«Такое отношение допускало известную фамильярность в обращении, — писала Эмма Герштейн. — Но он же знал, что его единственный в своем роде интеллект и поэтический гений заслуживает почтительного преклонения. Эта дисгармония была источником постоянных страданий Осипа Мандельштама».
Назван Иосифом, крещен в кирхе
Будущий поэт родился в Варшаве в семье польских евреев. Его отец был состоятельным купцом, занимавшимся торговлей перчатками, и поэтому, несмотря на национальность, семейство могло позволить себе жить вне черты оседлости.
Он был крещен в методистской кирхе в Выборге 14 мая 1911 года. Судя по всему, на тот момент этот шаг был мотивирован крайне прагматично: ему необходимо было поступать в высшее учебное заведение в Российской империи. Через десять лет после крещения, в 1921 году, Мандельштам скажет: «культура стала церковью», «теперь всякий культурный человек — христианин».
Не окончил университет
Осип Мандельштам планировал изучать естественные науки в Петербургском университете в качестве вольнослушателя, но неожиданно забрал документы и уехал в Европу. Учился в Сорбонне и Гейдельбергском университете, одном из старейших и престижнейших вузов Германии. Было несколько попыток закончить и историко-филологический факультет Петербургского университета, но учеба протекала настолько неорганизованно, недисциплинированно, что, проучившись с промежутками с 1911 вплоть до 1917 года, он так и не окончил курса.
Революция ударила в голову
У Мандельштама было сложное отношение к Октябрьскому перевороту. Вероятно, изначально он прикладывал усилия, чтобы принять всем умом и душой революцию, но что-то внутри него всегда сопротивлялось этому. «С Мандельштамом творилось что-то невероятное, точно кто-то подменил петербургского Мандельштама. Революция ударила ему в голову, как крепкое вино ударяет в голову человеку, никогда не пившему. Я никогда не встречал человека, который бы так, как Осип Мандельштам, одновременно и принимал бы революцию, и отвергал ее», — вспоминал поэт Рюрик Ивнев.
В начале июля 1918 года Осип Эмильевич вступил в серьезный конфликт с одним из лидеров левых эсеров — Яковом Блюмкиным, работавшим в ЧК. В присутствии поэта Блюмкин стал хвастать, что распоряжается жизнью и смертью многих людей. На возмущение Мандельштама эсер угрожал пристрелить и его. Боясь расплаты, поэт вынужден был спешно покинуть Москву.
Арестован белогвардейцами, а затем — как белогвардеец
В годы гражданской войны Мандельштам с супругой скитались по России, Грузии и Украине. В Крыму поэт был арестован белогвардейцами, после чего имел возможность бежать в Турцию, но принял решение остаться в Советской России. В Грузии был арестован уже как белогвардеец, но вскоре был освобожден по личному распоряжению грузинского революционера Бении Чхиквишвили.
Квартира и сделка с совестью
Квартира, полученная бесплатно от государства, стала триггером самообличения и «хождения по мукам» поэта. В октябре 1933 года Осип Эмильевич Мандельштам и его супруга Надежда Яковлевна получили долгожданную собственную жилплощадь, о которой мечтали многие годы. Но поэт воспринял подарок советского правительства — а самое главное, собственное принятие этого подарка — как уступку новой реальности и сделку со своей совестью. Душевные муки по такому — для любого другого гражданина Советского Союза радостному — поводу были настолько несовместимы с нормальной жизнью, что в знак покаяния он написал стихотворение «Квартира тиха, как бумага…», в котором были такие строки:
А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать,
И я как дурак на гребенке
Обязан кому-то играть.
«Расстрельная» эпиграмма
Стихотворение Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны», написанное в той же квартире, фактически оказалось эпиграммой в адрес самого Сталина.
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, —
Там помянут кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
Эти шестнадцать строк определили всю дальнейшую участь поэта.
Мандельштам прочитал свою эпиграмму не менее чем 20 слушателям, каждого из которых де-факто подведя под расстрельную статью. Поэт, безусловно, не желал своим знакомым такой участи — акт прочтения вслух нужен был ему для очищения совести.
Практически все невольные участники этого события бледнели в ужасе, ясно понимая, что сам факт присутствия при чтении этого «самоубийственного» стихотворения может и им стоить жизни. Одним из первых испытал на себе этот страх Борис Пастернак. Его ответ Мандельштаму был четкий и прямолинейный: «То, что Вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу Вас не читать их никому другому».
Пощечина Толстому
В мае 1934 года Осип Мандельштам был арестован. Помимо крамольной эпиграммы есть еще одна предположительная причина опалы: незадолго до ареста во время напряженного разговора поэт ударил по щеке А.Толстого и тот пообещал, что это просто так не оставит. Свет в камере поэта не выключали ни ночью, ни днем, отчего у него воспалились веки. К нему подсадили человека из НКВД, который постоянно вел провокационные разговоры и запугивал информацией об арестах родных.
