Елена Кучеренко
Эта история — трагическая и одновременно светлая. Она о любви и силе человеческого духа. О жизни и смерти. И жизни вопреки смерти. О вере и смирении. Том настоящем смирении, когда: «Господи! Не как я хочу, а как Ты! Да будет воля Твоя». И той настоящей вере Богу, Ему Одному, когда все принимается как Его замысел. Даже горе.
И через боль и слезы человек приходит к долгожданному миру в душе. Потому что над всеми нами есть Господь. И Он знает, что лучше. Даже если для нас это невозможно понять и принять.
И я очень благодарна людям, которые решились поделиться самым сокровенным. С надеждой, что кому-то их рассказ может помочь.
Родить, несмотря ни на что
Началась эта история несколько месяцев назад. По крайней мере, для меня. В тот день мне пришло сообщение от приятельницы по фейсбуку, Анны.
Она занимается танцами и, будучи беременной, сделала свой танцевальный онлайн-курс для будущих мам. Ее знакомая Яна, тоже хореограф, была первой, кто Аню поддержал и присоединился к этим занятиям. Она тоже тогда ждала ребенка.
Они часто общались, и однажды, уже после окончания курса, Яна поделилась с Аней, что обследования показали: у ее малыша с почти стопроцентной вероятностью трисомия 18 — синдром Эдвардса.
Это одно из самых тяжелых генетических заболеваний — несовместимые с жизнью патологии многих органов, умственная отсталость. В случае полной трисомии, самой распространенной, ребенок часто погибает во время беременности или в родах. А если появился на свет, живет совсем недолго. От нескольких секунд, минут до дней или месяцев. В единичных случаях — лет.
Таких детей невозможно вылечить. Им можно облегчить боль, уход из жизни, сделать каждый оставшийся миг если не прекрасным, то по возможности не таким мучительным. Это паллиатив. И это тяжелейшее испытание для семей, где растут дети с синдромом Эдвардса.
Родители малыша искали информацию, какие-то контакты. Анна пыталась им помочь и расспрашивала всех, кто так или иначе имеет отношение к особым детям — у моей младшей дочери синдром Дауна. К сожалению, я почти ничего полезного сказать не смогла. Вспомнила одну семью с таким ребенком, какие-то фонды. Вот, собственно, и все.
Потом мы с Анной еще много раз списывались и созванивались. Я спрашивала про ту семью. Параллельно выяснилось, что самой Ане скрининги показали высокую вероятность рождения ребенка с синдромом Дауна. И как-то все это переплелось в один клубок боли, волнений, надежды, молитвы…
Забегая вперед, скажу, что Аня в итоге родила обычную девочку. Но, если честно, за нее я не переживала. Она как-то очень позитивно (насколько это было возможно) воспринимала свою вероятную «особую» беременность, и я была уверена, что с ней-то все точно будет хорошо при любом исходе.
А вот за Яну душа очень болела. Хотя я совсем не знала этого человека.
И помню, как мурашки шли по коже, когда я услышала, что та семья решила родить ребенка, несмотря ни на что. Просто потому, что это их сын. А они уже знали, что это мальчик… Какой же жалкой и слабой я чувствовала себя по сравнению с ними.
Увидеть и тут же проститься
Я примеряла эту историю на себя и все думала: как это вообще возможно — знать, что ты носишь малыша не для земной жизни, а чтобы успеть увидеть живым, поцеловать и проститься. Или взять на руки уже бездыханное крошечное тельце. А именно это было самым вероятным в их случае. От этого всего разрывалось сердце и казалось, что простому человеку это невозможно.
Это все очень страшно. Но ведь есть шанс и на другой исход.
Помню, давно еще я читала какой-то форум. И мама мальчика с таким диагнозом призналась, что всей их семье настолько тяжело, что иногда она думает: «А стоило ли реанимировать сына в роддоме?» И тут же винила себя за эти мысли. А они лезли и лезли.
