статьях, книгах, говорили на лекциях о травме поколений. Есть ли у вас понимание, в чем особенность поколения сорокалетних, в чем причина сложности их взаимоотношений с родителями?
– Особенность этого поколения состоит в том, что в нем распространено явление парентификации, «усыновления родителей». Достигнув определенного возраста, дети были вынуждены поменяться с родителями своими эмоциональными ролями, сохранив социальные. Иначе говоря, они несли несвойственное их возрасту бремя ответственности за эмоциональное состояние своих родителей, которые не могли найти другие источники поддержки.
Нынешним семидесятилетним людям часто самим не хватало родительского внимания, принятия, потому что их собственные родители были ранены войной или репрессиями, остались инвалидами, потеряли супругов, были предельно уставшими, нереально много работали и вели тяжелый быт, болели, рано умирали.
В течение продолжительного периода жизни их взрослые находились в состоянии полнейшей мобилизации и функционирования на грани выживания. Наши мамы и бабушки вырастали, но их детская потребность в любви, мире, принятии, тепле, заботе так и осталась не удовлетворена. Их проблемами никто не занимался, да и не особо о них знал.
Будучи физически взрослыми, эмоционально и психологически они оставались недолюбленными детьми. Когда же у них появлялись собственные дети, их любили, растили, заботились (покупая одежду, еду), но на глубоком эмоциональном уровне страстно ждали любви, заботы, утешения от детей.
Поскольку ребенку в отношениях с родителем деваться некуда, это очень тесная связь, то он неминуемо откликается на чувства взрослого, на предъявляемую ему потребность. Особенно если понимает, что мама без этого несчастна. Достаточно обнять ее, сказать ей что-то приятное и ласковое, порадовать своими успехами, освободить от домашней работы, как она начинает чувствовать себя явно лучше.
Ребенок подсаживается на это. Он формирует в себе гиперзаботливого маленького взрослого, маленького родителя. Ребенок и эмоционально, и психологически усыновляет собственных родителей, сохраняя при этом свою социальную роль. Он по-прежнему вынужден слушаться взрослых. При этом в трудную минуту он эмоционально нянчит их, а не они его. Он сохраняет самообладание, предоставляя старшему поколению возможность истерить, паниковать или злиться.
В результате ребенок растет родителем собственным родителям. И эта родительская позиция сохраняется и переносится на всю жизнь, на отношение к своим детям, как к детям, и к своим родителям, как к детям.
– Вырастая, мы все-таки пересматриваем свое отношение ко многим вещам и людям. Разве нет?
– Можно перестать быть мужем или женой, другом или подругой, соседом, учеником, работником, можно вырасти и перестать быть ребенком, но невозможно перестать быть родителем. Если у тебя есть ребенок, ты его родитель навсегда, даже если ребенок уехал, даже если его не стало. Родительство – неотменяемые отношения.
Если ребенок внутренне, эмоционально и всерьез решает, что он родитель своих родителей, то он не может выйти из этих отношений, даже будучи уже взрослым человеком, даже имея свою семью и детей. Нормально функционируя в своей новой семье, такие взрослые продолжают нянчить родителей, всегда выбирать их интересы, ориентироваться на их состояние, ждать их эмоциональной оценки. Они ждут не просто эмоций, а в буквальном смысле слов: «Сынок, ты мне сделал хорошо», «Доченька, ты меня спасла».
Очевидно, что это тяжело и этого просто не должно быть. В норме дети не должны столько думать о родителях. Конечно, мы должны помогать своим родителям: оказывать им помощь, обеспечивать лечение, покупать продукты, оплачивать квитанции. Здорово, если мы хотим и можем общаться к обоюдному удовольствию.
Но дети не должны посвящать себя обслуживанию эмоционального состояния родителей. Они должны растить своих детей и заниматься их состоянием.
Для людей с парентификацией это очень непросто принять. Ведь они психологически в этой паре – не дети.
Почему мы чаще предъявляем претензии матерям
– Оглядываясь на прошлое, претензии мы чаще предъявляем матерям. Почему именно они становятся объектом обвинений?
