Монахиня Елизавета (Сеньчукова)
А для резких противников перевода у меня очень плохие новости.
«Когда сделался этот шум, собрался народ и пришел в смятение, ибо каждый слышал их говорящих его наречием. И все изумлялись и дивились, говоря между собою: сии говорящие не все ли Галилеяне? Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились. Парфяне, и Мидяне, и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Киринее, и пришедшие из Рима, Иудеи и прозелиты, Критяне и Аравитяне, слышим их, нашими языками говорящих о великих делах Божиих? И изумлялись все и, недоумевая, говорили друг другу: что это значит? А иные, насмехаясь, говорили: они напились сладкого вина» (Деян., 2:6-13).
Вот об этих последних хочется сказать несколько слов.
Понимали ли эти «иные» речь, которую слышали? Казалось ли им, что эти великие слова — пьяный бред, пафосный и бессмысленный? Или сама речь апостолов сливалась в одну непонятную скороговорку? Церковь сильно не рекомендует толковать Священное Писание «от ветра главы своея», поэтому обратимся к авторитету: блаженному Феофилакту Болгарскому. А он уверен: понимали.
«Если бы они не понимали, то никак не унизили бы чуда до опьянения (не назвали бы чуда пьянством), — категорически утверждает святой. — Они клеветали, понимая то, о чем говорилось, но клеветали потому, что были недовольны тем, что говорилось, так как апостолы прославляли великие дела Божии. Каким же образом, понимая то, что говорилось, они приписывали это опьянению? Вследствие великого безумия и чрезмерной жестокости».
Действительно, безумно для верующего считать, что говорить о величии Божьем — дурно.
Вряд ли в тот день в Иерусалиме было много неверующих.
Тот же Феофилакт пишет: «Уже то, что, оставив свои отечества, они обитали в Иерусалиме, было знаком их набожности». То есть — парадоксально, но именно верующие и в целом благочестивые люди выдвигают столь нелепое обвинение.
Думается мне, что слов «безумие» и «жестокость» все же недостаточно для описания этого парадокса. Происходило, как мне видится, вот что. Слишком о высоком говорили апостолы — а как же может человек говорить о столь высоком? Неужто Господь открыл Свои тайны каким-то жалким профанам? Невеждам в законе (думали благочестивые иудеи) и необразованным рыбакам (думали пытливые эллины)? В этом и безумие — попытка навесить на Бога свои ограниченные представления, и жестокость — запрет людям на Его познание.
Примерно то же самое происходит с человеком, настойчиво повторяющим не более чем красивые утверждения о недопустимости богослужения на «языке улиц» и о «священном наследии благочестивых предков» — языке церковном.
Впрочем, апостолы действительно напились «сладкого вина» — того Вина, Которое есть истинное питие — Крови Христовой, которую Он излил за людей.
Апостолы, получив дары Святого Духа, готовы были делиться ими и этим Вином со всем человечеством, что бы ни говорили насмешники.
…Я живу в Якутии, и здесь бережно хранят память о дне, когда впервые зазвучала общая молитва на родном языке местных жителей. 19 июля 1859 года святитель Иннокентий (Вениаминов), будущий митрополит Московский, совершил Божественную Литургию на якутском языке (кстати, в Троицком соборе в Якутске). Жители так обрадовались этому событию, что попросили власти сделать этот день ежегодным праздником.
Они тоже напились сладчайшего Вина — Слова Божия.