Одна из примет наших дней — книги православных авторов, книги, написанные в русле церковной традиции, но издаваемые светскими издательствами и читаемые людьми нецерковными. Давно и прочно россиянам, которых мы, церковные, привыкли маркировать разве что как «захожан», полюбились остросюжетные сочинения Юлии Вознесенской и Елены Чудиновой, романы Олеси Николаевой и Майи Кучерской, народным бестселлером стала книга «Несвятые святые» о. Тихона (Шевкунова), а несколько лет назад возник феномен интереса нецерковной интеллигенции к «Дневникам» о. Александра Шмемана, чему удивлялись сами издатели книги…
В этом ряду — книга Наталии Черных «Остров любви. Рассказы о Церкви», недавно изданная издательством ЭКСМО.
Набрав в поисковике название книги, читаем в аннотации:
«Остров любви» — это повествование о святых местах и священниках-старцах, которые в труднейшие годы были настоящей опорой страждущим. В книге органично переплетены рассказы о Троице-Сергиевой лавре, Почаевской лавре, священниках, переживших годы гонений, и древние православные предания. Они раздвигают рамки современности и помогают постичь вечность и святость Церкви. Герои этой книги — архимандрит Кирилл (Павлов), о. Николай Гурьянов, о. Василий Серебренников и другие священники, а также простые прихожане. Книга рекомендована Издательским Советом Русской Православной Церкви».
Автор книги, Наталья Черных, поэтесса и литературный критик, куратор интернет-проекта «На Середине Мира», посвящённого современной русской поэзии, живет в Москве с конца 1980-х годов.
В 1990 году дебютировала в самиздате сборником стихотворений «Абсолютная жизнь», в 1993 году состоялась первая официальная публикация стихов Черных — в парижской газете «Русская мысль». В середине 1990-х годов примыкала к Союзу молодых литераторов «Вавилон», публикуясь в одноимённом альманахе, и входила в литературную группу «Междуречье», участвуя в выпускаемых ею сборниках. В 1996 году в издательстве «АРГО-РИСК» вышла первая книга стихов Черных «Приют», за которой последовал ряд других книг. Весной 2001 года Наталия Черных стала лауреатом II Свято-Филаретовского конкурса религиозной поэзии.
С 1999 года Наталия Черных выступает также как автор статей и эссе о русской классической и современной литературе, которые выходили в журналах «Знамя», «Новое литературное обозрение», «TextOnly», «Homo Legens».
В 2008 году Наталья Черных выпустила книгу очерков «Уроки святости: Как становятся святыми», которая впоследствии была переработана автором и вышла под названием «Сокровища святых. Рассказы о святости» в 2013 году в издательстве ЭКСМО.
Наталия Черных
— Наташа, как возник замысел книги «Остров любви»? И как шла работа над ней?
— Лет пять назад мой знакомый в разговоре о литературе и христианстве выразил мысль, что на Западе есть опыт христианской беллетристики (например, эссе Честертона, книги Клайва С. Льюиса, «Портреты святых» Антонио Сикари), а у нас — нет.
Мне хотелось возразить, что нам это не особенно и нужно, есть, скажем, труды митрополита Антония Сурожского, других отцов, а в них достаточно ясно изображены духовные вопросы и потребности современности…
Но к этому времени было уже довольно большое количество записок, которые вела с 1998 года. Описывала приходскую жизнь, её изменения, как видела; фиксировала изменения в жизни вне прихода, встречи с людьми, которые мне запомнились, и в судьбах которых много поучительного. Это были и священники, которых про себя можно назвать святыми, и грешники, пришедшие в церковь и вынесшие всю тяжесть перемены жизни, люди сильные.
Весной 2012 года разговор снова возник, и знакомый спросил, не могу ли я сделать из этого материала книгу. Лето ушло на просмотр записок, их обработку — редактуру, составление цельного корпуса книги. Когда часть материала была готова, мне неожиданно подарили «Несвятые святые» отца Тихона (Шевкунова). Я отложила работу и принялась читать. Очень сильно приободрилась, так как «Несвятые святые» показали, что такой материал есть, он нужен.
Но «Несвятые святые» — случай исключительный. Книга, написанная священником, её даже можно назвать собранием слов (проповедей) на литургии или на духовной беседе (что очень хорошо и что понравилось — автор описывает себя как персонаж, уступая таким образом место героя тому, о ком рассказывает: казначею о. Нафанаилу, наместнику о. Алипию…). Но это всё же книга, написанная священником, это несколько специфическая точка зрения, мирянам недоступная.