– Как мы уже говорили, эмпатическая поддержка – это то, что нам ценнее всего в отношениях. Представьте: вы поделились чем-то, что вас тронуло или впечатлило, с коллегой по работе. Тот что-то такое ответил, но вам очевидно, что ему плевать на ваши чувства, открытия и впечатления. Неприятно, но не ужасно, в конце концов, у него своя жизнь.
Другое дело, если вы рассказали нечто важное о себе мужу или жене, а тот, например, продолжает в телефоне сидеть. Или отвечает глупой шуткой, или начинает поучать вместо сочувствия. Согласитесь, что последняя ситуация будет переживаться гораздо болезненней, чем первая. Психологи называют это «эмпатическим провалом».
Ребенок нуждался в утешении, а на него рявкнули и обвинили. Ребенок нуждался во внимании, а родитель был уставший и замотанный, ему не до того. Ребенок поделился сокровенным, а над ним посмеялись. Это и есть эмпатический провал. Именно это состояние мы особенно болезненно переживаем от близких людей и в первую очередь от матери.
Уклад в советских семьях предполагал, что в основном женщина занималась детьми, помимо того, что заботилась о быте и работала. Папы многими детьми вообще воспринимались довольно дистантно. Соответственно, у детей близкие отношения складывались с матерями. Именно поэтому главные претензии за нанесенные обиды мы предъявляем прежде всего матерям.
Знаю людей, у которых с отцами были близкие отношения, и больше претензий они предъявляют к папам, даже если мама творила не самые хорошие вещи. Но обида не на нее – она «такая», а на папу – почему не защитил, не утешил? Мы всегда предъявляем больше претензий тем, от кого больше ждали. Тем, кто для нас важнее.
Фото: unsplash
– Какую роль в детско-родительских отношениях между сорокалетними и их родителями играет то, что в большинстве своем это поколение воспитывалось либо бабушками, либо садом, школой, пионерскими лагерями?
– Большую роль здесь играет чувство брошенности и оставленности, которое многие испытали тогда. Нет, речь не о том, что родители не любили своих детей. Они могли даже очень любить, но жизнь в СССР часто не предлагала иного выхода: «Родила? Вперед на работу, а ребенка давай сдавай в ясли». Но если подросток еще как-то может понять, что маме надо на работу и иначе никак, то маленький ребенок будет считать: «Раз отдали в сад, лагерь, бабушке, значит, я не нужен».
Кроме того, есть второй фактор. Возвращаясь с работы, родители часто были так измотаны, в том числе бытом, стоянием в очередях, транспортом, тяжелым климатом, общей неуютностью и неустроенностью жизни, что те полтора часа свободного времени, что оставались для детей, сводились к репликам: «Уроки сделал, руки вымыл?»
Если бы в таком состоянии любому родителю дать передохнуть, отдышаться, а потом спросить: «Ты вообще ребенка-то своего любишь?», в ответ мы услышали бы: «Да! Конечно!» Но вот проявление этой любви все чаще сводилось к «пол помыл – уроки сделал – сколько можно говорить». Детьми же это слышалось как «я не такой, я родителям не нравлюсь».
«Сын живет с нами и не съезжает»
– Сегодня родительство изменилось? Оно другое?
– Конечно. Дети сегодня гораздо больше находятся в центре внимания взрослых, чем это было в 70-80-е годы ХХ века. Тогда не было такого детоцентризма. У сегодняшних родителей гораздо больше рефлексии на тему воспитания. Их волнует не только, сыт ли, одет ли ребенок, но как он развивается, что с ним происходит, как строить с ним общение, каковы его переживания.
– Это тоже следствие парентификации?
– Отчасти да. Они несут привычные родительские роли и потому гиперзаботливы, слишком включены в жизнь ребенка, слишком много думают о детях. Для описания этого состояния я часто использую термин «родительский невроз». Довольно распространенное явление, которое имеет свои последствия.
– Какие, например?
– Если раньше жалобы были на то, что «родители никак от меня не отстанут», «ну что они все время лезут в мою жизнь», «они даже ключи от нашей квартиры себе сделали», «им до всего есть дело», то сейчас новое веяние. Очень много жалоб на выросших детей: «Почему сын живет с нами и не съезжает?»