Я предполагала, что Яна тоже все это читает. Про ИВЛ, трубки, уколы, вызовы скорой, больницы, бессонные ночи. И тем не менее они с мужем идут до конца.
А на что хватило бы моих собственных сил? Ведь даже новость о том, что у моей Маши синдром Дауна (ВСЕГО ЛИШЬ синдром Дауна) стала для меня вначале ударом. И я тогда благодарила Бога, что не знала об этом во время беременности. И у меня не было выбора. Я не сделала бы аборт, но сошла бы с ума.
А у Яны пока был этот страшный выбор. Гораздо страшнее, чем был бы у меня. И она выбрала жизнь.
Потом я узнала, что у Яны начались роды. И как же она тогда хотела родить его живым, чтобы увидеть, какой он, поговорить с ним. И если получится — успеть покрестить.
Помню, что все это было очень долго. Несколько дней. Ее стимулировали, схватки все не начинались. Мы с Аней писали в фейсбуке посты с просьбой помолиться. Люди переживали, спрашивали, что и как. Были какие-то споры о том, стоит ли вообще рожать таких детей. И большой ли грех прервать такую беременность. И грех ли вообще.
Но все аргументы «против мук» и «за гуманизм» меркли на фоне вот этой живой трагедии, которая разворачивалась на наших глазах. И на фоне сверхчеловеческой силы, любви и веры, которые и позволили им дойти до конца.
Потом было рождение, крещение Валечки (а его назвали Валентином) и его смерть на руках у мамы. Отпевание, похороны.
А мы молились. За нее, за мужа Игоря, за детей. И об упокоении новопреставленного младенца Валентина. Молились наши друзья и знакомые священники. И долго еще не отпускала эта история. История людей, которых я знала только заочно. Но которые стали близки.
И я все думала: «Зачем? Зачем это все было нужно? Богу, той семье?»
И вот несколько дней назад мне в WhatsApp пришло сообщение: «Здравствуйте, Елена. Это Яна, мама Валентина… Я открыта к общению».
Я перезвонила. Приятный, спокойный голос:
— Анна сказала, что вы хотели бы о нас написать. Я уже могу об этом говорить. Пусть это кому-то поможет.
Мы говорили больше часа. Яна вспоминала, как это было. Иногда мне казалось, что она плачет, но она быстро брала себя в руки. Время от времени я сама убирала трубку от лица, чтобы она не слышала, что я вот-вот разревусь.
Случайная беременность
Яна и ее муж Игорь родом из Латвии. Но жизнь забросила их в Германию. Игорь устроился там на работу. Потом перевез семью. Долго привыкали, везде есть свои нюансы — и хорошие, и не очень. Скучали. Но в итоге прижились.
Яна вспоминает, что всегда хотела двоих детей — девочку и мальчика. Так и получилось. К моменту рождения Валечки у нее была старшая дочь Дарина и младший сын Даниэль. Но потом ей вдруг захотелось еще малыша:
— Встречала на улице семьи с тремя детьми и чувствовала, что кого-то не хватает. И все представляла, что у меня трое. Прямо картинки перед глазами. Намекала мужу, а он в ответ: «Нет-нет, хватит». Как бы в шутку, но все равно.
Шло время, Яна продолжала мечтать. Но на мужа не давила, считала, что дети должны рождаться по взаимному согласию. И тут излишне настаивать не нужно. Но ближе к своим сорока годам опять начала этот разговор:
— Часики-то тикают.
Игорь воспринял это без особого энтузиазма. Переживал, что будет тяжело. Объяснял Яне, что она не сможет работать, а для нее самой это очень важно.
— У меня своя студия танцев. Это больше для души, чем для денег. Но она мне очень дорога. Старших на время тренировок я обычно мужу на работу отвозила. Маленького он забирать не смог бы. А я, честно говоря, не представляла себе, как я буду без своих танцев. Даже на время декрета.
В итоге решили, что остановятся на двоих.
