Оптина пустынь и женские монастыри Тверской епархии

История женского монашества, по справедливому замечанию И. К. Смолича, “дожидается ещё основательного изучения <…> более или менее изучены лишь немногие тропинки на путях благочестивого подвижничества русских женщин; хотелось бы надеяться, что пути эти не окончательно потеряны для исторической науки”¹.

Такой своеобразной тропинкой на пути изучения женского подвижничества является, например, труд монахини Таисии “Русское православное женское монашество XVIII–XX вв.”². В Предисловии автор прямо отсылает читателей к традиции старчества на Руси, и прежде всего оптинского³.

Изучение истории женского монашества идёт по двум направлениям. К первой группе относятся жизнеописания, публикации отдельных писем и трудов; исторические описания женских монастырей. К этому направлению можно, в частности, отнести публикации, посвящённые игумении Таисии (Солоповой), ученице святого праведного Иоанна Кронштадтского. Ко второй группе относятся сочинения, обобщающие духовную историю женского монашества: монографии монахини Евфимии (Пащенко) “Очерки из жизни православных северных женских монастырей середины XIX — начала XX вв.” (2007), Н. Е. Ша­фа­жинской “Русское женское монашество: история и традиции” (2009) и др., а также научно-исследовательские статьи в различных сборниках⁴.

Во всех исследованиях подчёркивается необходимость опытного руководства в деле духовного воспитания. Именно поэтому значительное внимание уделяется изучению оптинского старчества. Под духовным водительством преподобных оптинских старцев находились многие монашествующие и миряне; интеллигенты и простецы; люди, обременённые многочисленным семейством и заботами и ищущие спасения в безбрачной жизни. Многие, познакомившись со старцами совсем ещё в юном возрасте, навсегда оставались их искренними учениками и последователями; некоторые смиренно предавали им свою волю.

Особую страницу в истории оптинского духовничества занимает духовный подвиг старцев в окормлении многочисленных женских обителей, где внутренняя жизнь целиком строилась по советам многоопытных наставников. Этому посвящён цикл очерков “Под покровом Оптиной пустыни”, в котором рассказано о судьбе учеников старцев из различных обителей — Белёвской, Севской, Борисовки, Тулы и многих других. К ним относится материал о тверском крае, где ученицами и последователями старцев являлись игумения Тверского Христорождественского монастыря (1827–1849) Досифея (Верёвкина), игумения Знаменского Осташковского монастыря Аполлинария (Банина) (1891–1894) и игумения того же монастыря (1837–1849), а позже — Тверского Христорождественского монастыря (1849–1875) Мария (Игнатьева), настоятельница Кашинского Сретенского монастыря Назарета (Давыдова) и Антония (Мезенцева) (1855–1875), а также многие другие.

Игумения Досифея (Верёвкина)

Игумения Досифея (в миру Анна) происходила из дворян Орловской губернии Карачевского уезда и была дочерью майора. В монашество была пострижена 24 июня 1821 года в Белгородском Рождество-Богородицком монастыре, с того же года проходила послушание ризничей в Борисовской Тихвинской девичьей пустыни, от которого в 1823 году была уволена за слабостью здоровья по резолюции преосвященного Владимира, епископа Курского и Белгородского. В 1824 году по прошению перемещена в Псковскую епархию в Псковский Иоанно-Предтеченский девичий монастырь, в августе 1825 года по прошению уволена в Тихвинский монастырь Новгородской епархии для поклонения чудотворному образу, а оттуда в Орловскую и Курскую епархии для свидания с родными. В августе 1826 года она поступила в Тверской Христорождественский монастырь при архиепископе Тверском и Кашинском Ионе (Павинском).

В Тверском монастыре в то время настоятельницей была игумения Аполлинария (Лутковская). Монахиня Досифея в самое непродолжительное время так зарекомендовала себя, что игумения Аполлинария в своём прошении об увольнении указала на неё как на единственную свою преемницу. В письме на имя Высокопреосвященнейшего Амвросия (Протасова), архиепископа Тверского и Кашинского, игумения писала, “что поддержать учреждённый порядок по церкви и монастырю способна онаго же монастыря монахиня Досифея, почему она, игумения Аполлинария и отказывается от управления монастырём”. 4 декабря 1827 года монахиня Досифея, которой в то время было 38 лет, была произведена в сан игумении.

Переписка игумении Досифеи с оптинскими старцами сохранилась довольно хорошо. Это уникальное эпистолярное наследие позволяет показать духовную жизнь русского женского монашества середины – второй половины XIX века.

Первым оптинским старцем, к которому относилась игумения Досифея, был преподобный Лев (Наголкин), основатель старчества в Оптиной пустыни. Старец говорил о себе: “Я живу и хожу пред Богом моим, живу для ближних моих, откинув всякое лицемерие и страх мирского суда; я не боюсь никого, кроме Бога. Когда совесть моя мирна, сердце весело играет, как у младенца; когда вся жизнь моя была одним днём служения Богу, моему Старцу и детям моим о Христе, то чего мне бояться?”. Сближению матери Досифеи со старцем Львом, видимо, способствовало и то обстоятельство, что они были земляками: старец Лев родился в городе Карачеве Орловской губернии.

Отношение игуменьи Досифеи к своему наставнику показывает её письмо, отправленное в Оптину пустынь в 1836 году⁵.

* * *

Ваше высокопреподобие! Богоугоднейший батюшка отец Леонид!

Грехи мои и недостоинство не дозволяют много Вас убеждать. Но милость Ваша ко всем грешным христоподражательная даёт ещё средство и мне, прогневавшей Вас много и оставленной праведно, испросить отеческое прощение. Итак, умоляю Ваше благосердие, отец мой, успокойте душу мою, крепко поражённую вашим молчанием и гневом, примите заочно припадающую к стопам Вашим святым убогую грешницу в прежнее Ваше отеческое покровительство. Простите и разрешите душу мою во всём, много вас прогневавшую и согрешившую своим неразумием и нетерпением. Отеческого наказания я рада теперь вдвое оное выдержать, лишь бы Вашу милость внутреннюю обратить, аще Господь мой мне поможет. Простите, батюшка, желаю Вам всех благ от Бога и совершенного здоровья, чтущая душею Вас, о Господе убогая и недостойная послушница игумения Досифея.

