Ходит каждый день, как на войну
— Как Илья сейчас себя чувствует?
— Илья сейчас дома, нам на полтора месяца расписано лечение глаза. Там был ушиб, спазм сосудов глазного дна, со 100 процентов зрение упало на минус один. В целом, хорошо, он молодой, здоровый парень. Ссадина зарастает, слава Богу. Не повредили само глазное яблоко, нам повезло. Уже неплохо. Самое главное, он отходит психологически, видно, что у него как гора с плеч упала. Ситуация, как я поняла, уже накалилась до состояния неразрешимости.
— В посте вы написали, что он очень сдержанно говорил обо всем. Сейчас Илья как-то с вами делился?
— Он очень сдержанно говорил. Последние десять дней до случившегося я 4 раза ходила в школу, чтобы его встречать и встретиться с ребятами, с которыми все это происходило. Сейчас директор дал комментарий, что все это происходило не на территории школы, но это неправда. В самой школе, как уже выяснилось, были драки, их разнимала завуч, но мне об этом не сообщали ни разу. Там шестой класс, все младше его и мельче его.
Я спрашивала Илью, он сказал: «Мама, у нас в школе правило: если ты бьешь тех, кто младше тебя, тебя исключают из школы». Он у меня — человек правил, понимаете? Тренером по карате сказано: «Нельзя драться на улице», он на улице не дерется. Он — миролюбивый парень.
У нас это уже вторая такая ситуация. Первая была в пятом классе, и нам пришлось из той школы уйти. Их вдвоем с другом компания восемь человек, их одноклассники, загнали за гаражи и били там палками. Их отбил взрослый мужчина, когда увидел, что происходит. Когда я об этом узнала, пошла к прежнему классному руководителю, были те же самые формулировки, вина была полностью свалена на меня и на ребенка, конфликт замяли. А директор предыдущей школы просто от меня убежала, не стала даже разговаривать. Сейчас все то же самое получается у нас, мы оказались во всем виноваты. Тем более, у нас в анамнезе эта история имеется.
Администрация полностью открестилась от Ильи и от того, что я говорю. Сама я не смогла этих ребят выловить, чтобы с ними поговорить. Собиралась идти на встречу с директором. После заявления Ильи о кастете я поняла, что мой ребенок ходит каждый день на войну, выбирает окольные пути. У него очень короткий промежуток: уроки заканчиваются около 19 часов, ему нужно забежать домой перекусить, а в 20 часов у него уже тренировка по каратэ три раза в неделю. Он пулей вылетает из школы и каждый день ищет новый путь, но они его уже подстерегают. Их трое-четверо всегда, нападают только со спины. Это либо удар ногой в спину, либо кулаком, потом разбегаются в разные стороны, потом опять догоняют, стоит мат-перемат, оскорбления.
Фото: detroitnewswatch.org
Я разговаривала с одноклассниками Ильи, с кем он дружит. Все этот факт подтвердили, сказали, что в школе были потасовки, и учителя, и завуч все это видели, и никто на это никак не реагировал. Знаете, «ну все бегают, все друг друга цепляют, Илье не нужно так реагировать, когда его задирают и пинают». Я до сих пор не знаю, кто это.
Единственное, мне звонила мама мальчика, который бросил ледышку. Она уверяет, что он не имеет никакого отношения к этой компании, он хороший и прекрасный и оказался там случайно. Случайно, когда несколько человек били одного, поднял с земли кусок льда и случайно, как бы играя в снежки, бросил его Илье в голову. Я с этой женщиной достаточно тепло поговорила, сказала, что в жизни всякое бывает, но что мы все равно будем встречаться, потому что заявление в полицию уже подано.
Я его отвезла в травмпункт, там автоматически подается заявление в полицию, потому что все произошло на школьном дворе, есть записи камер. Директор квалифицирует эту драку, как игру в снежки, и единичный случай, который произошел в школе. Через полчаса после травмпункта у нас уже была дома милиция. Причем, когда я давала объяснения про травлю, мне сказали, что я должна написать только по этому факту. Я втиснула в объяснения, что ребенка замучали уже, и он не хочет ходить в школу, там буквально две строчки. Но до сих пор пока меня никто никуда не звал.
