Священник Андрей Мизюк
В страшную гефсиманскую ночь Христос просил Своих учеников бодрствовать. О чем был этот призыв? Действительно ли Спасителю хотелось, чтобы Его ученики всего лишь не засыпали в эти самые часы и мгновения перед взятием Его под стражу? Никто из них не нарушил молитвенного уединения Сына Божьего, хотя трое из учеников и были поблизости. Но они заснули и в полноте так и не узнали о той скорби, которая в эти минуты охватила Богочеловека: «Побудьте здесь и бодрствуйте со Мною, сказал Он; душа Моя скорбит смертельно» (Мф. 26, 38).
А спустя некоторое время Христос был взят под стражу, а затем наступило и смятение Его учеников. Чем же был этот призыв? Человеческой просьбой не оставлять в эти тяжелые минуты страданий или же Божьим наказом в бодрости духовной встретить предстоящие страшные испытания?
Нет, никто из них не мог пить Чашу, которую пил Он, и не мог креститься Крещением, которым крестился Он. Жертва за грехи мира и человечества была только Одна, и Ей надлежало свершиться. Петру же предстояло услышать крик петуха, как страшное эхо своей самонадеянности и человеческой слабости, Иоанну предстояло видеть все от дома архиерейского и до самой Голгофы, где Господь поручил ему Свою Пречистую Матерь, иным же пришлось и вовсе укрыться до времени, пока Сын Божий не явился им Воскресшим. Но каждый из них впоследствии услышал призыв оставаться в Иерусалиме и встретить Утешителя, о Котором Господь говорил им и Который дал им силы совершить великое дело Благой Вести.
Часть Великого поста, Пасху, Вознесение и Пятидесятницу мы прожили в очень необычной для нас обстановке. Впрочем, необычной она была не только для нас. Пандемия коронавируса, прошедшего по всей планете и еще совсем не ослабшего, кстати, заставила нас почувствовать себя, достигших многих вершин технического прогресса, если уж не беспомощными, то, по крайней мере, точно уж не хозяевами положения.
О том, что это было и как изменился наш мир, будут говорить еще долго, и в спорах сломается не одно перо. Другое дело, что в спорах обычно не рождается Истина. А Истина, а точнее, призыв к ней, заключался и заключается в простой просьбе: бодрствуйте! Не дайте смятению поработить вас, не ослабевайте в молитве, не ждите в праздности и ослаблении испытаний, которые покажутся вам не только непосильными, но и сломят вас.
События последних месяцев открыли нам нашу неготовность к таким испытаниям. И речь не о медицине, политике или экономике. Речь еще и о нас, называющих себя христианами, живущих в Церкви и Церковью. О последствиях наших ошибок нам еще тоже предстоит вспомнить и поговорить, но важнее всего сейчас, когда создается некая видимость стабильности (хотя и непонятно, в чем она заключается), попытаться удержать равновесие и продолжить этот путь в мире, который стал для многих из нас незнакомым и страшным.
Помнится, как несколько лет назад читал некоторые статьи о вспышках холеры у нас в стране в XX веке и пандемии испанки 100 лет назад. Пришлось по случаю. И вот сейчас я понимаю, что в тот самый момент я смотрел на эти страницы нашего мира, как на некую нереальность, абсурд и безумие.
Само собой, мне, родившемуся в 80-х, получившему все прививки и прожившему благополучные и не очень в силу разных причин годы, даже в голову не могло прийти, что с нами может случиться то, что ныне в молитвах мы называем моровым поветрием. И это тоже была своего рода самонадеянность. А за ней пришла рассеянность и уныние. И не от того, что выпало такое тяжкое испытание. Скажем прямо, тем, кому выпало в 1986 году покидать Припять и районы близ нее, испытание выпало посерьезнее.
Я сам достаточно часто общаюсь с людьми, которые страдают тяжелыми и даже смертельными заболеваниями, я пытаюсь участвовать, сострадать. Но на самом деле я же ведь понимаю, что я не нахожусь в этом же положении, что через 20 минут я вернусь в свою жизнь, которая больше похожа на тихую гавань, куда иногда прилетают лишь следы ветров и бурь, в которых иным людям приходится держать самый настоящий удар.
А что я? Да, стараюсь молиться, просить, в силу своих возможностей укреплять нуждающихся в слове и поддержке. Но я — не они. И эта мысль озарила, и совсем-совсем ясными стали эти слова: «Побудьте здесь и бодрствуйте со Мною, сказал Он; душа Моя скорбит смертельно» (Мф. 26, 38).
Понимаю ли я, о чем скорбит душа моего собеседника? Действительно ли бодрствую с ним, с нею. Могу ли я сейчас быть уверен в том, о чем говорил Господу, что обещал Ему? Или же на самом деле просто привык к тому, что я делаю в повседневности, относительно спокойной и обустроенной, привык к несению череды, к требам, к беседам, в которые я пытаюсь включиться. А вот отнимется привычное и что?
А вот оно и отнялось. На долгие несколько месяцев, и еще в общем-то никуда не вернулось. И вопрос еще, будет ли вся эта новая жизнь хоть когда-то потом похожа на прежнюю. Родильный дом, который я окормлял, в течение почти нескольких дней был переделан под ковид-госпиталь, врачи, которые очень просили в самом начале прийти и причастить их и помолиться вместе, сейчас просят не приходить теперь уже до лучших времен.
А они вообще будут? Эти лучшие времена. И этот вопрос тоже я задавал себе. И ответил на него не сразу. Только спустя какое-то время. И получилось, что лучшие времена – это времена с Богом.
И сейчас, пока мы еще не понимаем, как жить дальше и что вообще дальше будет, осознаем, что время быть с Богом с тобой было всегда, но что ты сам выбрал вместо/вместе с ним? Привычку? Что тогда еще должно случиться, чтобы мы научились не верить этим привычкам? Не прилепляться к ним? Разве не было Пасхи? Разве мы не склоняли колени в молитвах Троицкой Великой вечерни?
Самое время бодрствовать. Наш мир лихорадит. И отнюдь не только по причине этой болезни. Просто, привыкнув к чему-то своему, мы закрылись от остального. А это остальное — оно очень разное: страдающее, пропадающее, воюющее, плачущее, ищущее защиты и утешения. Это не я и весь другой мир. Это я внутри него, спрятавшийся от правды. Может быть, эти мысли и есть возвращение к настоящему. Реальному. Оно не привычно и весьма болезненно. Но так ли уж была мне нужна анестезия от этого?
Пост, к которому мы подошли — это продолжение нашего пути. Это еще один шанс попробовать жить молитвой и жить единым днем Божиим. Его присутствием в нем и с нами. Мы путники и странники в этой жизни. И привыкать к чему-то в ней весьма ненадежно и иногда безответственно. Куда бы ни вел нас наш путь, но мы-то знаем, что он не похож на пути тех, кого дороги правды привели в Рим под меч и на крест. И не надо думать, что им не было страшно. Но мы пьем Чашу, которую пили они, и крещены тем же крещением, а стало быть, хоть немножко, хоть в чем-то должны подражать.
Значит, бодрствуем?