Как бы ни старался священник, он уже не может преодолеть тонкой перегородки между саном и миром. Поняла, что этот момент — писать как мирянка — и будет отличать мои материалы. И ещё то, что я буду писать не только о праведниках, но и о грешниках, которые покаялись. Господь — лучший художник, он умеет так сложить судьбу человека, что писатель к ней уже ничего не сможет прибавить. Записывая, я старалась отслеживать путь Бога в человеке и путь человека к Богу.
Как полагается всякой книге, на «Остров любви» были и положительные, и отрицательные отзывы. Отрицательные, как ни странно, только подтверждали, что мой замысел удался. Например, говорили: плохо, что изображаю обычного грешника во всей неприглядности его жизни, а не старца-чудотворца. Вот именно, что грешника. Который покаялся в своих грехах и теперь, например, занимается воспитанием своего сына, и это его настоящая жизнь. Считаю — если говорить о покаявшемся грешнике — интересным (для себя и для читателя) изобразить короткий момент обращения, внутренней перемены.
Чего старалась избегать — описания чудес, которых у любого православного «со стажем» вокруг полно, преувеличенных эмоций относительно своего старания быть православным или, например, священника, которого называешь «духовным отцом». Мне важны были «дух мирен» и радость, которую даёт единение с людьми одной с тобой веры. Ещё в одном отзыве было что-то о «духовном нездоровье» и «ошибочности оценок». Священники, которым я показывала материал, никаких оценок (кроме меня, самой собою) не находили. Что касается «духовного нездоровья», то это были оценки, полагаю, рецензентов, которым столько лет, сколько я знаю храм. Утверждать не могу. Издательский совет на «Остров любви» гриф дал, а это о чём-то да говорит.
Беллетристика иногда воспринимается как просто красивое, ни к чему не обязывающее чтение. Однако в основе своей это жанр литературы, пробуждающий личность, это своего рода словесное зеркало. Читаешь — видишь свои собственные недостатки. Не последним пробуждается рассуждение, умение различать вещи и понятия. А рассуждение, как говорят святые отцы, есть царица добродетелей. Мне кажется, такого рода беллетристика никого смутить не может — потому что жанр предполагает несогласие, в отличие от назиданий, он ничего не предписывает и не разъясняет — а вот польза может быть, особенно для людей, склонных к сомнениям.
В составлении книги мне чрезвычайно помог альманах «Альфа и Омега». Лучшего христианского издания на русском языке я не знаю. Выражаю глубокую благодарность, кланяюсь составителям и издателям альманаха. Молюсь о упокоении рабы Божией Марины.
— Что двигало вами при написании книги более всего-то, что обычно называют «писательским вдохновением», возможность церковной проповеди (в хорошем смысле) миру, необходимость поделиться своим опытом церковного пути, что-то еще?
— Писала, как кроят по лекалам. Вдохновение было как бы тканевой основой. Без него книга не состоялась бы. Поскольку часть текста, хотя и не в окончательном виде, уже была, мне только оставалось следовать идее записок.
Я представляла себе читателя, в Церковь пришедшего недавно и встречающего на каждом шагу известные приходские «чудеса» — от нечаянной грубости ветеранши войны и церковницы до запрещения на неделю на рыбу перед причастием. Мне представляется очевидным, что недавно пришедший в церковь человек, даже если он и говорит, что готов к подобного рода истязаниям, вряд ли воспримет их как целебную микстуру. Я представляла человека одинокого, которому не с кем разделить свою радость и печаль, вызванные всем, что он видит, и, конечно, прежде всего — на приходе.
Вторая мысль была, что необходимо как можно более доступно и непосредственно записать впечатления от событий, которым я была свидетельницей. Нападение на Сербию 1999 года, Архиерейский собор и вообще всё действо по прославлению царя-мученика — это же церковно-исторические события! Я была рада, что у меня получилось написать очерки об этом, и считаю удачей, что написаны они почти с той же точки зрения, что была тогда.
Я не приукрашивала, не делала себя более умной и «духовной». Это был ценный опыт — войти в свою былую одежду и посмотреть на события с той же непосредственностью, не поучая, а наоборот, обучаясь. Потом, рубеж столетий — это всегда рубеж, в котором исчезают старые вещи и появляются новые.
В «Острове любви» масса старых вещей, и мне нравилось их описывать. Ну, например, как ходили кругами вокруг храма за настоятелем после субботнего богослужения — а это была самая настоящая духовная беседа. Настоятель рассказывает что-то на Евангелие или поучительный случай из жизни. Как раз именно в такие благодатные часы понимаешь, что в православии интереснее, чем в кино, и что это очень даже не игра.
— В интернете я встречал самые разные отзывы об «Острове любви», от хвалебных до ругательных. Скажем, одни читатели считают, что это — рассказы для новоначальных. Другие ровно наоборот — что для крепко воцерковленных, а новоначальных и вовсе нецерковных книга может смутить, или, как у нас любят говорить, «искусить»… Для кого вы писали эту книгу, кого видели своей читательской аудиторией?