Люди в отношениях, как пазлы, подгоняются жизнью друг под друга. Если у одного какие-то функции гиперразвиты, то у другого, с кем он живет, с высокой степенью вероятности эти функции будут выпадать. Чем меньше состав семьи, тем сильнее это проявляется.
Если семья состоит из 10 человек, то все друг друга нивелируют. Если же мама живет с ребенком одна и она гиперфункциональна, то все, что она делает хорошо, ребенок не делает вообще. Не потому, что он плохой, а потому, что не выдается случая себя проявить. В конце концов, мама уже обо всем позаботилась.
Но однажды такая мать (а она же тоже развивается, меняется, прорабатывает проблемы с психотерапевтом) захочет, чтобы ребенок куда-то съехал из ее дома, а ему это не нужно, да и тяжело.
Он не понимает, что мама изменилась, что у нее нет прежних потребностей, например, чтобы сын или дочь все время находились с ней рядом, чтобы она чувствовала себя нужной. Она хочет свободы, новых отношений, хочет не содержать сына, а тратить деньги на себя, да, может быть, вообще ходить по дому без одежды, в конце концов, имеет право. Но сын ей говорит: «Никуда не поеду, мне и здесь хорошо. Буду здесь жить всегда!»
Совместное проживание – не только психологическая проблема
– В Италии в порядке вещей, если сын живет с родителями лет до тридцати. Никто его из дому не гонит. Почему же у нас это проблема?
– Да, итальянцы тоже гиперзаботливы и чадолюбивы. Но не стоит забывать об экономической составляющей любых отношений. В той же Греции и сельской Италии, если сын уходит из семьи, родители обязаны выделять ему долю в хозяйстве, в магазине, в семейном бизнесе. Это всегда сложно и чревато конфликтами, не говоря уже о том, что всегда есть риск потерять эту долю. Гораздо выгоднее оставить ребенка в семье, в семейном бизнесе вместе с его долей, чтобы вся конструкция сохранила устойчивость. Родителям проще передать детям все дело сразу, когда они сами выйдут на заслуженный отдых. Есть негласные правила и обмен несвободы на комфорт.
Ребенок в каком-то смысле «принадлежит» родителям. Он не может просто так сказать: «Не хочу заниматься вашим отелем, а хочу поехать учиться на программиста». Естественно, если у него будет сильное желание и выраженные способности, то родители разрешат и даже помогут. Не в средневековье живем. Но если никаких таких желаний нет, то ожидается, что ребенок будет все-таки продолжать дело родителей. Чтобы такая перспектива была для него стимулом, он получает много благ, любви, живет как у Христа за пазухой, расплачиваясь при этом своей сепарацией и индивидуацией.
Фото: Анна Радченко
– Хотите сказать, что в нашей гиперопеке иные историко-культурные основания?
– В нашей гиперопеке громко звучит еще и пресловутый жилищный вопрос. Поскольку всегда существовал дефицит жилья, не было ни возможности им свободно распоряжаться, ни рынка аренды. В такой ситуации отделиться от родителей – утомительно и дорого. А еще ведь у нас была приватизация с обязательной долей детей. Это было разумно, чтобы дети не оставались без крыши над головой. Но когда они вырастают, это имеет свои последствия.
Родители всю жизнь в этой квартире прожили, все под себя сделали и не хотят никуда переезжать, а выкупить у ребенка долю просто не могут. Может, лучше продолжать его содержать и заботиться о нем, чтобы все оставалось как есть? Иными словами, совместное проживание и отложенная сепарация – это далеко не только психологическая проблема.
То, что в сегодняшней России человек, который работает, у которого жена работает, часто вынужден жить в однокомнатной квартире бабушки с двумя детьми и вместе с бабушкой – это не вопрос семейной психологии.
Но нам неприятно задавать себе вопросы: «Почему у нас так обстоят дела? Почему наши зарплаты не позволяют даже снять жилье, не то что купить? Почему люди, всю жизнь пропахавшие, должны на старости лет ухудшать свои условия?»
Поскольку эти вопросы задавать неприятно, да и непонятно кому, а главное, они требуют действий с нашей стороны, то куда проще рассуждать о бессердечных родителях или бездельниках детях. Это называется – психологизировать действительность, и за этим занятием можно приятно скоротать не один вечерок.