Во время следствия Мандельштам назвал всех, кому прочитал роковое стихотворение, однако никто из них по его делу привлечен не был. По итогам следствия Мандельштам был осужден на ссылку в город Чердынь Пермского края.
В судьбу поэта снова вмешался Бухарин, который в письме Сталину объяснял: «О поэте Мандельштаме. Он был недавно арестован и выслан. До ареста он приходил со своей женой ко мне и высказывал свои опасения на сей предмет в связи с тем, что он подрался (!) с Алексеем Толстым, которому нанес «символический удар» <…>. Теперь я получаю отчаянные телеграммы от жены Мандельштама, что он психически расстроен <…>. Моя оценка О. Мандельштама: он — первоклассный поэт, но абсолютно несовременен; он — безусловно не совсем нормален; он чувствует себя затравленным…»
Пастернак также принял деятельное участие в вызволении Мандельштама из ссылки. Благодаря всем усилиям неравнодушных к поэту людей вскоре условия были смягчены. Мандельштаму позволили самостоятельно выбрать место своего трехлетнего поселения. Выбор пал на Воронеж.
Нищета и ода Сталину
Во время отбывания ссылки в Воронеже Осип Мандельштам с женой влачили существование на грани нищеты. В одном из своих многочисленных писем к чиновникам поэт сокрушался: «Независимо от того, здоров я или болен, никакой, абсолютно никакой работы в Воронеже получить я не могу. В равной мере никакой, абсолютно никакой работы в Воронеже не может получить и моя жена, проживающая вместе со мной». Спасало только участие неравнодушных друзей. В этот тяжелый период Мандельштам написал знаменитый цикл стихотворений «Воронежские тетради». В надежде хоть немного изменить свое положение в лучшую сторону, поэт написал и оду, восхваляющую Сталина:
Ты должен мной повелевать,
А я обязан быть послушным.
На честь, на имя наплевать —
Я рос больным и стал тщедушным.
Так пробуй выдуманный метод
Напропалую, напрямик:
Я — беспартийный большевик,
Как все друзья, как недруг этот.
Надеясь «обелить» свое имя, Мандельштам читал эти строки абсолютно всем. Но очень быстро пришло раскаянье: «Я опять стою у этого распутья, — писал поэт. — Меня не принимает советская действительность. Еще хорошо, что не гонят сейчас. Но делать то, что мне тут дают — не могу. (…) Я гадок себе…»
«Стихи о неизвестном солдате»
В марте 1937 года Мандельштам создал одно из главных своих стихотворений — «Стихи о неизвестном солдате». Иосиф Бродский бескомпромиссно писал: «Если честно, я не знаю ничего в мировой поэзии, что может сравниться с откровением четырех строк из «Стихов о неизвестном солдате», написанных за год до смерти»:
Аравийское месиво, крошево,
Свет размолотых в луч скоростей,
И своими косыми подошвами
Луч стоит на сетчатке моей…
Беда ходила по пятам
По окончании срока ссылки последовало возвращение Осипа Мандельштама с женой в Москву. Анна Ахматова вспоминала: «Беда ходила по пятам за всеми нами. Жить им было уже совершенно негде. Осип плохо дышал, ловил воздух губами. Я пришла, чтобы повидаться с ними, не помню, куда. Все было как в страшном сне. Кто-то пришедший после меня сказал, что у отца Осипа Эмильевича нет теплой одежды. Осип снял бывший у него под пиджаком свитер и отдал его для передачи отцу».
Вскоре поэта снова арестовали. В обвинительном заключении было сказано: «Антисоветские элементы из среды литераторов использовали Мандельштама в целях враждебной агитации, делая из него «страдальца», организовывали для него денежные сборы среди писателей. Мандельштам на момент ареста поддерживал тесную связь с врагом народа Стеничем, Кибальчичем до момента высылки последнего за пределы СССР и др. Медицинским освидетельствованием Мандельштам О. Э. признан личностью психопатического склада со склонностью к навязчивым мыслям и фантазированию. Обвиняется в том, что вел антисоветскую агитацию, то есть в преступлениях, предусмотренных по ст. 58-10 УК РСФСР».
Поэт был приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Для прохождения наказания 8 сентября 1938 года он был отправлен этапом на Дальний Восток.
До места отбывания наказания на Дальнем Востоке Мандельштам так и не добрался — он умер 27 декабря 1938 года в пересыльном лагере. Осип Мандельштам был посмертно реабилитирован. Местонахождение могилы поэта до сих пор точно неизвестно. Вероятное место захоронения — братская могила в Сквере Веры и Надежды, Владивосток.