Юрий Калинин и его дочь Юлия Калинина подали жалобу в Конституционный суд на практику Верховного суда и судов общей юрисдикции, нарушающую права проживающих в психоневрологических интернатах. Юлию признали недееспособной по заявлению матери и поместили в ПНИ. Отцу, который узнал об этом только сейчас, не разрешают встречаться с дочерью вне стен учреждения.
Режиссер Ольга Синяева рассказала, что так живут тысячи людей по всей стране. Она мечтала снимать фильмы-портреты и рассказывать о них миру, но оказалось, что люди, запертые в ПНИ, не имеют права даже на собственное изображение. Сейчас она хочет спасти по крайней мере одного человека – Николая Шипилова. Ему 28, шесть лет он живет в интернате и борется за дееспособность.
7 сигарет в день для «клетчатых»
Первый раз я попала в ПНИ, когда хотела снимать Николая Шипилова. Он давно писал Александру Гезалову, просил найти ему опекуна. Без опекуна ему из ПНИ было не выйти. С этих съемок мы собирались начать новый проект для жителей психоневрологических интернатов «Непокоренная вера».
То, что я в ПНИ увидела, меня просто потрясло. Когда проходишь мимо таких учреждений, вполне обычных с виду, только за забором, не представляешь, что творится внутри. Да и первые этажи этих учреждений все больше напоминают обычную школу или поликлинику. Но уже поднимаясь по лестнице, начинаешь испытывать необъяснимую тревогу.
Ольга Синяева
Первое, что бьет по чувствам, – это запах. Все чисто, практически стерильно, но в воздухе остается взвесь из смеси хлорки, испражнений, крови, пота, боли и страха. На невербальном уровне ощущаешь нечто, что психику буквально парализует. Тебе страшно просто быть там, даже понимая, что скоро ты вернешься в нормальную жизнь.
Потом ты звонишь в звонок на этаже, кричишь, к кому ты и от кого, и кто-то оттуда ключом открывает дверь. Сестра-хозяйка смотрит с недоверием. Из-за угла с удивлением выглядывают мужчины. Этаж полностью мужской. Все движения у них замедлены. Люди там находятся под сильным воздействием психоактивных веществ, поэтому не покидает ощущение, что ты стоишь среди живых мертвецов. Многие имеют грубые нарушения, у некоторых психика уже окончательно подорвана и превратилась в руины вследствие злоупотребления наркотиками, алкоголем, постоянного приема нейролептиков, это видно по нетвердой походке, скованным движениям.
На завтрак, обед и ужин их водят строем. Ужас охватывает, когда мимо тебя проходит колонна мужчин в одинаковых байковых клетчатых рубашках. «Клетчатые», так они сами себя называют. Они идут молча, друг за другом, смотря сквозь тебя.
Идут, будто выполняя важное задание, тяжелыми шаркающими шагами несут свою ношу – свое тело – до столовой и возвращаются обратно.
Как раз в такой «клетчатой» колонне я впервые увидела Колю Шипилова. Он отличался от всех: молодой, симпатичный, взгляд у него был живой. Коля фактически бросился на меня, обнял. Меня охватило ощущение, что происходит пожар и человек в огне. Надо спасать, времени на размышления нет. Даже до съемок дело не дошло. Я моментально написала 12 заявлений, которые мне дали, и мы с ним вышли на улицу.
Коля впервые за долгое время оказался на воле, потому что гулять там сами не выходят. В ПНИ в основном два развлечения: смотреть телевизор и ходить в курилку. На все мероприятия и в спортзал их централизованно вывозят. К курению как к отдельному ритуалу проживающие подходят очень серьезно, сосредоточенно идя в курилку будто на работу, а это всего лишь небольшой балкон с решетками.
Курят там практически все. Это как глоток свободы. Курят, может быть, еще и потому, что никотин отчасти нейтрализует нейролептики. Сигареты, как и лекарства, выдаются всем ежедневно по расписанию. За ними встает молчаливая очередь. В том ПНИ разрешено было курить не больше 7 сигарет в день. На каждой пачке написана фамилия человека, которому они принадлежат. Все под контролем.