Мне только звонила инспектор по делам несовершеннолетних. Она тоже мне не сообщила, кто те ребята и их родители. Больше, кроме мамы этого мальчика, мне никто не звонил. Также я написала письмо директору, описала ситуацию, отправила по электронной почте. На следующий день меня никто не приглашал, я сама пришла в школу. Были приглашены все дети, кто был на видео, их родители. Меня никто не звал.
Не извинились, а устроили разбор полетов
— Вы задавали вопрос, почему вас не пригласили?
— У нас вообще не получилось конструктивного разговора. Мне устроили педсовет, когда я пришла. Директор был на эмоциях, он понял, что ситуация неприятная. И, прочитав мое письмо к нему, которое его возмутило, он не успел, видимо, с собой справиться, принести мне извинений, спросить, как себя чувствует Илья.
Он наоборот устроил мне как матери, разбор полетов: почему я не днюю и не ночую в школе, почему меня классный руководитель видел всего два раза. Я сказала, что, во-первых, значит, не было необходимости. Во-вторых, у меня работа связана с разъездами, а когда я не в разъездах, я занимаюсь двумя инвалидами. И если школа меня не приглашает, он не получает двоек в четверти, никого не избивает, то что мне там делать-то. Он в этом году очень съехал по успеваемости, и я подозреваю, что причина кроется в этой ситуации. Потому что то психологическое напряжение, которое он постоянно испытывал в школе, не способствовало, конечно, нормальной учебе. И это тоже мне вменяется в вину.
Как выяснилось, наша встреча должна была быть запротоколирована, мне должны были объяснить все правовые моменты, но об этом разговора не случилось. Директор сказал, что это все неправда, он первый раз об этом слышит, я все накручиваю и придумываю. Мне вменяется в вину, что ребенка второй раз травят, и мне приходится его защищать. Он хочет выставить меня матерью-скандалисткой, и в то же время я в школу не хожу, и они меня не видят.
Потом были приглашены классный руководитель и завуч, разговор шел на повышенных тонах. Классный руководитель до встречи нашей общей с директором была в адеквате и говорила вещи, от которых она теперь, конечно, открестится. Она назвала тогда по телефону имя и фамилию мальчика, который был там и по ее словам достал уже очень и очень многих. Но я была в таком ажиотаже, что не запомнила их.
— Вы, получается, с ней созванивались до этого?
— Да. Я с ней созванивалась, сообщила, что Илья не придет в школу, что у него травма. Я рассказала ей всю историю с травлей, у нас был очень спокойный, хороший разговор. Я предполагала, что у нас все спокойно и хорошо решится. Про травлю она услышала от меня. Она очень тепло отнеслась ко всему. Я была уверена, что мы за несколько дней разберемся в этой ситуации, найдем ребят, которые этим всем занимались. Я абсолютно не жажду ничьей крови. Я думала, мы решим все на уровне родителей с привлечением инспектора по делам несовершеннолетних, проведем какую-то работу и на этом все закончится.
Но эта встреча с директором перевернула все с ног на голову. От фактов отнекивались, пытались мне сообщить, что Илье надо к психологу, он какой-то не такой, остро на все реагирует. На что я уточнила, почему мне никто ни разу не говорил, что Илью надо показывать психологу, и я узнаю об этом через два с половиной года. И когда уже началась передача Малахова «Пусть говорят», мне было в уничижительной форме сказано, что характеристики на всех фигурантов, в том числе, на пострадавшего, в инспекции по делам несовершеннолетних будет писать классный руководитель, и он укажет, что мать не появляется в школе, без конца работает в Москве, он позабыт, позаброшен.
Я спросила: даже если бы это было так, повод ли это избивать моего ребенка и издеваться над ним? С первого класса, с младшей школы, какой бы спорный вопрос ни возник (их было мало, но они были) первым делом мне сообщали: «Вы поосторожнее, вы в группе риска, вы — одинокая мать. Будете себя так вести, через день у вас будет опека». Когда я заикнулась в начальной школе, что у нас есть льгота по питанию, оплата 50 процентов: «Зачем вам это надо? Вас сразу поставят на учет». Это все я слышала не раз и не два. Но вот почему-то за восемь лет опека ко мне ни разу не пришла, как ни разу не пришел и классный руководитель, который в этот момент посчитал, что я не надлежащим образом занимаюсь Ильей.
