Елена Кучеренко
Встретила я в Оптиной пустыни одну нашу московскую прихожанку, Ольгу. Она приехала в Оптину с двумя мужчинами. Я их раньше не видела. Один был примерно ее возраста — лет пятьдесят. А второму можно было дать около восьмидесяти.
Который помоложе оказался ее братом Федором. Ну, а дедушку они оба ласково называли папочкой, так что и тут все скоро выяснилось.
— Папочка мечтал сюда приехать. Вот, к старцам ведем приложиться, — сказал мне Федор.
— Папуль, не спеши… Аккуратненько… Мы везде успеем, — подбадривала отца дочь.
А он медленно шаркал ногами, держа обоих взрослых детей под руки.
— Как вы же любите вашего папу, — сказала я Ольге. — Это прямо видно. Как здорово!
— Это Федькин отец. Мне — отчим, — ответила она. — Но, знаете, иногда отчим оказывается ближе папы. А что неродной он мне, я, собственно, и узнала не так давно.
«В подоле ему принесла»
Олег Михайлович и Вера Алексеевна, родители Ольги, всегда жили душа в душу. По крайней мере, сколько она помнила себя и их. Они никогда не ссорились, даже голоса не повышали. Ни друг на друга, ни на детей. Все вокруг были уверены, что кого-кого, а эту семью не только беды, но и неприятности никогда не касались. И всегда она считала, что Олег Михайлович — ее родной отец.
Федор с Ольгой выросли, свои семьи создали, детей родили.
Десять лет назад Вера Алексеевна умерла.
— Если бы не мы и внуки, папа вслед за ней бы ушел от горя, — рассказывала Ольга. — Так он ее любил. Но и нас любил не меньше. Нашим детям стал и за бабушку, и за дедушку. Играл с ними, на выходные забирал, пироги им пек, какие-то сказки-небылицы рассказывал, мастерили что-то вместе.
Сейчас сил не осталось. Но дети его обожают. Самый лучший в мире дед! И отец самый лучший.
Похоронили Веру Алексеевну. Девять дней отметили. Сороковины настали. Съехались на поминки родственники. Близкие, дальние, вообще не знакомые. И подходит к ним какая-то женщина, седьмая вода на киселе с отцовой стороны, о которой никто слыхом не слыхивал:
— Михалыча-то берегите. Золотой мужик. Верку за все простил… Но о мертвых либо хорошо, либо никак. Тебя, Ольга, как родную вырастил. Хотя в подоле ему принесла… А ты что, не знала?..
Ольга ничего не знала. И не понимала, почему эта женщина говорит о ее матери какие-то гадости. Но вместо того, чтобы отправить сплетницу подальше, она начала выспрашивать.
«Единственная — это я»
Олег влюбился в свою Веру в семнадцать лет. Ей было столько же. Увидел на улице и обомлел. Увязался до ее дома и больше не отставал. Взаимностью она ему ответила, когда было уже по двадцать семь.
— Измором взял, — шутил он.
Первым у молодой семьи родился Федор. Жили хорошо. Олег Веру на руках носил, сына нянчил, по дому помогал. Она тоже на него нарадоваться не могла. Ну это Оля и без той женщины знала.
А потом встретила Вера Валеру. Неутомимого, жизнерадостного, часто безработного «ходока» по дамам, тоскующим по книжной романтике. Уж чего-чего, а этого добра он им мог предоставить навалом. Встречи под луной, мимолетные касания рук, полупрозрачные намеки, разговоры в стиле: «Я знал много женщин, и женщины меня любили. Но так и не встретил ту единственную, которую полюбил бы я».
И многозначительный взгляд грустных глаз с поволокой, смотрящих, как оптический прицел. После которого каждая очередная «жертва» была уверена: «Единственная — это я!»
И Вера влюбилась. Да так влюбилась, что оставила мужу полуторагодовалого сына и ушла строить новую романтическую жизнь с Валерой.
Остался Олег с младенцем на руках. Между работой и домом разрывался. Хорошо хоть соседка, тетя Нюра, вызвалась помочь.
Тяжело было. Все тяжело. И жизнь такая, и предательство двойное — его и сына. Но никому не позволял Олег о Вере даже слова плохого сказать:
— Наше дело! Точка! Сами разберемся.