Маия 14 дня Христорождествен Тверской монастырь

* * *

Как повествуется в историческом описании Тверского Христорождественского монастыря, во время правления игумении Досифеи “высокий уровень строгой подвижнической жизни, процветавшей при игумении Аполлинарии, не только продолжался и поддерживался, но и возвышался”⁶, чему немало способствовало тесное духовное общение с оптинскими старцами.

Монастырское предание донесло до наших дней один чудесный случай, произошедший в обители при игумении Досифее. В монастыре находился чудотворный образ Тихвинской Божией Матери, который при особых случаях препровождался в дома особо страждущих и больных. И вот, «в 1835 году, когда образ Божией Матери находился в Твери и был в доме помещика Крыжова, свечка, стоявшая пред иконой во время отдохновения священнослужителей и клиросных инокинь, незаметно ни для кого упала на лик Богоматери и повредила правую сторону его. Казначея и старшие монахини по прибытии святой иконы в Знаменскую церковь (где она тогда обыкновенно находилась) так были этим испуганы, что решились не доводить этого до сведения матери игумении, а призвать живописца и поправить повреждённое; но сколько ни старался живописец, никак не мог исправить и изгладить тёмного пятна на лике. В таком виде и возвратилась икона в монастырь. Мать игумения Досифея, узнав об этом и увидев святой лик Богоматери, горько плакала; она наложила пост на себя и на старших монахинь и молиться просила о том же и живописца. По окончании говенья и причащения Святых Таин хотели уже приступить к исправлению святой иконы. Тогдашний священник (отец Никита Тихомандрицкий) вынул её из иконостаса и поставил на аналой; при чтении акафиста Божией Матери и при коленопреклонённом молении и игумении, и всех монахинь живописец, поклонившись до земли пред святой иконой, уже обмакнул кисть в приготовленную краску и хотел поднести руку свою к образу, как в изумлении воскликнул: “Боже мой! Какое чудо! Лик Божией Матери совершенно невредим, как будто никакая свеча не касалась его!”. И все увидели это чудо и возблагодарили Господа и Царицу Небесную»⁷.

После кончины преподобного Льва игумения Досифея, как и многие духовные чада старца, переходит под руководство отца Макария (Иванова), сотаинника и преемника в старческом служении первого оптинского старца. После получения известия о кончине старца Льва она пишет к отцу Макарию: “доселе не могу осушить моих глаз, оплакивая потерю, оплакиваю мой тяжкий грех, что я не имела достаточной веры оставить все дела и ехать в сентябре — всё это плоды моего недостоинства <…> Припадая к стопам Вашим, умоляю Вас ради любви вашей к Спасителю мира, не оставляйте душу мою, многогрешную и немощную паче всех. Положивший душу Свою за мир воздаст Вам за меня. Ещё прошу Вас выпросить для меня на благословение у батюшки о. игумена какую-нибудь книжку и вещицу и плат какой-либо батюшки о. Леонида” (из письма от 1841 г.)⁸.

Высокопреосвященнейший Григорий (Постников) по переводе своём с Тверской на Казанскую кафедру не оставил своим благосклонным вниманием и игумению Досифею. В конце 1848 года он обратился к своему преемнику на Тверской кафедре с просьбой о перемещении игумении Досифеи в Казанскую епархию. Он писал: “В Казанском первоклассном Богородицком девичьем монастыре по увольнении находящейся там игумении по её прошению от должности настоятельская вакансия имеет быть праздною. Не усматривая в сем монастыре способных из монахинь к занятию настоятельской должности, я предложил настоятельнице вверенной Вашему Высокопреосвященству Тверской епархии Тверского Христорождественского монастыря игумении Досифее поступить в Казанскую епархию для занятия должности настоятельницы в означенном первоклассном Богородицком монастыре и получил от неё согласие”. 18 марта 1849 года игумения Досифея была определена настоятельницей Казанского первоклассного монастыря. Её преемницей по управлению Тверским монастырём стала игумения Мария (Игнатьева), о которой речь пойдёт ниже.

Казанский Богородицкий монастырь, в который была переведена игумения Досифея, находился в самом городе и был основан Иваном Грозным в 1579 году на месте обретения иконы Казанской Божией Матери.

Игумения Досифея управляла Казанским монастырём с 1849 по 1865 год. Здесь с ней произошло чудесное исцеление от чудотворного образа Смоленской (Седмиозерской) Божией Матери. Будучи уже в преклонных летах, она страдала ревматизмом в правой руке и спине. В 1855 году после посещения Седмиозерской обители исцелилась её рука, а на следующий год в Кафедральном соборе, когда преосвященный Григорий осенял чудотворной иконой народ, она почувствовала совершенное исцеление спины.

Будучи в Казани, игумения Досифея сохранила духовные связи с Оптиной пустынью. В конце 1851 года она обращается к оптинскому старцу Макарию с просьбой дать схимническое правило. Ответ старца, написанный подробно и обстоятельно, стал одним из ярких объяснений великого ангельского образа. Старец приводит подробные выписки из святоотеческой литературы: преподобных Макария Египетского, Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Иоанна Кассиана Римлянина, аввы Дорофея. Главное внимание старец обращает не на внешнее количество правил, а на внутреннее делание, считая его основным. “Каждый <…> должен смотреть на свои силы телесные и душевные, и по своей мере простираться и к деланию духовному внешнему и внутреннему. Всегда памятуя то, что внешнее и видимое делание подобно только листьям, а внутреннее — плодам и что телесные добродетели, — только орудия душевных <…> схимонах есть совершенное монашество, а монашество есть совершенное христианство. И не одно только внешнее делание требуется, но паче внутреннее. Первое по силе всякого должно проходить, а последнее непременно должно, как не требующее телесных сил, но душевных и благого произволения” (письмо от 8 января 1852 года)⁹.

