Протоиерей Димитрий Струев. Фото: miloserdie.ru
Несколько месяцев назад обсуждали мы с друзьями ситуацию, складывающуюся с участием масс-медиа во взаимоотношениях Церкви и общества, и впал я в грех уныния. Пребывая в тоске, наткнулся на давно не виденного друга, который за полтора дня до этого превратился из Коли в диакона Николая. Свежерукоположенные, как известно, в первые дни ходят в сугубой благодати, и не ходят даже, а летают на крыльях. И вот я на крылатого дьякона Колю начинаю выплескивать свою медийно-навеянную тоску, а он, весь такой благодатный, возвещает: «Отец Димитрий! Слушай попсу!!! Она расслабляет мозг, как доширак – кишечник!».
Аж легче стало. На некоторое время. Видимо, отец Николай поделился со мной своей крылатой благодатью. Однако выполнить его благословение для меня, к сожалению, нереально: не умею я слушать попсу. Пришлось искать другой вариант борьбы с тоской… например, сублимировать ее в некий аналитический текст, и чтобы была эта аналитика с обязательной попыткой заглянуть в светлое будущее. Почти что опыт пророчества. Оптимистического, разумеется – надо же тоску победить.
Вот, собственно.
Видится мне, что главная проблема – в расхождении нашего представления о «православном народе» с реальным процентом членов Церкви в этом самом народе. А эта проблема порождена тем, что мы всех крестим и всех отпеваем. Всех – вне зависимости от их реального отношения к духовной жизни. Ни древней Церкви, ни большинству современных протестантских общин, ни тем православным епархиям, которые находятся в странах с инорелигиозным абсолютным большинством, никогда не были нужны гоголевские мёртвые души. Вася участвует в еженедельных молитвенных собраниях баптистов, постоянно читает Писание, старается по мере сил жить в соответствии с тем, что он там читает – Вася баптист. Нету Васи на собраниях невесть сколько, либо он в пьянке беспросветной – Вася не баптист, даже если баптисты его и крестили когда-то. А у нас вера в «80% православных» разве что еще только в догмат не возведена официально.
Посчитаем тех, кто хотя бы не реже раза в месяц бывает в храме, и сколько-то раз в год причащается. Выкидываем из этого числа тех, кто заодно верит в переселение душ, чистит карму, «отливает испуг» у бабок. Потом тех, кто напрочь игнорирует Великий пост, пост в среду и пятницу (см. 69 апостольское правило). Потом тех, кто сожительствует с кем попало и не переживает по этому поводу. И напоследок можно еще и тех, кто Новый Завет не открывал ни разу в жизни – не по причине неграмотности, а типа незачем. Не ставим задачу их заклеймить: они, может быть, все хорошие люди, и несомненно, что Бог их любит. Он всех любит. Но речь не о том.
У Церкви есть неизменные критерии, определяющие, кто является земным ее членом, кто нет. Основа этих критериев – определение Церкви как Тела Христова, и это не метафорический образ, а указание на Евхаристию как на главную составляющую смысла существования Церкви. Соответственно, членами Церкви являются только участники Евхаристии – за исключением тех, кто допущен к ней по недосмотру. (Отшельников вроде Марии Египетской, живших годами без причастия, но в непрестанной молитве, мы сейчас обсуждать не будем, это совершенно отдельная тема, поскольку речь идет о тех, кто ни разу не отшельники. Еще бесспорно, что среди тех, кто по внешним критериям может считаться членом Церкви, многие, причащаясь в осуждение, не принадлежат к Церкви Небесной, и наоборот – кого-то, наверное, Господь соединяет с Собой иначе, нежели через таинства земной церкви, но я сейчас пытаюсь говорить не в русле неведомого нам Божиего суда, а в русле социологии).
Так вот, если исходить из критериев самой Церкви, из населения, скажем, Средней полосы России членами Церкви реально является, по самым наивно-оптимистичным оценкам, процента три-четыре, а по скептическим – не больше процента. Попробуем выбрать золотую середину между оптимистами и скептиками – и согласимся на двух процентах.