— Успокаивала себя: «Нет так нет. Значит, так тому и быть. Двое есть, и слава Богу».
И вскоре забеременела. Случайно.
— Очень обрадовалась. Игорь ситуацию принял. Раз так получилось, то как есть.
Потом уже, когда станет ясно, что у малыша тот страшный диагноз, Яна будет «отматывать время назад» и думать — почему так случилось. Не потому ли, что вроде хотели, а вроде и нет? Не решались сразу и пытались жить без него, без их Валечки. Много было разных мыслей. Но все это потом…
«Этого просто не может быть!»
А пока беременность протекала нормально. Яна радовалась, что скоро будет трое, между младшими хорошая разница — три года. Не большая и не маленькая.
Скрининги Яна с Игорем не делали. Ни в этот раз, ни со старшими детьми. Они считали, что если Бог даст ребенка — здорового, больного, любого — то нужно рожать.
Когда Яна была уже на пятом месяце, во время УЗИ врач увидел у малыша дырочку в сердце. Она заволновалась, но подумала тогда:
— Ладно, живут же люди и с пороком сердца. В конце концов, можно операцию сделать.
Потом стало видно, что у малыша контрактура — скрюченные пальчики, почки срослись, что-то не так с другими органами. Тогда-то врачи и сказали, что это может быть связано с хромосомными заболеваниями, вероятнее всего — с синдромом Эдвардса.
Медики не скрывали, что ребенок проживет недолго. Если не умрет внутриутробно. С каждым из этих пороков по отдельности жить можно. Но вот так, все вместе — нет.
Хорошо помнит Яна, как земля уходила из-под ног.
— Иногда читаешь, что где-то случилась катастрофа. Узнаешь, что кто-то умер, погиб. Или по телевизору смотришь про детей-инвалидов… Думаешь, что все это, конечно, страшно. Но это где-то там, далеко. И с тобой такого точно никогда не случится. И когда это происходит — не веришь. Этого просто не может быть! Я тогда расплакалась прямо в кабинете у врача. А потом дошла до машины и тоже сидела и рыдала.
Усугубляло еще и то, что у младшего сына как раз тогда был день рождения, все готовились, у всех было праздничное настроение.
И тут в их жизнь врывается кошмар. И мир рушится.
Чтобы расставить все точки над «i», Яне предложили сделать амниоцентез. Но она знала, что одним из осложнений этой процедуры может быть потеря ребенка. Врач это подтвердил. Они с мужем решили не рисковать.
— Была маленькая вероятность, что врачи не правы. Тот самый один процент. И как потом жить, если мы потеряем здорового ребенка? Пусть вероятность выкидыша маленькая, но она есть. Но и такого, какой есть, я боялась его потерять.
Тем более Игорь с Яной не думали ни о каком прерывании беременности. Хотя врачи предлагали. Без запугиваний, но подробно объясняя, что их всех ждет в будущем и что можно сейчас сделать.
— Это все было так ужасно… Какой-то укол для умерщвления плода… Об этом даже думать было страшно. Страшнее, чем родить такого больного ребенка.
«Да будет воля Твоя!»
— Все эти события очень приблизили меня к Богу, — признается Яна. — В душе я всегда верила, молилась. Но в церкви бывала редко. Когда я только узнала о диагнозе, попросила папу поставить за меня в храме свечку. Подробностей не говорила. Просто попросила.
Тогда же она наткнулась в интернете на ролик с каким-то священником. Он рассказывал разные истории из своего служения и, в частности, о том, что приходят к нему иногда матери взрослых дочерей.
— Ой, батюшка, моя дочь беременна, а врачи сказали — ребеночек будет очень больной. Благословите прервать?
— Но вы же не убьете свою дочь, если она вдруг заболеет? Или тоже благословения попросите? Нет. Вы будете ее любить, лечить, ухаживать за ней. Молиться о ней. Почему же этого ребенка можно убить?
