Настойчивые звонки на протяжении нескольких минут в массивную дверь квартиры в центре Москвы. Тишина. Спустя время в проеме, извинительно улыбаясь, показался адвокат Глеб Глинка.
— Извините, пожалуйста, работал пылесос, я не слышал звонка.
Приветливый хозяин прямо с порога начинает небольшую экскурсию по квартире.
— Она очень любила всё вот это советское, для нее был близок этот дух, дух детства, того времени, — Глеб Глебович показывает на стоящие прямо в прихожей атрибуты советского прошлого: статуэтки, сувениры, игрушки.
На овальном обеденном столе кухни две вазы с цветами — Глеб Глинка не так давно был именинником. Между ними — портрет Доктора Лизы и маленький фарфоровый ангелочек.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
— Я всё время с ней разговариваю. Каждое воскресенье езжу на Новодевичье кладбище, и сейчас, когда вы уйдете, я спрошу у нее: «Тебе понравилось интервью?» — Глеб Глебович отвернулся от объектива и резко замолчал.
— Хотите честно? — голос его был низкий и предложения давались с трудом. — Даже сейчас, когда я с вами общаюсь, у меня есть ощущение, что я притворяюсь. Будто я с ней скончался и делаю это по памяти, как если бы остался в живых.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
После долгой паузы мужчина продолжил.
— Я смутно помню несколько месяцев после гибели Лизоньки. Помню, что в тот день я долго спал. Близкий друг нашей семьи позвонила и сказала, что в новостях рассказали про упавший самолет, где должна была быть Лиза. Дозвониться я не мог до нее, но увидел, что она забыла паспорт, и я даже немного успокоился — без паспорта ведь не пустят на рейс. Но оказалось, что ее пустили. Через несколько часов в дверь позвонили — на пороге стоял Федотов (глава СПЧ) в слезах. Потом была череда каких-то отрывков.
Глеб Глебович приглашает пройти дальше.
— Это наша спальня.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
Мы заходим в небольшую комнату с двуспальной кроватью, покрытую светлым покрывалом.
— Так странно выглядит, смотрите — получается, что у меня в спальне стоит мое же фото, — он указывает на тумбочку у окна, где на фото в розовой рамочке можно узнать адвоката Глинку несколько лет назад.
— Она поставила мое фото на свою тумбочку, а я ее — на свою. У нас такая традиция была, — Глеб Глебович сначала улыбнулся, а потом опустил глаза и отвернул голову.
Помимо фото в спальне, как и везде в квартире, — портреты Доктора Лизы разного времени, иконы и ослики. Причем в каждой комнате есть красный уголок с иконами.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
— Мы сошлись на теме православия. И я, и она — мы с детства воспитывались так. После свадьбы венчались. Это были 1980-е, я хотел венчаться с Москве, но в итоге мы обвенчались в православной церкви в Бостоне, — Глеб Глебович показывает два обручальных кольца на безымянном пальце — одно из загса, второе из церкви.
— Мы познакомились в Москве через мою сводную сестру, которая была дружна с Лизой, а я приехал ее навестить. Представляете, я холостяк, американец, весь в книгах и вообще не собираюсь жениться. И тут Лиза. Совсем девчонка — сестра попросила ее показать мне Москву. И, что удивительно, мы с ней сразу почувствовали, что на всю жизнь будем вместе. Это как Купидон выпустил свою стрелу.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
Я пригласил ее в кино на следующий день, очень долго ждал у Пушкинского — она так и не пришла, и я отправился один. И уже в самом конце она тихонько проскользнула в зал и села рядом. После фильма мы гуляли всю ночь, было очень тепло. Потом я уехал обратно в Америку, и мы всё время общались по телефону, писали друг другу письма. Я получил долгосрочную визу — на шесть месяцев, приехал в Москву, и мы очень долго не могли снять квартиру: «Снять? С иностранцем? С американцем?» Все боялись нас пустить. И нашли только в Коньково небольшую квартиру в четыре раза дороже.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
Мы проходим дальше из комнаты в комнату. В гостиной — старинная мебель, большие кресла, сервант. Но первое, что бросается в глаза, — ростовая икона, где на голубом фоне в образе святой, облаченная в медицинскую форму, со стетоскопом на шее и нимбом над головой — Доктор Лиза.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
— Месяц назад мне позвонил настоятель черногорского монастыря отец Даниил. Они много общались при жизни. И кто-то из черногорских иконописцев написал ее образ. И отец Даниил привез ее в Москву, отдал мне. Мне очень нравится эта икона. Мне нравится, что лицо не очень похоже, а дух Елизаветы передан очень точно. Она такая и была — простая. И посмотрите, как она держит руки. Ведь точно всё передали. Знаете, во время отпевания в храме ко мне подошел один из священнослужителей и сказал, что, скорее всего, ее признают святой. Но должно пройти время.
Глеб Глебович снимает очки, чтобы протереть глаза.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
— Не понимаю, откуда у человека может быть столько слез.
Глеб Глинка часто переключается на какой-то фрагмент, рассказывает с упоением историю из жизни, смеется, и, кажется, что сейчас зайдет Елизавета Петровна и как-нибудь пошутить на эту же тему — во всем чувствуется ее присутствие.