Фото: Степан Рудик, проект «Другие»/ stepanrudik.com
Люди заперты на этажах. Этаж только мужской или женский, или целый ПНИ, который рассчитан на 800 мужчин. Только представьте: восемьсот мужчин, запертых на ключ. Но это вверху, а на нижних этажах интерната – обычная такая жизнь: кабинеты главврача, его замов, кипит жизнь, слышен смех, с бумажками входят и выходят какие-то люди и ничего не предвещает попадание в фильм ужасов, который встретишь дальше. Этот контраст шокирует.
Я как-то случайно попала на празднование 55-летия в один ПНИ. На юбилей шли женщины из других интернатных учреждений, с высокими прическами, ярким макияжем, в кофрах они несли свои вечерние платья. В актовом зале устроили настоящий праздник. Внизу музыка, воздушные шары, счастливые лица, а этажом выше запертые люди, колонной шаркающие до столовой с железными мисками.
Маша, которая 20 лет не выходила за забор ПНИ
В проекте «Непокоренная вера» мы собирались снимать фильмы-портреты о людях, которые находятся в ПНИ, чтобы общество узнало о них. Именно так открыли детские интернаты. Дети-сироты в свое время были практически засекречены, детдома наглухо закрыты, и, казалось, невозможно сломить этот высокий забор. Сейчас к детям могут прийти приемные родители, наставники, о детях пишут, снимают, есть фото- и видеоанкеты, федеральная база данных детей-сирот. Может, не все правильно устроено, но тем не менее на данный момент только это дает детям шанс попасть в семью.
Со взрослыми людьми в интернатах ситуация такая же, как была 15 лет назад в детдомах – общество об этих людях ничего не знает, они спрятаны за глухим забором. Мы хотели рассказать о постояльцах ПНИ, чтобы дать возможность им выйти, пусть даже на прогулку, а некоторым вполне можно было бы найти друзей, опекунов, работодателей и так вернуться в нормальную жизнь.
Однажды в ПНИ к нам с Александром Гезаловым буквально бросился навстречу мужчина средних лет со сдавленным криком и мольбой в глазах: «Помогите, я дееспособный, нормальный, я хочу выйти! А мой брат, хоть и в Бога верит, но не берет». Но, к сожалению, на наши запросы показать фильмы-портреты об этих людях ни Департамент соцзащиты, ни ПНИ толком не ответили.
Люди, живущие в психоневрологических интернатах, получатели социальных услуг, как принято называть их на казенном языке, настолько не принадлежат себе, что до сих пор не имеют права даже на собственное изображение. Мы продолжаем наш проект, продолжаем снимать детей с особенностями развития, а вот взрослых показать пока не можем.
Снять удалось одну такую видеоанкету о женщине Гале, которая, не имея никакого психиатрического диагноза, более 20 лет находится в ПНИ.
У Гали легкая форма эпилепсии, в свое время она выпивала, чем, конечно, доставляла определенные неудобства семье. Родная мать решила поместить ее в ПНИ, чтобы избавиться от проблем, заодно продав квартиру с ее долей.
За 20 лет в системе эта женщина прошла все круги ада. Она была направлена на принудительное лечение, хотя никаких преступлений не совершала, никого не убивала и там находиться не должна была. Ее лишили дееспособности без ее ведома, и по сей день Галя живет в интернате.
Когда мы первый раз пошли погулять, я отвела ее в «Макдональдс» в сопровождении социального работника, и она впервые за 20 с лишним лет попробовала фастфуд.
Как она запомнила жизнь до ПНИ, так примерно все эти годы ее себе и представляла. Она мечтала о перламутровой помаде, хотела сделать вертикальную химию – все, что было модно в 90-е, осталось для нее актуально.
В итоге фильм про Галю мы не имеем возможности показать людям. Только в суде. Суды по восстановлению дееспособности – это пока весьма долгий и забюрократизированный процесс. За тоннами бумаг не видно человека, а мы хотим этого человека судье показать. Судья не видит, чем Галя на самом деле живет.
В Галином ПНИ есть маленькая церквушка. В нашем фильме женщина, которая ее окормляет, рассказывает, как Галя ежедневно молится, как помогает лежачим больным. Она называет ее «наша Галочка», и это уменьшительно-ласкательное имя, произнесенное с такой теплотой в голосе, возможно, внесет человечность в этот суровый процесс судьбопроизводства.