— И новоначальных, и воцерковлённых. Как бы ни был глубоко погружён церковный читатель в церковную тему, он всё равно не знает о Церкви всего. Скажем — московское старчество. Это ведь не просто имена и не эмоции вроде: а он, да такой великий… Московское старчество — это уже нечто состоявшееся и определённое, и это мне показалось очень важным выразить.
Старые священники, с которыми мне довелось беседовать, невероятно открыты и просты в разговоре. Кажется, им не важно, с кем разговаривают: новый или нет. То есть, священник, конечно, знает, новый или нет, знает, что именно сказать. Но он не надменен. Он не демонстрирует аскетической маски. Когда я писала, я больше думала не о том, для кого — мне кажется, эта мысль была бы началом фальши, потому что читают всё равно все категории — мне было важно, чтобы не было надменности. Случается, что отсутствие надменности раздражает и даже настораживает; к этому надо быть готовой.
— Среди героев вашей книги — и известные священники и старцы, и люди вовсе неизвестные… Что объединяет их всех — и в вашем сердце, и в пространстве книги?
— Конечно, Христос и вера в Него. Потому что именно Он и дал путеводную нить этой книге, со всеми её героями. Без Него не нашлись бы материалы, и не было бы сил для работы над текстом. Ещё объединяет Москва, ведь большая часть героев живёт в Москве. Я сама очень люблю этот город. Объединяет и Троице-Сергиева лавра, и Оптина, и Псковские Печоры.
— Как и предыдущая ваша книга «Сокровища святых», «Остров любви» вышел в популярном издательстве ЭКСМО. Кроме ЭКСМО, известно ещё издательство ОЛМА-ПРЕСС. В них выходили книги и других авторов, которых читатель неизменно привык соотносить с православием, чьи книги ему более привычно видеть в церковных лавках, чем в светских магазинах… Со времени перестройки и так называемого «второго крещения Руси» картина на книжном рынке сложилась примерно такая: есть светские издания, есть церковные, и — «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут», церковные издательства печатают книги строго для воцерковленных людей, распространяют их по храмам, в храм и надо идти светскому человеку, если он вдруг захотел найти православную книгу.
Тем не менее, ваша книга, хотя и имеет гриф Издательского совета РПЦ, лежит на прилавках светских магазинов. Мало того: в последние годы у нецерковных людей весьма популярны книги православных авторов. Как вы считаете, это единичные случаи, или что-то меняется в отношении «книга светская — книга церковная»? И в общем смысле: часто приходится слышать выражения типа «духовная поэзия», «духовная проза»… Для вас — есть ли граница между духовностью в изящной словесности — и… чем, недуховностью, что ли (не знаю, как бы поточнее и назвать)?
— Несомненно, в книжной области что-то изменяется. «Уроки святости» вышли пять лет назад. Именно тогда и состоялся рассказ о православной беллетристике, и нужна ли она. Тогда опыта такой литературы ещё не было. А если он и был, то единичный и неудачный.
Сейчас очевиднее, чем было даже пять лет назад, ненадёжность сведений, получаемых из средств массовой информации. А книга, как это ни парадоксально, внушает доверие. Книга осталась собеседником, с которым секретничают, от которого хотят получить подкрепление.
И «Несвятые святые», и «Дневники» отца Александра Шмемана стали откровением для читателя, который вдруг обнаружил, что почти все его знакомые ходят в церковь. А что в церкви? Человек недоверчив, тем более живущий в России сейчас. И тут видит (или слышит), что вот есть такое чтиво. Он читает и получает заряд бодрости и, может быть, даже юмора, необходимого для подвига — похода в храм.
Чтиво — это же хорошо. Честертон бы не обиделся на слово «чтиво». Святитель Игнатий (Брянчанинов) читал журналы, хотя резко отрицательно относился к Ренановой «Жизни Иисуса» (кстати, христианнейшее «Слово» (бывший «В мире книг») в 1990 году печатало Ренана и, уверяю вас, это было бестселлером для тогдашней интеллигенции, как и публикуемая в том же «Слове» рок-энциклопедия). У нашего времени — свои особенности, но его стоит поздравить с такими книгами, как «Несвятые святые».
Популярность темы верующего человека, полагаю, временная. Был лишний человек, был маленький человек — теперь верующий… В конце 90-х я сделала первый опыт перенесения сюжетов из записок в область художественной прозы. Мне показалось, что это очень важно — верующий человек в русскоязычной прозе сейчас — и будет иметь последствия.