— Она была хулиганкой. Вот посмотрите на это фото — осень 2016-го, — Глеб Глебович обращается к небольшой фотографии на стене, где Доктор Лиза игриво позирует фотографу в смешной шляпке а-ля божья коровка. — Она вот надела, смеется и говорит мне: «Посмотри!» А я ей: «Нет, нет, не снимай, я не отпущу тебя без фото!» И я сфотографировал ее.
— Ее слабость была — горох. Она любила все гороховое — платья, посуду. Это моя любимая фотография. Это я ее снимал на даче, — Глеб Глебович показывает фото, где Доктор Лиза сидит в белой кофте в крупный зеленый горошек и пьет чей из зеленой чашки в горошек белый.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
— Меня часто спрашивают, — продолжает Глеб Глинка, — какой она была дома, ведь не было никакой семейной жизни. Нет, она всегда находила время для меня и для детей, она сама готовила еду, мыла пол, и она говорила, что она обычная. Лиза всё пропускала через себя, всю людскую боль. Но дома мы не жили этим. Мы разговаривали обо всем, строили планы. Она редко мне жаловалась. Только однажды я ей помог — когда обвиняли в том, что она создала хоспис для того, чтобы умирающие переписывали на нее свои квартиры, и когда писали, что она привозит из Донбасса в Россию детей на органы. Это ее сильно подкосило. Она переживала, и тогда я подключился и нашел двух зачинщиков. Это были женщины — одна из Калифорнии, вторая, скорее всего, из Бостона. Первой я написал письмо, что подаю в суд на нее за клевету и на ее работодателя, потому что она пишет это с рабочего компьютера. Всё прекратилось. А для второй наняли детектива, но так и не выследили.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
Переходя из комнаты в комнату, Глеб Глебович часто обращается к деталям. Здесь какая-то игрушка, здесь книга, здесь фото. Он с упоением и теплотой рассказывает о каждой мелочи. Мы подходим к кабинету Елизаветы Петровны.
— Я здесь ничего не трогал. Всё осталось так, как было расставлено ею.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
В кабинете стоит удивительно тонкий даже изящный аромат. Кабинет — небольшая комнатка со столом, шкафом и маленьким диванчиком. На столе — компьютер, стопки бумаг, фотографии сыновей — Кости и Алеши. И неожиданная деталь — весь подоконник и несколько полок шкафа уставлены флакончиками разных размеров.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
— Вы знаете, — задумчиво говорит Глеб Глебович, — а ведь она хотела уйти из фонда. Она хотела заняться вот этим, — Глинка указывает на пузырьки с аромаслами и брошюры по аромотерапии. — Ей так не хватало на это времени, и накануне поездки в Сирию она мне сказала, что после возвращения хочет немного отойти от руководства фондом, но будет продолжать там работать. И тогда я спросил у нее, как же будет работать фонд. «Авилова (помощница Елизаветы Глинки. — «Известия») поможет, справится!» У нас были билеты в Алушту — мы там планировали встретить Новый год, как и раньше. И я стал спрашивать про это решение отойти от руководства фондом, она мне ответила, что всё обсудим, когда будем гулять по набережной.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
Глеб Глебович снова отвернулся.
— Знаете, Елизавета говорила, что в благотворительности не может быть соревнования, нуждающихся всем хватит. Из «Справедливой помощи» я не ухожу, я остаюсь членом организации и продолжаю участвовать в работе. Заменить полностью Елизавету невозможно. Но считаю, есть место и другому фонду, где продолжится работа под девизом Елизаветы: «Мы помогаем тем, кому некому помочь». Новый фонд будет небольшим, мобильным, гибким. Так работала Елизавета, когда можно и нужно немедленно принять решение и прыгнуть в самолет, поехать за детьми или на пожары.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
Глеб Глебович поясняет, что новый фонд — это в том числе и фонд-музей. Часть вещей и книг из кабинета, в котором он с нами беседует, будет передана как раз в музей при фонде.
— Знаете, а ведь этот фонд мы открываем благодаря Соколовой (директор фонда «Справедливая помощь». — «Известия»). На последнем заседании попечительского совета она предложила Авиловой открыть свой фонд. Наташа так и сделала, и нашла широкую поддержку. Она будет директором нового фонда, Александр Парфенов, который работал с Лизой 10 лет, будет президентом, а я возглавил совет.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
Из кабинета снова возвращаемся на кухню. На столе стоит дымящийся чай. Глеб Глебович, воодушевленный рассказом про фонд, продолжает говорить про удивительную простоту и скромность Елизаветы Петровны. Отмечает, что она помнила историю каждого ребенка, каждого больного.
— Она же не помогала бездомным с условием «я тебя покормлю, но ты бросай пить». Нет, она просто помогала ему, а он уже сам решал, как жить дальше. Она это делала, потому что видела в каждом образ и подобие Божие.Только так это можно объяснить.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Зураб Джавахадзе
В этот момент стоящий на столе между двух ваз портрет Доктора Лизы упал.
— Вот видите, она ругается, что я ее хвалю!
Глеб Глебович поставил фотографию на место рядом с ангелочком, улыбнулся и снова опустил глаза.