Анна Леонтьева
Совсем недавно у меня произошла потеря. Я потеряла близкого друга нашей семьи, семейного доктора, легендарного московского Доктора Ежова, который лечил нас двадцать лет — меня, мужа и моих троих детей. Я, конечно, начала с себя, хотя прекрасно понимаю: много-много мамочек и пап Москвы понесли огромную утрату. Те, кто об этом уже узнал, — плачут, вспоминают доктора, молятся, паникуют и задают эгоистический, но вполне естественный вопрос: «А как же теперь болеть? Кто теперь нас будет лечить?»
Доктор умер героической смертью реаниматолога. Он подхватил на работе воспаление легких, от которого не смог оправиться, несмотря на титанические усилия своих коллег-реаниматологов. А в том, что усилия были титаническими, можете даже не сомневаться, потому что коллеги его, бригада клиники Рошаля, — очень профессиональные врачи. И потому что они не выпускали его из-под контроля. И потому что его все любили.
Он называл себя «стабилизатором пространства». Это значит: он очень много знал, у него была огромная врачебная практика, и он прилагал какие-то особые усилия для того, чтобы успокаивать и стабилизировать телесное и душевное здоровье пациентов. Но не только! Еще все врачи, хирурги и медсестры успокаивались, когда в реанимацию входил Доктор Ежов. Сверкая лысиной и очками. Все понимали: все будет хорошо. Никто из маленьких пациентов не умрет этой ночью. Пространство вокруг Доктора умиротворялось.
Мамочки, к которым он приезжал домой лечить самые сложные и не самые сложные случаи, сразу приходили в себя и четко понимали, что делать. Он мог сказать родителям что-то очень резкое, если они начинали слишком суетиться и ставить свои диагнозы. Он так делал, чтобы все утихли и наконец послушали, как вылечить больного ребенка. «Пусть они сердятся на меня, — говорил он. — Лишь бы вылечили дитя именно так, как надо. Пусть они меня не любят, мне важно, чтобы ребенку была польза».
Когда мы, мамочки, начинали ставить диагнозы, Доктор надменно произносил: «Какой у вас богатый клинический опыт!»
Когда родственники маленького пациента задавали слишком много вопросов, вычитанных из интернета, — Доктор мог оборвать этот словесный поток грозным приказом: «Так! Работаем!» И мы затихали, слушали, что происходит в организмах наших детишек на самом деле. После этого Доктор говорил уже более нежно, но властно: «Доложите по результату!»
«Понимаешь, когда столько лет надо быстро принимать решения над умирающим ребенком в реанимации — у тебя во лбу вместо третьего глаза прорезается что-то типа рентгена и УЗИ, вместе взятых, ты внимательно смотришь — и видишь этого ребенка насквозь! И я, — говорил Доктор, — с этим ничего не могу сделать. Вижу — и все».
Один из случаев. У ребенка наступило ухудшение, и, пока коллеги бегали с криками: «Остановка дыхания! Дефибриллятор срочно!» — Доктор стоял и внимательно смотрел на больного ребенка. К моменту, когда прибежали медсестры с дефибриллятором, он уже увидел проблему и путь ее решения. «Коллеги, — сказал он, — прекратите, пожалуйста, бегать по реанимации!»
Как же часто, глядя вокруг — и на себя тоже, — мне хочется сказать словами Омара Хайяма: «Кто жизнь познал, тот не спешит…» И сразу перевести и в свою жизнь это неспешное, вдумчивое отношение к окружающим и окружающему. И всем сказать: «Дорогие вечно спешащие друзья, родные, коллеги! Ну давайте прекратим уже бегать по реанимации!»
…Доктора провожали заплаканные пациенты и коллеги. Вся реанимация центра Рошаля была на поминках. Врачи не умеют говорить речи, но слышно было, какая любовь осталась в этом отделении.
Я сидела и смотрела на портрет доктора, на такого Доктора, какие рождаются раз в столетие. Потом встала и ответила сразу всем:
«Что делать? Теперь — не болеть! Доктор больше не разрешил. Велел заниматься здоровьем, а не болезнями».
Конечно, моя дочь через пару дней заболела ангиной. Я посмотрела ей горло, увидела фурункулы, велела братьям бежать за антибиотиком и вызвала врача. «Да, это ангина, — констатировал врач. — Как, уже купили лекарство? Вы что, врач?» «У меня богатый клинический опыт», — грустно улыбнулась я.
Мои дети меня поняли. Я уверена, в разных концах Москвы родители помнят множество твоих полезных советов, Доктор. Мы все как бы прошли у тебя ординатуру.
Он не успел завести семью, слишком много работал. Но я уверена, что точно кто-то из тех, кого он лечил, читает по ночам Псалтирь, чтобы его душе попроще было пройти то, что в христианстве называется «мытарствами» — ну или в светской интерпретации «разбором полетов перед Всевышним»…
Такой вот современный памятник нерукотворный довелось мне увидеть. И народную тропу. И великое служение, с великой любовью. Помолитесь за Доктора Ежова, мои дорогие! Его зовут Сергий. А он, я уверена, стабилизирует пространство для маленьких и подросших пациентов — уже из другой обители!