В это время игумения Досифея часто обращается к настоятелю Оптиной пустыни архимандриту Моисею (Путилову). В сохранившихся письмах в Оптину пустынь нередко звучит благодарность за присылку святоотеческой литературы: “Примите хотя позднюю, но глубочайшую признательность мою за Ваше почтеннейшее писание с приложением для нашей монастырской библиотеки книг душеполезных, которое благословение Ваше весьма чувствительно отеческое Ваше участие во спасении душ…” (пись­мо от 21 июня 1859 года)¹⁰.

Игумения Досифея оставила о себе добрую память и уважение к своей деятельности тем, что значительно укрепила монашескую жизнь и способствовала духовному возрождению вверенных ей обителей. Однако и её служение не обходилось без испытаний и скорбей, поэтому в ответных письмах старец Макарий часто укрепляет её и советует со смирением нести скорби. «Св. Исаак Сирин во многих словах много побуждает к терпению скорбей, о чём можете видеть из алфавитного указателя; а я только скажу вам из 36 слова: “Несть бо возможно инако како сотворити Богови ублагодетельствованну быти, возжелавшему быти с Ним, разве точию навести нань “искушения за истину” и далее: но и от сего познавается, яко от Бога промышляем есть, егда послет ему присно печали”. Поэтому Вы не забыты Богом, когда имеете скорби; но если вы оныя переносите безропотно и со смирением, то они бывают удобоносимы и скоро проходят, а когда ж с ропотом и обвинением других, то тяжелее бывают; о чём пишет св. Исаак в 51 слове» (из письма от 12 апреля 1860 года)¹¹.

Игумения Досифея скончалась в 1865 году, до самой смерти неся тяжёлый крест настоятельства, и была похоронена в Казани напротив алтаря Казанского собора. На её могиле был установлен памятник с крестом; на кресте были прикреплены две иконы: с восточной стороны — Распятие Господа, а с западной священно-преподобномученика Досифея. На памятнике были сделаны надписи: с восточной стороны — “под сим камнем погребено тело в Бозе почившей Казанского первоклассного девич монастыря игумении Досифеи из фамилии гг. Верёвкиных, жития ей было 73 года, управляла обителью с 1849 г. 30 марта, всего 16 лет и 5 месяцев. Преставилась 1865 года месяца августа 23 дня в … часов вечера”. С южной стороны на памятнике было написано: “Блаженнии, умирающии о Господе, и память их в род и род”.

Игумения Мария (Игнатьева)

Игумения Мария, в миру Ольга Николаевна Игнатьева, родилась 7 июня 1797 года в дворянской семье Тверской губернии и получила хорошее образование в Московском Екатерининском институте. По воспоминаниям монахини Ольги, бывшей долгое время келейницей матушки, в молодости будущая игумения была весёлого характера, любила светские удовольствия и не помышляла о монашестве. Как-то вместе с матерью она приехала в Тверской Христорождественский монастырь. Монастырь располагался в Затьмацкой части города, на правом берегу реки Тьмаки, на возвышенном месте, которое в старину называлось Горками.

Войдя в храм Нерукотворного Спаса, в котором началась служба, её мать прошла вперёд поздороваться с игуменией Аполлинарией (Лутковской)¹², а юная Ольга Николаевна, разряженная как куколка, остановилась перед образом Новоникитской Божией Матери, который помещался при входе. История обретения этой иконы такова. В начале XVIII века послушницы Христорождественского монастыря, работая на другой стороне реки Тьмаки, где до литовского разорения находился Никитский монастырь, нашли в одном из сараев икону Новоникитской Божией Матери и принесли её в монастырь. Образ Царицы Небесной особенным чудом сохранился после литовского разорения и напоминал об исчезнувшем Никитском монастыре. С особенным благоговением икона была принята в монастыре и поставлена на видном месте. Позднее многие прихожане свидетельствовали о её чудодейственной помощи и заступлении. “Что я чувствовала и видела от этой святой иконы, — говорила она впоследствии своим близким, — это моя тайна”. Но с тех пор Ольга Николаевна совершенно изменила свою жизнь: стала часто ходить в церковь, возлюбила пост и воздержание, начала удаляться от светских удовольствий, возлюбила молитву и слово Божие. Такая перемена не нравилась домашним. Её мать приказывала не готовить постной еды, и тогда юной подвижнице приходилось иногда по целым дням оставаться вовсе без пищи, но она с радостью принимала все лишения. Так прошло около десяти лет. Однажды она попросила у матери лошадей съездить к обедне в соседнее село, а сама отправилась в Тверской Христорождественский монастырь, в котором осталась уже навсегда. Мать, разгневанная таким поступком, долго не давала ей содержания и не присылала увольнительной бумаги для поступления в монашество. Однако Ольга Николаевна, помня слова Спасителя: Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин, и никто же возложив руку свою на рало, и зря вспять, управлен есть в Царствии Божии, — оставалась непреклонною. В монастыре помимо своего послушания псаломщицы она убирала кирпич после построения соборного храма и выполняла другую тяжёлую работу. Её мать долго испытывала твёрдость решения дочери и наконец, признав волю Божию, примирилась.

В 1830 году Ольга Николаевна, прожив в тверской обители менее года, была перемещена в Ростовский Рождественский монастырь Ярославской епархии, где 7 июня 1835 года приняла монашеский постриг. А уже через два года, 22 октября 1837 года была возведена Высокопреосвященнейшим Григорием (Постниковым) в сан игумении и назначена настоятельницей Знаменского Осташковского монастыря. В ту пору ей было 40 лет. Пройдя искус монашеской жизни, матушка Мария в расцвете своих сил вступила на многотрудное поприще настоятельницы. Современники отмечали необыкновенную чистоту и теплоту её сердца. “Она всегда была спокойна, весела, со всеми ласкова и проста в обращении; принимала живое участие во всех <…> Всем и каждому она смотрела прямо в глаза, говорила обо всём откровенно; и этот прямой взгляд и простая речь вызывала всегда в собеседнике и откровенность и смирение”¹³.