В прошлом году у Гали прошла экспертиза в Алексеевской больнице. Врачи заключили, что ей требуется уход, хотя я знаю, что она не только может за собой следить, но и все время помогает другим постояльцам ПНИ. Я могу сама свидетельствовать, как тщательно она убирается. Она и дома мне помогала, когда я приглашала ее в гости.
После заключения такой экспертизы Галя неделю плакала, не могла понять, почему все так несправедливо. К сожалению, все построено таким образом, что психиатры почти не оценивают человека здесь и сейчас, а больше сохраняют «честь мундира», соглашаясь с тем, что написано в заключениях зачастую много лет назад, со слов «заинтересованных» родственников.
Галя осознала свою проблему, которая привела ее в ПНИ, но она не заслуживает лишения свободы без какого-либо преступления. Огромную часть ее молодой жизни уже не вернуть. Связь с единственной дочерью потеряна. Сестры и мать больше не общаются. Я вообще не знаю, что должен сделать человек, чтобы заслужить такую судьбу: стать лишенным всех своих гражданских прав без права изменения, ведь ни выйти замуж, ни родить ребенка, ни поесть то, что захочется, ни выйти погулять она уже 20 лет не может.
ПНИшная сансара, или территория безвременья
Коля Шипилов находился в системе учреждений больше 5 лет и с самого начала пытался самостоятельно восстановить дееспособность.
Когда он пытался восстановиться в правах самостоятельно, психиатры ему говорили, что надо три года не попадать в психиатрическую больницу (хотя ни одного закона такого нет). Но не попадать в больницу внутри системы невозможно, потому что человек за себя ничего не решает. Вдруг лечащий врач посчитал, что его надо отправить в психиатрическую больницу, и все. В кругах этой ПНИшной сансары можно крутиться бесконечно. У Коли есть прекрасный адвокат Юрий Ершов, общественники, журналисты, без такой поддержки получить дееспособность практически невозможно.
Я лично знаю только дееспособных людей, которым удалось выйти из ПНИ. Но все больше приходит новостей и о недееспособных. В наших группах в соцсетях о таких людях рассказывают. Конечно, им крайне сложно. Как героиня моего фильма, они застревают в своем безвременьи, им приходится бороться с симптомами госпитализма, депривации.
С выученной беспомощностью очень сложно жить одному. Социальные связи этих людей разрушены, семья их не ждет, поэтому им нужна поддержка и помощь людей доброй воли.
Галя рассказывала мне про свою подругу, которая долго жила в ПНИ и которой наконец-то вернули дееспособность. Эта женщина слишком долго боролась за возможность жить самостоятельно, а когда получила свободу, у нее просто не осталось сил жить, она впала в депрессию.
К закрытым условиям люди тоже, к сожалению, привыкают. Если из цирка или зоопарка животных выпустить на природу, они не смогут адаптироваться и, скорее всего, погибнут. Дикое сравнение, но люди, запертые в интернатах, тоже теряют свои адаптивные и социальные навыки. Мария Сиснева и ее движение «Стоп ПНИ» много работают над тем, чтобы подготовить «выпускников ПНИ» к выходу, но на огромный город ПНИ из 150 000 человек помогающих явно не хватает. Если мы не сможем открыто говорить об этих людях и их показывать, то не сможем привлечь новых помогающих.
Фото: Степан Рудик, проект «Другие»/ stepanrudik.com
Привлечь волонтеров без широкой информационно-просветительской кампании невозможно. Многих отпугивают мифы и стереотипы о том, что люди в интернатах сплошь психи и неадекватные. Я видела там таких же людей, как и мы, просто в связи с тяжелыми жизненными обстоятельствами, иногда криминальными, иногда трагическими, они попадают в учреждения и вынуждены там жить. Инсульт, авария, мошенники с квартирами – от попадания в ПНИ не застрахован никто. И завтра этот ад может стать чьей-то явью.
Требуется разукрупнять огромные учреждения, сделать так, чтобы люди из интернатов жили, как во всех цивилизованных странах, с организованной поддержкой, с сопровождаемым проживанием. Люди с инвалидностью должны вернуться в нашу жизнь. От этого мы станем более здоровым обществом, увидя, наконец, что люди бывают разные. Ментальные нарушения тоже не приговор, острые состояния можно купировать в медицинских учреждениях, и все это не значит, что людей с ментальными особенностями нужно держать взаперти, лишив всех человеческих прав.