В те дни Яна много об этом думала. О жизни, о смерти, о болезни. О смысле. Она всегда знала, что если Бог дал жизнь, какой бы она ни была, не нам решать, кому остаться, а кому — нет. Что именно эта жизнь — непонятная человеческому разуму — важна и нужна. И ценна. И Богу, и человеку.
— Я и эту нашу историю решила рассказать, надеясь, что кого-то это остановит от страшного шага. От убийства ребенка. Это все очень больно, сложно. Но это возможно пройти.
Шаг за шагом, пытаясь все это осмыслить — для чего, за что, почему именно с ними — Яна поняла, что ей пора в храм.
— Подумала, что надо и самой что-то делать, не только папу просить свечки ставить. Ответственность перекладывать. Надо самой чаще бывать в церкви, исповедоваться, причащаться, понимать смысл богослужения.
Яна начала искать в интернете информацию о православных храмах. Был карантин, и попасть на службу быстро было непросто. Тогда же прочитала она, что в церкви, где они крестили сына Даниэля, находится икона Матроны Московской с частицей мощей. Можно приехать, поклониться. И каждое воскресенье ее дают на неделю домой кому-нибудь из постоянных прихожан, чтобы люди молились.
— Я была уверена, что нам не дадут, мы же не прихожане, были там всего один-два раза. Но на всякий случай написала батюшке оттуда, который Даниэля крестил. Рассказала о нашей ситуации. Он сразу разрешил. Поехали с мужем, подошли к женщине, которая этим занималась. Объяснили все. Она сказала, что на икону большая очередь и нужно просить, чтобы нам пошли навстречу. Но когда мы рассказали, что ребенок может в любой момент погибнуть во мне, женщина, которая должна была ее забирать, сразу нам уступила. Это было так радостно!
К следующим выходным Яна подготовилась к исповеди. В первый раз за много лет.
— Готовилась серьезно. Много же мыслей у меня было. О прошлом думала. Каждому есть что вспомнить и в чем каяться. А в воскресенье причастилась. Потом еще несколько раз приезжала. Меня в том храме очень поддержали, батюшка сказал, что человек своим умом не всегда может понять, для чего ему что-то посылается. Это Господь знает. Но мы все правильно делаем. Пожелал сил, терпения, благословил. Сказал, что будет молиться за нас. Нашел много хороших слов.
Яна и сама много молилась. И перед той иконой Матроны Московской с мощами. Читала акафист. И Господу. Конечно, просила, чтобы это была ошибка и ребенок оказался здоровым. Или чтобы Господь исцелил малыша. Ведь Тому, Кто победил ад и воскрешал мертвых, совсем не сложно это сделать. Просила о чуде.
— Но в конце я всегда говорила: «Да будет воля Твоя! Не как я хочу, но как Ты!» Потому что во всем есть смысл. Я это чувствовала. Для чего-то нам нужно все это пройти. Да, я знала, что это будут тяжелые испытания. Но если Господь послал их, надо принять со смирением. Мы готовили себя к любому развитию событий и все пытались принять. Сложно было? Конечно, сложно… Был ли ропот на Бога? Нет. Вот ропота не было. И, знаете, однажды я как будто даже услышала голос: «Все будет хорошо!»
А сейчас понимаю, что да, все было хорошо. Насколько это возможно в моей ситуации. Меня многие поддержали. Муж был рядом все время. И в ожидании, и в родах, и после, и когда малыш умирал. Я даже не знаю, как справилась бы без него. С нами были наши дети. Мы многое успели. Мне страшно даже думать о женщинах, которые оказались один на один со своей бедой. Как же я им сочувствую!
«Господи! Да как Ты мог!»