В конце 1847 года матушка впервые посетила Оптину пустынь.

В то время старчество, насаждённое в Оптиной преподобным Львом (Наголкиным), приносило обильные плоды. Более двадцати лет (с 1826 года) настоятельствовал преподобный Моисей (Путилов), который, будучи сам духовно опытным и глубоким человеком, всячески поощрял путь старческого окормления во вверенной ему обители. Духовником обители в ту пору был отец Макарий (Иванов), близкий ученик и преемник старца Льва. Монашествующие из многих женских обителей обращались к оптинским старцам, по советам которых устраивали свою жизнь.

Письмо игумении Марии (Игнатьевой) от ноября 1847 года описывает её впечатление от поездки в Оптину пустынь¹⁴.

* * *

Ваше Высокопреподобие достопочтеннейший отец Моисей!

Нет слов выразить и малейшей части сердечных чувств, благоговейного почитания и глубочайшей благодарности души за всё милостивейшее внимание, обязательное радушие и боголюбивое странноприимство и угощения Вашего Высокопреподобия. Святая обитель блаженна, имевши такового настоятеля, и все посетители и богомольцы, сподобившиеся счастья помолиться в оной, конечно, сохранят на всю жизнь назидательное воспоминание всех деятельных христианских добродетелей первых веков христианства, едва ли где более виденных в наше скорбное и последнее время. Я благодарю Господа Бога, сподобившего меня, многогрешную и вовсе недостойную, хотя на конце жизни моей узреть святыню Оптинской пустыни, о которой так издавна и много слышала; я боялась даже после того заехать в Москву, чтоб шум столицы не развеял благодатных ощущений, преисполнивших мою душу в краткое, но многоназидательное пребывание моё у Вашего Высокопреподобия.

За святые молитвы и благословения Вашего Высокопреподобия мы благополучно доехали до г. Гжатска, хотя беспрерывные дожди всё более умножали тягость столь грязной дороги; во Гжатске мне сказали, что до г. Зубцова ещё более 80 вёрст, и дорога ещё хуже будет, а что до Бородинского монастыря несравненно лучше и ближе, тем более что мне необходимо нужно было лично явиться в Тверь к Архипастырю нашему, а из обители далее и труднее было бы ещё в осеннюю распутицу путешествовать, то и решилась ехать в Бородино, где два дня провела у любвеобильной и добродетельной игумении с добрыми её сестрами, оттуда на первом ночлеге в городе Рузе нас обокрали на постоялом дворе. Вероятно, сам хозяин, и ещё преследовал на пути, и много напугал нас, но милосердый Господь за отеческие святые молитвы и в такой скорби не лишил нас всякой помощи и утешения. По Волоколамской дороге мы скоро приехали в Тверь. Владыка принял с особой благодарностью книги и приветствия от Вашего Высокопреподобия и с сердечным участием много и подробно расспрашивал о Вас и всей Вашей святой пустыни, весьма ему памятных, а мне так приятно было ему рассказывать о Вашем Высокопреподобии, также о его портрете и о всём, что так живо наполняло мою душу. Наконец 25 октября мы благополучно домой возвратились, где любовь и радость всей обители скоро заставили забыть всё скорбное в долгом странствии, оживляя одни приятные воспоминания для общей пользы и назидания души.

Простите великодушно, что так подробно и много утруждаю Ваше Высокопреподобие, милостивое благоснисхождение Ваше обнадёживают меня в отеческом участии Вашего Высокопреподобия, сердечно желала бы всё прошедшее и будущее поручить Вашим святым молитвам, ко спасению многогрешной души моей. С глубочайшим высокопочитанием, благоговейною и благодарнейшею преданностью души, испрашивая святых молитв и благословения Вашего Высокопреподобия всей обители нашей и мне, многогрешной, честь имею быть

Вашего Высокопреподобия преданнейшая и покорнейшая слуга многогрешная игум. Мария.

23 ноября 1847-го года.

Все мои спутницы глубочайшую благодарность приносят Вашему высокопреподобию, и доброму отцу Петру Александровичу усерднейше кланяемся и благодарим за его радушное и доброе расположение и за назидательное сочинение, которым он напутствовал нас, грешных.

* * *

О приписке, сделанной в письме, следует сказать несколько слов. За добросердечие и радушие игумения Мария благодарит рясофорного монаха отца Петра Александровича (Григорова)¹⁵, известного своими сочинениями: он издал письма задонского затворника Георгия Машурина с жизнеописанием; жизнеописания схимонаха Феодора (Перехватова), настоятеля Санаксарской обители Феодора (Ушакова), Паисия Углицкого монаха и пустынножителя Василиска, монаха Оптиной пустыни Павла (Трунова) и других. Одну из своих книг он подарил монахиням, приехавшим из тверского края.

Теплота и душевная искренность, с которой написано письмо игумении Марии, позволяют предположить, что её духовное общение с оптинскими старцами продолжалось и в дальнейшем, но, к сожалению, другими письменными свидетельствами мы не располагаем.