В середине нулевых, скажем, в журнале «Волга» опубликован был мой рассказ «Мелкая Сошка». Тогда ещё волны на подобного рода прозу не было. Просто не знали, что с ней делать. Масштаб современного автора довольно небольшой, и его очень хочется увеличить за счёт темы. Ну, а что масштабнее сочинения о религии?
Это большое искушение — высказывать своё личное мнение о том, что происходит с Церковью и в Церкви. Вопрос о различении светской и духовной литературы мучает читателей и больше них — авторов, уже давно, и отвечать на него никто не собирается. Я тоже не собираюсь. Но вот пара замечаний. «Духовная» проза, поэзия — рабочее название. По несчастью, слово маркировано. Но во мне, видимо, есть какое-то двойное зренье, и я всегда смотрю на человека, который говорит это слово.
Если он связан с современной словесностью — это термин, не самый худший, за ним стоит только обозначение направления и больше ничего. Если же нет, и это человек церковный — понятия совершенно другие. Тогда за этим словом стоит то, что я не вправе обсуждать. Я не хотела бы, чтобы мои стихи или прозу называли «духовными» или «недуховными». Впрочем, иногда называют, в обоих смыслах.
— При любом прочтении «Острова любви» несомненно одно — это книга именно о любви, о любви к Церкви. Наташа, что такое для вас — Церковь? То ли самое она для вас — сегодня, что и тогда, когда вы впервые переступили порог храма? Вопрос не праздный: церковные вопросы сегодня очень остро обсуждаются в обществе, и слово «православный» для многих стало просто-таки негативным маркером…
— Представим человека, который пережил катастрофу и потерял всё. Расскажу такую историю. Когда-то в разговоре со знакомым, человеком верующим, о современности и о нашем церковном и литературном сегодня, у меня возникла картинка, которую я ему пересказала. Английский город Ковентри, который немцы в войну бомбили 41 раз, в развалинах, остался один только книжный магазин. И что там за книги?
Удивитесь, но на исходе 2013 года я вдруг, в воскресный день, нахожу эту самую фотографию: Ковентри в развалинах, книжный магазин и читающая книгу девочка среди развалин. Я ничего не знала ни о фотографе, ни о том, что вообще есть это фото. То же и с Церковью. Представим, что человек остался совсем один, у него никого нет. Есть прохожие, которые вдруг стали бесконечно дороже родных и которых почти ненавидишь, потому что не понимаешь, что у них тоже никого нет. Но ведь объективное одиночество невозможно, это вам скажут хором все модные западные философы и вообще вся философия.
Есть ПЕРЕЖИВАНИЕ одиночества. Оно подобно страшной тишине. Представьте: ни одного звука. Когда человек окажется в пространстве, где нет ни одного звука, и пробудет там довольно долго, он сойдёт с ума. Так вот, сейчас как раз такая ситуация, когда очень и очень тихо. Люди, оглушённые этой страшной тишиной, вдруг услышали некий новый звук — это и есть вера, обратная связь. Это зов Христа.
Мне кажется, в православии столько ценного и крепкого, что оно никуда не денется. Выражая своё отношение к православию, человек выражает отношение к самому себе, к своей семье и всему, что ему дорого. Другое дело, что не вся приходская и — шире — церковная жизнь есть православие.
Вот вам картинка. Некий батюшка обедает, а возле стола стоят три или больше рабы Божии, внимая словам своего наставника. Батюшка, покушав, изрекает: «Как должен жить православный?». Дщери духовные отвечают: «Плохо, батюшка». Любопытно, что спросил не «Как мы живём, православные?» — а именно так спросил бы заурядный поп конца девятнадцатого столетия и спрашивают многие умудрённые священники, а «как должен». По-коммунистически.
Неофитство сидит в нас во всех. Мы все как пионеры, которым — если честно — до пионерства дела нет. И до коммунизма тоже. И — заодно уж — до своего христианства. Именно своего и именно христианства. Потому что в нашем сугубом понимании христианство — это не то, что было до меня и продолжится, когда меня не будет. А то, в чём я разбираюсь, «моя тема».
Для меня настоящая жизнь началась, когда я это всё поняла. И важны не столько ритуалы, сколько изменение отношения. Смотрите, Леннон в песне «Имеджн» спел: «Представь, что нет небес, а только небо». Представили? Уныло, да? Представь, что нет религий. Представили? А что будет — абсолютная глухота. И наконец «„Битлз“ популярнее, чем Иисус Христос» — сказано было скорее с горечью и недовольством, чем с надменностью и желанием себя прославить. У Леннона к этому времени не было нужды в славе. Он просто чувствовал, как вокруг уныло и холодно.
Без Христа и Церкви мне уныло и холодно. Но идти ко Христу очень страшно. Я сама боюсь, очень боюсь.