Помню, я слушала этот рассказ Яны и думала. Все мы такие воцерковленные, все знаем, исполняем. Постимся, молимся, юбки в пол носим, бороды. Боремся за чистоту веры. Рассуждаем о том, какой страшный грех Преображение Яблочным Спасом назвать. А чуть сковырни нас из нашей зоны комфорта, и тут же:
«Господи, да как Ты мог?! За что?! Я весь лоб разбила, пока поклоны била, а от Тебя никакой обратной связи. Все! Ухожу от Тебя, раз Ты такой!»
Я сама много лет в Церкви, Евангелие наизусть знаю, святых отцов читаю, причащаюсь каждую неделю, статьи православные пишу, и о смирении тоже. А когда родилась моя Маша и врачи сказали, что у нее синдром Дауна… С каким же гневом и отчаянием я обрушилась тогда на Бога.
— Да что ж это такое! Я же из храма не вылезаю, а Ты... Кто Ты после этого!!!
Какое там: «Да будет воля Твоя!» Моя, моя пусть будет воля!
И вообще, часто ли мы это говорим? Не механически, а искренне, от сердца. Особенно зная, что наша воля от Его воли радикально отличается.
А тут человек, в принципе далекий от церковной жизни, и:
«Не как я хочу, а как Ты…»
И в душе наступал мир.
«Прости меня, сынок»
Нет, бывало, конечно, и тяжело.
На Бога Яна не обижалась, но помнит, как однажды к горлу подступила обида на этого нерожденного ребенка:
— Ну почему ты такой? Почему из-за тебя? А потом в себя пришла: «Прости меня, сынок! Я люблю тебя! Ты ни в чем не виноват». Дети же все чувствуют.
Всю беременность Яна общалась с сыном, рассказывала, как они с папой его любят. Что у него есть старшие сестра и брат и они очень его ждут.
Уже зная о диагнозе, она пошла на тот самый Анин курс танцев для будущих мам.
— Со всей душой танцевали с малышом. Это был такой момент единения с ним, общение. Иногда во время танцев я плакала, понимая неизбежность всего. Но и надежда была.
— Да, Яна танцевала очень проникновенно, — вспоминает Аня. — Одна из немногих, кто записал видео танца. Смысл курса был в том, чтобы остановиться и сосредоточиться на этом мгновении ожидания малыша. Почувствовать, наладить контакт. И было видно, что для Яны есть в этом какой-то особый, глубокий смысл. Но она никогда не выставляла свою ситуацию напоказ. Я тогда вообще ничего не знала. Она позже все рассказала. Мой курс был платным, и если бы Яна хоть намекнула, что происходит, я бы денег у нее не взяла. Но вот такое достоинство у человека…
Еще в те дни Яна много читала рассказы мам особых детей. И ей это очень помогало. И работала с психологом из фонда «Свет в руках», что тоже поддерживало. А еще она с огромной благодарностью вспоминает медицинский персонал роддома, где появился на свет Валечка.
«У нас было время»
На 37-й неделе беременности Яна поехала на очередное обследование. Состояние малыша вызвало у врачей опасения. Собрался консилиум, и было решено стимулировать роды. До 40-й недели мальчик мог бы не дожить.
Но сначала предложили все же сделать анализ околоплодных вод. Чтобы не осталось сомнений. Сейчас это уже не было опасно. Как и ожидалось, он оказался положительным.
— Я рожала в больнице, где есть специализированное отделение. Там врачи уже имеют опыт вот таких «особых» беременностей и сложных родов. И они не просто профессионально все делали. Было видно, что им не все равно. Стараются, чтобы мне и еще не родившемуся сыну было максимально комфортно.
Стимулировали мягко, любые резкие телодвижения, тот же окситоцин, могли навредить малышу. В первый день дали какое-то лекарство, во второй — намазали гелем. Потом отошли воды. Врачи сказали, что это не страшно. Без них можно еще три дня. Никто не суетился, не паниковал.