В 1849 году после перевода игумении Досифеи в Казань игумения Мария была перемещена на её место. Продолжая рассказ о её жизни, мы обратимся к воспоминаниям о ней одного служащего канцелярии тверского губернатора и её келейницы Ольги. Они отмечают не только внешние, видимые заслуги игумении, но главным образом внутренние духовные дарования, которыми она была богата. “Управляя в течение тридцати семи лет последовательно двумя женскими монастырями, она, как казалось, не особенно усиливалась расширять и украшать эти монастыри постройкой новых стен, келий, храмов и т. п., что явно бросается в глаза. Главная её забота сосредотачивалась на том, чтобы в их монастырских церквах всё было чисто и светло, чтобы служба Божия совершалась благоговейно, при хорошем пении и чтении, чтобы между живущими в монастыре был полный мир и согласие — словом, заботилась лишь о чисто внутреннем украшении храмов Божиих и о внутреннем украшении всех монашествующих, состоящих под её началом. Тем не менее, и тот и другой монастырь значительно и расширился, и отстроился, и украсился во время её настоятельства. И на всё это являлись как-то неистощимые источники, которых сама игумения Мария не искала настойчиво”¹⁶. “Удвоившееся, если не утроившееся и в том, и в другом монастыре число монашествующих за время управления ими игуменьей Марией служит самым лучшим мерилом того нравственного влияния, какое она имела на всех, по какому-либо случаю узнававших её. Замечателен и тот факт, что из-под управления игумении Марии почти никто не перемещался в другие монастыри; а из других монастырей постоянно просились в те монастыри, которыми она управляла; всем монашествующим при ней жилось тихо и спокойно”¹⁷. Однако самой матушке нередко «приходилось испытывать тяжёлые нравственные потрясения, при которых трудно бы было устоять от раздражения и озлобления даже человеку самого твёрдого характера и закалённому в боях житейских неудач; игумения же Мария выходила из этих искушений победительницей, благодаря замечательной своей покорности Промыслу Божию. В этих случаях, не изменяя всегдашнего своего спокойствия, она обыкновенно говорила: “Подождите; когда я умру, тогда правда откроется”. И действительно, правда всегда открывалась и даже прежде её смерти»¹⁸.

Особенно матушка игумения была неутомима и ревностна к молитве, как к церковной, так и к келейной. По воспоминаниям её келейницы, «вставала она всегда в четыре часа утра, и во всю жизнь свою в обители не пропускала почти ни одной заутрени; и если иногда келейная её не разбудит её ради её нездоровья, то она строго выговаривала за это келейной. Дни проводила тоже в постоянной молитве; для чего у неё назначены были избранные читательницы для чтения Евангелия и Псалтири, Апостола, акафистов и проч. Днём же позволяла себе вздремнуть не более четверти часа; ложилась всегда в 12 часов и по примеру стариц-монахинь и её предшественниц — игумений, которые в ночное время приходили в церковь на молитву, и она долгое время молилась всегда в церкви Спаса Нерукотворного. Зная хорошо устав церковный, матушка игумения Мария строго наблюдала за точным исполнением чтения и пения; усердных к своему делу поощряла похвалами и материальным вознаграждением; а пред ленивыми и нерадивыми высказывалась резко и наказывала поклонами. Но неутомимая молитвенница и строгая исполнительница монастырских уставов, она была строга более к себе самой, нежели к сёстрам. Им она оказывала материнскую свою доброту, и своими ласками и назиданием старалась успокоить, утешить и простить виновных. Вообще не столько строгостью, сколько примером своей жизни она учила быть рачительными и внимательными к самим себе.

Особенным её вниманием и расположением пользовались клиросные сёстры; и выше меры высказывала она свою благодарность тем из них, которые отличались внятным, отчётливым чтением и приятным пением. Любила она приглашать их к себе на вечера для пения концертов и духовных кантов и угощала их чаем и десертом. Во время таких угощений игумения Мария любила, чтобы общество клирошанок было весело и даже шумело; а когда случалось, что они в зале сидели тихо, то посылала из гостиной узнать, почему у них такая тишина. Однажды клиросные развеселились за чайным столом до того, что не заметили, как растопился опустевший самовар. Когда старшая келейная доложила об этом матушке, она постращала их, что впредь не будет приглашать их к себе, но виновные испросили прощение, и по недолгом времени всё пошло прежним порядком. Так родная мать не может долго гневаться на провинившихся детей своих, скоро забывает огорчение, ей причинённое, и опять обращает к ним светлое радостное лицо своё. Но доставляя клиросным удовольствия и утешения, матушка входила и в труды их, для этого она желала, чтобы каждая из них накануне своих именин подносила ей какую-нибудь вещицу своего рукоделия. Восхищалась этой вещицей, благодарила именинницу и вознаграждала её не только словами, но и деньгами; и, поощряя к труду, обыкновенно говаривала: “Хорошо сработано, а на будущий раз постарайся ещё лучше сделать”»¹⁹.

Вообще матушка была внимательна к нуждам всех сестёр. Часто, заметив, что какая-либо сестра нуждается, заказывала ей работу, за которую давала двойную плату. Если у кого-то было внутри неспокойно, матушка игумения своим вниманием и ласковым словом утешала скорбящую. За духовным руководством к матушке игумении обращались многие верующие из числа дворянок: сёстры Лутковские, отличавшиеся своей истинно христианской жизнью и много помогавшие монастырю, монахиня Илария (Бибикова), сестра игумении Варвара Николаевна фон Дребуш, инокиня Екатерина Григорьевна Гежелинская, позже настоятельница Спасо-Бородинского монастыря Филофея²⁰.

Постепенно земная жизнь игумении Марии приближалась к закату. Она скончалась 9 апреля 1875 года в среду страстной седмицы во время преждеосвященной литургии. Из 77 прожитых лет 37 она несла многотрудный игуменский крест, будучи настоятельницей двух женских монастырей Тверской епархии.

Игумения Назарета (Давыдова)

Когда Ольга Петровна, как звали в миру игумению Назарету, поступила в Кашинский Сретенский монастырь, то сблизилась со старицей Елизаветой (Головачевой, 1764 – 10 сентября 1822), имев­шей дар искренней слёзной молитвы. По воспоминаниям келейницы старицы, «матушка Елизавета была очень благодетельна и ко всем милостива, кротка и смиренна, никого она не отпускала от себя без утешения и своих милостей. Когда приходилось мне провожать её из церкви, она всегда говорила мне что-нибудь полезное и назидательное. Скажет бывало: “Саша, любишь ли ты Господа Иисуса Христа?” — “Люблю, матушка”. — “Как же ты молишься Ему?”. Я отвечаю: “Иисусе Сладчайший, спаси мя”. А она скажет: “Ты вот так молись: Иисусе Сладчайший, помилуй мя. Да помилуй мя! Да помилуй же меня!” — показывая этим, что для получения спасения необходима усиленная молитва к Господу Иисусу Христу о помиловании».