Все мы помним слова Илариона Троицкого о том, что христианства нет без Церкви, но надо ж еще насочинять обтекаемых формулировок типа «те, кто ассоциирует свой духовный путь с православием», чтобы оправдать этот чудовищный разрыв между реальным количеством членов Церкви и процентом так называемых «православных».
Рождественские чтения, всякие там народные соборы, церковно-общественные конференции – Торжество Православия в отдельно взятом зале. Ощущения потрясающие, сам не раз испытывал. Особенно когда это Кремлевский дворец съездов. Послание от Президента, в президиуме министры и полпреды вперемешку с архиереями; радостно-взволнованная благочестивая интеллигенция, съехавшись со всех концов страны, заполнила зал. И все мы вместе, Церковь, народ и власть. Особенно восхитительно, что власть. Столько прекрасных слов о традиционных ценностях и их непреходящем значении, о взаимодействии ради всеобщего блага, о всемерной поддержке разумного, доброго, вечного. Вот она, Святая Русь в полноте своего бытия.
В этом зале даже в голову не придет, что реальное количество прихожан храмов – два процента населения. Какая разница, сколько там процентов, когда мы собрались в Кремле, и нам сам Президент хорошие слова велел передать. И уезжаем оттуда в уверенности, что живем мы в православной стране, что если и остались в ней те, кто не с нами – то еще чуть-чуть, и с помощью всеобщего преподавания ОПК и прочих ожидаемых нами бонусов от власти это недоразумение будет преодолено.
Хорошо бы только уяснить для себя – с чем связан режим благоприятствования для Церкви в государстве, созданный еще в то время, когда легенда о «православном большинстве» не успела сложиться. С личным обращением к вере представителей власти всех уровней? Может быть, и так, но хорошо бы уточнить одну важную деталь: какая именно эта вера.
Из среднестатистических высказываний политиков и чиновников про традиции и устои, и про «надо, чтобы народ во что-то верил, а иначе будет хаос», очевидно: вера эта ближе всего, пожалуй, к конфуцианству. Кун Цзы не говорил о Творце или бессмертии души, религиозные чувства населения имели в его глазах единственный смысл: соблюдение религиозных традиций является одной из составляющих порядка в государстве. А существуют ли какие-то силы, являющиеся объектом этих религиозных чувств – это вопрос праздный.
Поэтому конфликт между фундаменталистами и антиклерикалами основан на одинаковом с двух сторон непонимании ситуации. Те и другие приписывают Церкви господствующую роль в формировании государственной идеологии, только одни считают, что это хорошо, другие – что это плохо. Власть, на самом-то деле конфуцианствующая, не хочет разочаровывать первых, поэтому всё больше нервничают вторые.
Нам очень больно было бы признать, что в результате двадцати пяти лет отсутствия гонений на веру в нашей стране прихожане храмов составляют только лишь 2% населения – при том, что интерес к православию в первые посткоммунистические годы был колоссальный.
Придется думать о причинах этого провала. От этих неприятных мыслей проще спрятаться в ощущение Торжества Православия, вынесенное из Кремлевского дворца. Такая самоуспокоенность вредна вот чем. Каждый может у себя дома, где все свои, расслабиться и вести себя, как ему хочется. Если среди «всех своих» случайно оказался кто-то не свой и ему что-то не нравится – его проблемы. Вот и ведем себя, православные, в православной стране – где все свои – не напрягаясь. Даже если что-то не так – все ж свои, простят. Да, наши родные 2% вздохнут и простят. Проблема в том, что мы два перепутали с восьмьюдесятью.