Фото: Фейсбук Ульяны Меньшиковой
Мне говорят: «Переводите»
— У вас есть предположения, почему эти ребята выбрали объектом травли Илью?
— Я спрашивала у него. Он говорит: «Во-первых, мам, я даже не знаю, как его зовут». В последней стычке он подошел с вопросом: «За что вы меня травите? Давайте договариваться мирно», ему никто не объяснял. Я спросила у одноклассников и услышала такую версию: «Понимаете, он очень терпеливый!».
Может быть, это началось как игра, потом она затянула, он терпел плевки, тычки, а потом игра превратилась в это все. Я не знаю. Я спросила, есть ли у школы на данный момент претензии к моему ребенку: замечания, приводы, может быть, он что-то своровал, кого-то ударил, или что-то еще сделал такое, о чем педагоги знают. Чтобы я понимала тоже, что он у меня не белый и пушистый, а вот такой. «Нет, нет, конечно же, нет». Он — домашний человек, не замкнутый, но не всем раскрывается навстречу. Мне говорят: «Переводите». Я не буду этого делать, у него в классе прекрасные друзья, хорошие отношения. В прошлом году у них там тоже была какая-то заварушка, они дрались без конца. Ну, собрались родители и этот вопрос урегулировали. Там, где мальчишки, это случается с самого детского сада и, я думаю, будет до конца школы. Но честная драка и то, что происходило с ним, это немножко разные вещи.
— Как вы видите разрешение ситуации?
— Во-первых, нужно собираться классом, одноклассники ведь все в курсе, была ли эта ситуация, как они ее видят. Во-вторых, связаться с теми ребятами, которые этим всем занимались, чтобы с ними была проведена работа со стороны родителей, со стороны школы, инспекции по делам несовершеннолетних. И я хочу, чтобы со стороны школы мне были принесены извинения. Я не хочу никого увольнять, любой скандал загорается и затихает, это нормально. Но я хочу адекватно принятых мер, извинений и прекращения этой травли. Бесконечный уход — это не решение проблемы. Всем будет очень легко, просто и хорошо: «Ну наконец-то избавились».
Если ребята не будут наказаны, я имею в виду, если на них не будет оказано педагогическое действие, родительское, они поймут, что можно безнаказанно все делать и, в принципе, система за них, а не за того, кого били. Они поймут, что жертва в любом случае виновата. И это может быть очень печальная история.
— Илья сам не говорил про перевод в другую школу?
— Нет, не говорил. Он считает, что это все разрешится. Я ему пообещала, что я за него заступлюсь. Я была сегодня у омбудсмена Алтайского края, которая на всех встречах, которые у нас состоятся, будет присутствовать со мной. Чтобы я уже не как сумасшедшая одинокая женщина, подгоняемая опекой, бегала с диктофоном, а пришла уже с представителем власти, к этому уже подключается министерство образования Алтайского края.
Я вышла вчера вся в слезах и с давлением “двести” из школы, позвонила обмудсмену, она взяла лично трубку, мы с ней договорились о встрече и сегодня в пять вечера увиделись. Абсолютно адекватный человек, который понимает, о чем идет речь. Она полностью расписала мне весь алгоритм действий, взяла нас под свое крыло. Я металась и не знала, что делать. Тебя обидели, а ты еще вынужден за себя постоять и непонятно за что оправдываться. И ее участие в этом во всем на данный момент для меня уже хорошая помощь. И я понимаю, что со мной больше никто не посмеет разговаривать в таком тоне, как это было вчера. Я три ночи уже просто не сплю, понимаете?
Сейчас ситуация уже вынесена в большое медийное пространство, я знаю, сколько сейчас польется с той стороны неприятных для меня вещей. Помимо этой истории я выдержала страшный бой: мой родственник — инкурабельный больной третьей стадии рака, у нас на Алтае нет никакой паллиативной помощи, элементарно, чтобы я просто совет могла получить. Мы бегаем по онкологическим центрам, откуда нас гонят с криками: «Вы, что, хотите его сдать?». У нас нет хосписа, нет ничего, человек умирает в страшных муках. Это тяжелейший уход из жизни. И я из этого всего перетекаю в школьный скандал, все это тяжеловато. Все какая-то битва.