Вместе с этой боголюбивой старицей Ольга Петровна совершала молитвенное правило, а также пользовалась её наставлениями. Навыкнув в начале своей иноческой жизни жить по советам мудрого наставника, Ольга Петровна, будучи уже в сане игумении, продолжала следовать им. “Путь старческого окормления во все века христианства признан всеми великими пустынножителями, отцами и учителями Церкви самым надёжным и удобнейшим из всех, какие были известны в Христовой Церкви”²¹. О значении старческого окормления писал Московский святитель Филарет (Дроздов): “…для успеха в духовном послушании, поколику можешь, поколику внутренно чувствуешь особенную нужду, избери себе особенного наставника сведущего и опытного в сей науке, благословленного на сие служение, которого слово сильно жизнью, светло молитвою, охранено от заблуждения смирением. Покори ему свою волю ради Бога, и воля Бога небесного сойдёт к тебе на землю, и твоё простое земное послушание будет достигать неба”²².

Сохранилось описание Кашинского Сретенского монастыря, сделанное в конце XIX века одним из его историков И. Баже­новым: “Женский Сретенский монастырь устроен на окраине южной стороны г. Кашина <…> Благодаря выгодному местоположению своему он имеет очень привлекательный вид <…> По вступлении в монастырь через входную арку посетителю тотчас же открываются во всей красе главные монастырские здания. С восточной и западной стороны к Троицкой церкви примыкают два параллельные между собой каменные двухэтажные корпуса (для помещения сестёр), за которыми открывается просторная квадратная площадка. Почти посредине её красуется каменный пятиглавый соборный храм во имя Сретения Господня, с высокою при нём каменною же колокольней о четырёх ярусах, и вблизи от него новый великолепный собор в честь Казанской Божией Матери <…> По всему пространству монастырской ограды с разных её сторон расположены меньших размеров каменные и деревянные кельи числом 25 и разные хозяйственные строения. Пред кельями во многих местах устроены цветники и посажены фруктовые деревья…”²³.

Бедствующий в начале XIX века, монастырь постепенно преображался и украшался новыми строениями. Так, при игумении Назарете (Давыдовой) в первой половине XIX века вместо ветхого и тесного Троицкого храма, устроенного в 1794 году над святыми вратами, был воздвигнут новый Троицкий храм с приделом во имя святителя Митрофана Воронежского. При ней были перелиты два церковных колокола: келейный и вседневный, а также значительно обогатились монастырская ризница и иконостас. В монастыре была выстроена просторная богадельня на двадцать сестёр. Это практически все сведения об игумении Назарете, которые удалось найти в историческом описании обители. Видимо, понимая их недостаточность, автор замечал: “Для нравственной характеристики Сретенского монастыря нам следовало бы изобразить великие подвиги игумений и монахинь, которые имели, бесспорно, благотворное влияние на горожан и окрестных жителей в течение всей истории обители. Однако же, к сожалению, нет достаточных источников, из которых можно было почерпнуть сведения о внутреннем состоянии описываемой обители”²⁴.

Мы возьмём на себя смелость сделать некоторые дополнения к упоминаемому изданию для характеристики внутренней жизни обители. Если о духовном облике некоторых настоятельниц, как, например, игумении Антонии (Мезенцевой, 1855–1875), общавшейся с угличским старцем Петром Томаницким²⁵, известно довольно подробно, то сведения об игумении Назарете (Давыдовой) достаточно скупы. Тем большую историческую и духовную ценность приобретает обнаруженное в архиве монастыря Оптиной пустыни её собственноручное письмо к преподобному оптинскому старцу архимандриту Моисею (Путилову), написанное в 1846 году (за два года до её блаженной кончины)²⁶.

* * *

Его Высокопреподобию батюшке отцу игумену Моисею,

милостивому государю Оптиной пустыни настоятелю.

Ваше Высокопреподобие достопочтеннейший батюшка отец игумен Моисей!

Всегда сохраняя в благодарном сердце Ваши милости, оказываемые нашим старицам, труждающимся во святом послушании, моля Господа Бога, чтобы Он вознаградил Вас Своими щедротами, прошу покорнейше и ныне по обычному Вашему добродушию не оставить сих стариц Вашим благоволением.

О себе имею доложить, что я, грешная, нахожусь в весьма слабом здоровье. Прошу Вас, почтеннейший батюшка, в ваших святых молитвах не забыть и меня, недостойную, коим и поручая себя, честь имею пребыть с глубочайшим почтением

Вашего Высокопреподобия покорнейшая слуга и сомолитвенница грешная игумения Назарета.

Мая 20 дня 1846 года. Кашин.

* * *

Благотворное влияние оптинского старчества распространялось далеко за пределы монастыря. Пренебрегая собственным покоем, невзирая на телесные немощи, оптинские старцы всегда были обращены к людским заботам. Мудрые наставники всячески поощряли введение старческого окормления в обителях, ибо, по слову преподобного Иоанна Лествичника, “как корабль, имеющий хорошего кормчего, при помощи Божией безбедно входит в пристань: так и душа, имея доброго пастыря, удобно восходит на небо, хотя и много грехов некогда сделала. Как не имеющий путеводителя удобно заблуждает на своём пути, хотя бы и весьма был умён: так и идущий самочинно путём иночества легко погибает, хотя бы и всю мудрость мира сего знал” (Лествица. Слово 26. Гл. 236–237).