— Эти роды — это вообще было что-то космическое. Когда запустили процесс, все шло очень естественно. Я могла свободно ходить, общаться с малышом. Мне перестали делать УЗИ и КТГ, как при обычных родах. Все было на моих ощущениях. Сама прислушивалась: «Шевелится! Молодец, сынок». Когда уже воды отошли, я его уговаривала: «Давай, старайся, врачи сказали, что у нас есть три дня». У меня была специальная музыка для родов. И состояние было какое-то особое. Уже не думаешь ни о чем, просто чувствуешь себя, ребенка, представляешь, как он появляется. И наслаждаешься каждым мгновением. Мне начали стимулировать 24-го, родила я 28-го. И даже радовалась, что так долго. Значит, мы еще вместе. У нас было время…
Сами роды были очень легкими. Мальчик родился живым. С весом 1 килограмм 675 граммов и ростом 43 см.
Врачи положили Яне сына на грудь, и она подумала:
— Надо же, какой хорошенький.
Она уже знала, что при угрозе смерти родители могут крестить ребенка мирским чином. Так они и сделали, и назвали его Валентином. Это имя очень нравится Игорю. Он и крестил.
— Хорошо, что мы знали про диагноз. Успели подготовиться. Молитву нашли для крещения. Муж ее заранее выучил.
«Чувствовала, как останавливается сердце»
— Что я чувствовала, когда увидела сына? Радость. Радость встречи. Как и с другими своими детьми. Что успела прижать к себе, познакомиться. «Вот ты, оказывается, какой!» Был один момент, очень ценный для меня. Валентинка лежал на мне весь в трубочках, и поэтому мне нельзя было менять положение тела, чтобы ничего не нарушить. И мне не было его видно. Так медсестра мне дала зеркало, чтобы я могла на него смотреть.
Вообще весь медицинский персонал той больницы очень поддерживал Яну. Они как-то очень тепло, по-доброму отнеслись к их с мужем выбору — родить ребенка, несмотря на диагноз. И с большой любовью — к самому Валечке, который, конечно же, очень отличался от обычных детей. Говорили Яне, что у нее прекрасный мальчик и как хорошо, что они сейчас вместе.
При этом никто не был навязчивым. Яну спрашивали, что она хочет — чтобы они побыли с ней или ушли. Можно ли ее осмотреть или лучше сейчас не трогать.
Никто не сокрушался, почему не прервали беременность, не хватались за голову. Пытались сделать так, чтобы каждый миг этой маленькой жизни остался в памяти счастливым.
Яне разрешали приходить к сыну в любое время, брать его на руки, менять крохотный памперс. Успела покормить его молозивом, правда, через зонд.
— Я даже носила его методом кенгуру — кожа к коже. Чтобы он чувствовал маму, тепло, любовь. Тогда был ковид, в больнице карантин, но моему мужу и детям в виде исключения разрешили прийти к нам.
А еще врачи сами предложили снимать видео и фото сына: «Фотографируйте каждый момент, чтобы потом не жалеть, что что-то пропустили».
И эти же врачи стали вести от его лица дневник: «Сегодня я родился. Меня все ждали и назвали Валентином. У меня такая чудесная мама. А сегодня ко мне пришли папа и сестричка с братом…» И потом подарили его нам. Сказали, что соберут коробочку с вещами, на память — памперс, какая-то одежда, и спросили, что я хочу, чтобы они туда положили.
Яна вспоминает, как в первый день, когда она пришла навестить Валентинку, там был медбрат. И он попросил ее надеть перчатки — ковид. Она так и ходила в них. А потом увидела в интернете картинку — пяточки ребенка и тут же руки мамы в форме сердечка. И захотела себе такую же.
— А как сделать? Сказали же — нужно в перчатках, — спросила она медбрата.
— Неужели вы думаете, что из-за этих санитарных норм я вам не разрешу нормально сфотографироваться с сыном? Снимайте ваши перчатки.
Еще у Яны есть карточка с фотографией Валентина, его ростом, весом, датой и временем рождения. Ее дали им врачи. А в послеродовой палате на стене висела картина — уходящая вдаль аллея. И белое здание вдали. Яна взяла в руку карточку и сфотографировала на фоне той картины. И получилось со смыслом — сын уйдет ТУДА, по этой аллее, к Богу.