А что внутри у него было, никто не знал.
Через год — звонок в дверь. Открывает — Верка его с малышкой на руках. У него дыхание перехватило. Достоевщина прямо...
«Три года разлуки, три года расторгнутого брака не вытеснили из сердца его ничего. И, может быть, каждый день в эти три года он мечтал о ней… Это был сон… Когда она посмотрела на него этим измученным взглядом…» (с).
— Здравствуй, Вера. Чай будешь? — только и сказал Олег.
Как у классика.
Они сидели на кухне, Олег качал на руках Олю — дочь Веры и Валеры — и слушал о том, как скоро жена его поняла, что совершила ошибку. Но было поздно, она уже забеременела. Как тосковала по Олегу и сыну Федьке. Но приехать не решалась. Как родилась Оленька, и Валера сказал, что не готов к этим пеленкам и ночным плачам. Быт убивает любовь.
— Возвращайся к своему. Он тебя простит.
Олег простил. Его даже просить об этом не надо было. Веру принял так, как будто просто ходила она на прогулку с ИХ дочкой. А сыну сказали, что мама уезжала надолго по работе.
— Любил он ее очень, — говорила мне Ольга. — Она для него правда была единственной.
Святой человек
Почти сразу после Вериного возвращения они переехали жить в другое место. Чтобы никто ничего не сказал сыну с дочкой. Родным, кто знал, Олег запретил даже заикаться об этой истории. Сам за всю жизнь ни разу не попрекнул жену. Как будто не было ничего. Олю вырастил, как родную дочь. Дети даже не подозревали, что когда-то у них в семье было не все хорошо.
А после смерти Веры Алексеевны появилась та женщина. Зачем ей нужно было это говорить? Кто знает…
Когда Ольга с Федором начали аккуратно расспрашивать отца, тот замахал на них руками:
— Ваша мать — самая лучшая женщина на свете! А что там по молодости — глупости были. Да я и забыл уже. Даже не смейте думать о ней плохо!
Но Ольга успокоиться не могла. Начала родных обзванивать. Собственно, от них подробности и узнала. Клещами вытащила. А они все знали от Веры. Олег, я уже писала, когда-то запретил всем даже говорить об этом. И сам молчал.
— Мы с Федькой всегда знали, что у нас самый лучший папочка, — говорила Ольга. — У нас было очень счастливое детство. Но после этой истории поняли, что это вообще святой человек. А знаете, что самое главное? Он сделал так, что эти открытия не изменили нашей уверенности, что и мама наша — самая лучшая не свете… Папа приехал сюда молиться за нее. Чтобы ТАМ ей было хорошо. И чтобы Господь их и Там соединил. Но об этом он и так молится неотступно. Измором Бога берет. Как когда-то маму.
«Как любовь может пройти?»
— Надо же, вот это Любовь! — думала я. — Та самая, которая «не мыслит зла, все покрывает», не помнит плохого. И которая один раз на всю жизнь.
Вспомнила, что и сама знаю истории о великой любви.
…Про бабу Иру из нашего московского храма. Она похоронила любимого мужа Петра больше 50 лет назад. Через три дня после свадьбы. Он бросился в речку спасать человека и сам утонул. Больше замуж Ирина не вышла. Хотя претендентов было много. Очень хороша она по молодости была. Это и сейчас видно.
— С Петечкой своим хочу ТАМ быть. Мы же друг друга с первого класса любили. Сразу после школы и поженились. Как вчера это было…
Вот, 50 лет жду, когда Господь нас опять соединит... Что спрашиваешь?.. Не прошла ли любовь? А как любовь может пройти?
…Про бабу Валю вспоминаю. Ее муж умер не так давно. Ну как — муж… Они развелись 30 лет назад, но жили в одной квартире. Так получилось. Как кошка с собакой.
За несколько лет до смерти он слег. Баба Валя, сама старая и больная, бывшего мужа и досматривала. Хотя у него после развода «подружки» на стороне были. Но никому оказался не нужен. Муж мало того, что лежачий, так еще и характер скверный. Но несла баба Валя свой крест — терпеливо, безропотно. До самого конца.
А перед смертью он ей в любви признался. Сказал, что хочет на Небе с ней быть. Прощения за все просил.
Теперь она о его упокоении молится. И очень переживает, как он Там.