Игумения Осташковского Знаменского монастыря
Аполлинария (в схиме Амвросия)

Игумения Аполлинария, в миру Анна Сергеевна Банина, родилась 20 августа 1825 года в селе Дубове Кашинского уезда Тверской губернии в дворянской семье. Ещё в раннем детстве она отличалась от своих сверстников кротостью, задумчивостью и любовью к уединённому чтению. Её семья часто ездила в Кашинский Сретенский монастырь. Как впоследствии вспоминала матушка, “приветливое обращение со мною монашествующих приводило меня в восторг, и тогда только чувствовала я себя вполне счастливой и, несмотря на свой юный возраст, готова была бы остаться в монастыре”. После окончания пансиона семья поселилась в Москве. Анну, которой исполнилось уже семнадцать лет, стали вывозить в свет. Но рассеянная жизнь, привлекательная для многих её сверстниц, была тяжела для неё. Поэтому когда отец купил имение в селе Спасском в Малоярославском уезде Калужской губернии, Анна Сергеевна искренно обрадовалась. Здесь она имела возможность заниматься чтением душеполезных книг, которые ещё сильнее укрепляли её стремление к иноческой жизни. Не решаясь окончательно порвать с миром и видя неблаговоление к этому своих родителей, Анна Сергеевна обратилась к Московскому митрополиту Филарету, который ободрил её и сказал: “Это у вас призвание Божие к монашеской жизни, берегите это призвание, но до времени не оставляйте своих родителей. Преподобный Сергий также был в таком затруднительном положении, как и вы, но не оставил родителей, пока Сам Господь не устроил ему этот путь”. При этом Владыка утешил Анну Сергеевну и предсказал скорое исполнение её желания.

Вскоре после этой знаменательной встречи Анна Сергеевна познакомилась с настоятелем Малоярославского Николаевского Чер­но­островского монастыря игуменом Антонием (Путиловым). Этот монастырь располагался недалеко от имения её родителей, всего в 9 верстах. Отец Антоний, родной брат настоятеля Оптиной пустыни архимандрита Моисея, был опытным духовным руководителем. Четырнадцать лет он был скитоначальником в Оптиной пустыни, при нём там зародилось и упрочилось старчество. Сам опытно пройдя школу монашеской жизни, он мудро руководил вверившимися ему душами. Выслушав Анну Сергеевну, старец сказал: “Не грусти, Господь устроит о тебе полезное, ты будешь в монастыре, только положись на Его святую волю”. После этих слов она почувствовала неизъяснимое спокойствие и радость в сердце и с покорностью воле Божией ожидала исполнения слов, сказанных двумя великими старцами.

Когда в 1852 году на семейном совете было решено отпустить Анну Сергеевну в монастырь, она вместе с матерью вновь поехала к отцу Антонию. Встретив их, дивный старец поклонился матери, которая благословила свою дочь на иноческий подвиг, до земли. С этого времени до самой блаженной кончины старца, последовавшей в августе 1865 года, Анна Сергеевна была его преданнейшей ученицей.

В январе 1853 года Анна Сергеевна покинула родительский дом и по благословению старца определилась в Зосимовой пустыни, позже переименованной в Троице-Одигитриевский монастырь. Уединённая местность, простота и вместе с тем строгость монашеских правил были по сердцу юной подвижнице. 27 февраля 1853 года настоятельница пустыни матушка Вера, родная племянница знаменитого старца Зосимы (Верховского)²⁷, облекла Анну Сергеевну в послушническую одежду. Анна Сергеевна выполняла в обители разные послушания: трудилась в живописной мастерской, читала в церкви, ходила на общие послушания. В 1856 году Зосимова пустынь была возведена в степень монастыря, тогда же Анна Сергеевна была пострижена в рясофор с именем Аполлинарии, а через семь лет, в 1862 году приняла постриг в мантию. Вскоре монахиня Аполлинария тяжело заболела и по настоянию врачей и родных перешла в Белёвский Крестовоздвиженский монастырь Тульской губернии. В то время монастырём управляла игумения Павлина (Добычина), воспитанница преподобных оптинских старцев Льва (Наголкина) и Макария (Иванова). Как свидетельствуют сохранившиеся архивные документы Белёвской обители, при игумении Павлине “ни одно из сколько-нибудь важных распоряжений, изменений или улучшений внутренней или внешней жизни обители не предпринималось и не приводилось в исполнение без предварительного совета с покойным старцем Макарием. Благоволение Божие видимо почивало над смиренномудрой настоятельницей и вверенной ей обителью”²⁸.

Белёвский монастырь находился недалеко от Оптиной пустыни, сёстры обители, как и настоятельница, часто посещали оптинских старцев. Мать Аполлинария часто посещала своего наставника старца Антония, а после его смерти решила не разрывать духовных связей с Оптиной пустынью. Вот как об этом вспоминала сама матушка Аполлинария: «По прошествии сорока дней со дня кончины старца решилась я просить известного своею духовною жизнью отца иеросхимонаха Амвросия принять меня в своё духовное руководство. Испытывая меня, старец не сей час согласился на мою просьбу, но даже довольно сурово отказал мне, говоря: “Нет, нет, я зол, не могу”. Зная из описания жизни великих старцев, которые иногда поступали так же, как, например, преподобный Антоний Великий, который долго не принимал к себе преподобного Павла в руководство и даже несколько дней не отворял двери своей кельи; но, видя его терпение и неотступную просьбу, согласился, наконец, принять его к себе в ученики. Поэтому и я не смутилась отказом старца, но чрез несколько времени повторила свою убедительную просьбу принять меня и быть моим духовным руководителем. Тогда старец прислал мне записку, в которой были написаны его рукой сии незабвенные слова: “Рече Господь: грядущего ко Мне не изжену вон. Я согласен принять тебя, приходи”. С этого времени старец никогда не оставлял меня своими душеполезными советами и был руководителем моей жизни до самой его праведной кончины, последовавшей 10 октября 1891 года”²⁹.