Были и тяжелые моменты, конечно же. Самый тяжелый — это третий день после родов. Яна помнит, что вдруг расплакалась и не могла остановиться. И молилась:
— Господи, пусть хотя бы еще денек поживет.
В этот же день пришел батюшка и крестил Валентина полным чином. Яна чувствовала, что это надо сделать. Довести до конца. И чудо — что успели. Через несколько часов мальчик ушел.
— Я держала Валентинку на руках, прижала к себе и слушала сердце: «Тук-тук». И чувствовала, как оно останавливается.
Вместе навсегда
Яна знала, что рано или поздно этот момент настанет. И была готова.
— Я все понимала с духовной точки зрения. Значит, так надо. Но с позиции матери все равно очень больно. Очень тяжело видеть и чувствовать, как умирает наш малыш. Но для меня было бы тяжелее, если бы я была в этот момент не с ним и новость о смерти узнала от врачей. Было важным быть с ним от начала до конца.
Родителям — своим и мужа — они сказали все только потом. Маме Яны — сразу после рождения. Маме Игоря — когда все уже закончилось.
— Конечно, было тяжело им сказать. Они очень расстроились…
Яна много думала, брать или не брать на отпевание и похороны детей.
— Переживала, травмирует их это или нет. Пришла к тому, что нужно дать им проститься с братиком. Чтобы они его отпустили и эта история для них логически завершилась.
Она объясняла им, что после смерти тело человека уходит в землю, а душа — на Небо. И там мы все встретимся. А одна из медсестер еще в больнице посоветовала, чтобы дети сами в этом поучаствовали. Приготовили для Валентинки какие-то прощальные рисунки. И отпустили в небо шарики — символ его души… Сами отпустили его душу к Богу. И знали, где он теперь….
После смерти Валечки прошел уже месяц. Яна каждый день вспоминает его. Нередко плачет. Но старшие дети дают им с Игорем силы жить дальше. Им нужна их любовь, забота и внимание.
Яна читает Псалтирь, как посоветовал ей батюшка. И в ее душе в этот момент что-то происходит: «Теплое и глубокое». Ищет ответы на многие вопросы.
— В чем смысл для нас этой истории?.. Мне еще предстоит до конца все осознать. Наверное, в том, что мы ощутили настоящую ценность жизни, ее хрупкость, быстротечность. Научились радоваться простым вещам — сегодня, не заглядывая далеко вперед. Я каждый день как будто «впитываю» детей, мужа, записываю себе в подсознание каждый миг общения. Ведь никто не знает, кому сколько отмерено. И нужно любить. Да… Еще Валечка научил нас любить и принимать. Ведь легче любить здоровых и красивых, чем больных. И, знаете, это очень светлая любовь. И счастливая — для него точно.
Ведь его жизнь — это не только тридцать семь часов. Это почти девять месяцев, пока мы его ждали.
И ждали с любовью… С любовью встретили и с любовью простились.
А я слушала и думала об этой маленькой жизни. Такой короткой, но такой полной. Родиться в любви, вопреки всему. Прожить в любви всю свою жизнь и в любви уйти. На руках у мамы. От этого всего разрывается сердце. Но что-то в этом всем есть ВЫСШЕЕ. Высший смысл, Яна права. И какая-то завершенность…
Валечка ушел. Но он навсегда с мамой, папой, со своей сестрой и братом. Яна говорит, что чувствует себя мамой троих детей. Просто один из них завершил свой земной путь — очень светлый путь. На вопрос, если бы они знали, что так будет, прошли бы они с мужем все это, она, не задумываясь, отвечает: «Да!»
А на стене у них дома висит фотография. Там они все вместе — Яна, Игорь, Дарина, Даниэль и маленький Валентинка. Вместе навсегда!