Остальные 78 из 80 – разные. Среди них есть и те, кто стоит на церковном пороге, и до воцерковления им остается шаг. Есть атеисты либо агностики, сознающие некую собственную причастность к культурной традиции, объединяющей Андрея Рублева, Достоевского и Ахматову. Есть люди религиозно индифферентные, но нуждающиеся в бюро культовых услуг для определенных случаев жизни. Всех их в свете нашей постановки вопроса объединяет одно: отсутствие гарантированно устойчивого отношения к православной Церкви. Потому что они – это они, а Церковь – это Церковь, и это разделение правильно как с позиции самоопределения каждого человека, так и с точки зрения церковных канонов. И на их отношение к Церкви могут влиять те или иные факторы. Что, собственно, сейчас активно и происходит.
Не хочу здесь гадать, были ли кем-то инспирированы волны эмоций в теме взаимоотношений Церкви и общества в текущем году. По большому счету, не так уж это и важно. Однако не вызывает сомнений, что так называемые политтехнологи внимательно присматриваются к этим волнам. Власть мира сего по определению не должна быть озабочена проблемой посмертной участи населения, святые благоверные цари – исключение, на которое в наше время уповать не стоит.
Поэтому заботой политтехнологов не может быть борьба за христианское спасение душ. Их задача – выработать оптимальный вариант использования православия в рамках конфуцианских принципов. Сделан ли вывод уже, или он пока формируется – вывод, что слишком большую ставку на православие в наше время делать не стоит… в любом случае, события текущего года именно в этом направлении и подталкивают.
Православная карта перестает быть козырной в политических играх. Исходя из этого, наиболее вероятное изменение роли православия в государстве и обществе на грядущее время можно определить одним словом: маргинализация.
Грядущее, но вряд ли буквально ближайшее время. И не будет резких изменений, все будет происходить мирно и постепенно. Все чаще звучащие высказывания про 17-й год далеки от реальности. Революция в нынешних условиях невозможна, а от власти не будет откровенных гонений. Если власть начнет недвусмысленно давить Церковь, симпатии общества отплеснутся к Церкви, но это было бы слишком хорошо.
Когда-нибудь дойдет, скорее всего, до снисходительно-ироничного закручивания гаек в стиле императора Юлиана, которого христиане назвали Отступником. Активная часть общества, к тому времени окончательно раздраженная в адрес Церкви, будет облегченно выдыхать; равнодушным будет, как всегда, поровну. Изменения будут происходить настолько постепенно, что мы даже не будем этого замечать (на официальном уровне), и будем продолжать благодарить власть за поддержку и поддакивать ее рассуждениям о традиционных ценностях.
А теперь главное: я не считаю, что маргинализация православия – это плохо. Со мной не согласятся те, кто предпочитает расслаблять мозг православной попсой про третий Рим. Но Господь посылал апостолов как агнцев посреди волков, и предупреждал, что в мире мы будем иметь скорбь. Он сказал, что Евангелие должно быть проповедано всем народам, но не сказал, что оно должно быть инструментом в руках власти мира сего. И, может быть, при более стесненном положении Церкви в государстве и в обществе «земная составляющая» Церкви, не так вольно ощущая себя у себя дома, сможет качественно измениться в лучшую сторону. И если это произойдет, легче будет сделать шаг тем, кто стоит на пороге воцерковления. В особенности легче станет тем, кого сейчас отталкивают от Церкви связанные с ней явления политического характера. И, может быть, мы поймем, что надо больше заниматься проповедью, а не почивать в «православной стране» на всём готовом. И тогда – вот она, оптимистическая мечта – может быть, количество членов Церкви в России вырастет еще на процент от населения. Или даже на два. Ведь это была бы огромная победа – если бы наше число умножилось в полтора-два раза.
Может, ради этого Господь и попустил бурлить всем этим волнам…
Атлас религий: во что и как верят россияне (инфографика)
Верю — не верю
Благополучная Церковь
О православных НЕверующих
Протоиерей Дмитрий Смирнов: Церковь — как авокадо
Архиепископ Гродненский Артемий: Христианство — самая неудобная для человека религия