С 1865 года между старцем Амвросием и монахиней Аполлинарией начинается духовная переписка, которая длится более 20 лет. Сохранившиеся письма старца к игумении Аполлинарии были собраны вместе и опубликованы в небольшой брошюре. Хотя они обращены к конкретному адресату, но имеют гораздо более широкое значение, потому что содержат мудрые духовные советы, основанные на Священном Писании и подкреплённые святоотеческим опытом. Так, в одном из писем старец Амвросий писал: «У всех нас немощь одна — желание быть всегда правыми, и желание этой правости и другим досаждает, и людей делает виноватыми пред судом Божиим, потому что, как говорит св. Исаак Сирин, самооправдание в законе Евангельском не назнаменано, то есть не означено, вернее — не допущено; а сказано прямо и ясно: “Аще кто тя ударит в десную ланиту, обрати ему и другую”. Основываясь на Евангельском законе, все святые и духовные отцы единогласно утверждают, что на всякое искушение победа — смирение с терпением. Смиримся и понудимся потерпеть и мы, и обрящем покой душам нашим, по наставлению Самого Господа, глаголющего: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. К тому же помяни слова блаженные памяти покойного отца игумена Антония, им некогда тебе сказанные: пока находимся на земле, нигде без скорби пребыть не можем; хотя бы залезли и на облака, и там от скорбей не уйдём, по свидетельству Самого Господа: в мире скорбни будете. Но дерзайте, рек Господь: Аз победих мир. Слова эти показывают, чтобы мы не отчаивались в скорбях, но надеялись на помощь Божию, которую всегда и должны призывать, или вернее сказать, испрашивать от Господа» (из письма от 18 марта 1874 г.).

Осенью 1875 года мать Аполлинария по приглашению игумении Афанасии (Кочаловой) вновь возвратилась в Зосимову пустынь, на место своих первых иноческих подвигов, и была назначена благочинной обители. В 1882 году по указу Московского Митрополита Макария (Булгакова) монахиня Аполлинария была вызвана в Минск для управления Спасо-Преображенским монастырём и 17 октября того же года возведена в сан игумении. Поздравляя с этим посвящением, старец Амвросий писал: «Сан игумена и игуменьи произведён от слова: игемон — простой правитель, а для отличия от простых правителей духовные начальники названы игуменами и игуменьями. Поэтому и правление их должно быть не простое, а духовное, согласное со словами апостола Павла, глаголющего: “Аще живем духом, духом и да ходим. Не бываим тщеславни, друг друга раздражающе, друг другу завидяще”. И паки: “вы духовнии исправляйте таковаго духом кротости, блюдый себе, да не и ты искушен будеши” (Гал 5:25–6:1). Полезно помнить эти апостольские слова, чтобы во время надобности и во время потребное стараться придерживаться оных. Хотя начальникам и недосужно читать святотеческие книги, а следует их почитывать, среди недосугов улучая и уделяя на то хоть несколько времени. Чтение это может укреплять нас душевно и умерять внутреннее наше расположение, возмущаемое встречающимися неприятными обстоятельствами. Полезно присоединять к прежним апостольским словам и следующие: “Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов” (Гал 6:2)» (из письма от 18 октября 1882 г.).

Через два года после этого назначения игумения Аполлинария была перемещена настоятельницей в Успенский монастырь Черниговской губернии, а в 1886 году назначена настоятельницей Свято-Николаевского Лебединского монастыря Киевской епархии. В эти монастыри игумению Аполлинарию как опытную настоятельницу назначали для исправления и организации монашеской жизни. Насколько сложно было это послушание, позволяют судить письма, в которых содержатся ответы на различные затруднительные вопросы монастырской жизни, а также мудрое слово поддержки и утешения: “ни в каком случае не отчаиваться и не унывать, а на милость и помощь Божию уповать и начинать делать и исправлять возможное, а не всё вдруг…” (из письма от 31 июля 1884 г.); “…советую тебе не малодушествовать, а уповать на милость и помощь Божию, которая сильна нас защитить от всех козней вражиих и от наветов действующих по духу мира. Зло всегда забегало вперёд, но не одолевало. Каин родился прежде Авеля и Исав прежде Иакова, и в числе избранных учеников Христа Спасителя нашелся предатель. Но только противляющиеся истине получили своё достойное воздаяние, и другим повредить нисколько не могли. Ежели и ты будешь мужественна и с надеждою на помощь Божию переносить встречающиеся неприятности и скорби, то они тебя оправдают, а не повредят, только нужно не спеша действовать…” (из письма от 28 апреля 1887 г.); “…и благочестивому человеку, ежели он не имеет скорбей, считается год за день, а если благочестивый человек переносит большие скорби, тогда вменяется ему день за год” (из письма от 1888 г.).

В 1891 году старец Амвросий постриг игумению Аполлинарию в схиму с наречением имени Амвросия. Схиигумения желала уйти на покой, но вскоре последовал указ о её перемещении в Тверскую епархию на должность настоятельницы Знаменского Осташковского монастыря. По пути на новое место мать Амвросия заехала в Шамординскую обитель, где в то время заканчивал свою земную жизнь оптинский старец Амвросий. Приняв его последнее благословение, игумения Амвросия отправилась в Осташков. В то время игумении было уже 66 лет. В Знаменском монастыре её ожидали новые заботы. Прежде всего предстояло отделать два придела в новой церкви, на что в обители не было денег. И здесь явилась чудесная помощь от святителя Николая, к которому матушка обращалась во всех затруднительных случаях. Неожиданно ей сообщили, что её просит одна старица, бывшая казначея монастыря, которая дала ровно такую сумму, которая требовалась для завершения работ. За три года настоятельства игумения Амвросия выстроила каменную просфорню с помещением для живописной, больницу, прачечную, провела воду из озера, выстроила за оградой каменную двухэтажную гостиницу, перештукатурила и покрыла железом каменную ограду, открыла училище для девочек.

Напряжённые труды в уже преклонном возрасте сломили здоровье игумении. По благословению отца Иоанна Кронштадтского она попросилась на покой и последние годы жизни провела в уединённой келье в Петровской пустыни, которая была приписана к Кашинскому Сретенскому монастырю. Скончалась 7 марта 1906 года.