От Горация до…

Марина Журинская. Фото Юлии Маковейчук

Я отдаю должное Юрию Юлиановичу Шевчуку как большому мастеру и искреннему человеку. При этом к числу вообще наилюбимейшего относится «Что такое осень» (вместе с клипом, а это скорее исключение в нашем клипмейкерстве).

При этом не устаю блаженно удивляться точности настроения в «На небе вороны», — не знаю, зачем так назвали, для меня это «Белая птица». Там речь об отпевании, и душа, которой хорошо, которая с любовью прощается на незначительное время с близкими, недоумевает: вот же она, здесь, она же поет, она сейчас вспорхнет, а люди по маловерию смотрят на тело…

При этом же я не разделяю ни безбрежных восторгов по поводу «Когда закончится нефть», ни укорительных вздохов, что-де мол не по возрасту, что пора и угомониться. Скорее мне это просто нравится. Изощренная ритмико-мелодическая стилизация этой «штучки» просто не может не привлекать. А помимо нее есть и яркие удачи.

Вот блестящая метафора:

Проиграв эту битву, мерседесы сдадут ключи.

Вот точные наблюдения, можно сказать, из области историко-культурной антропологии:

И мы вновь научимся любить и дружить со своей головой, —

поскольку тонны страниц исписаны пламенными заверениями в том, что настоящая любовь с рассудком несовместима и что рассудок должен отказаться от чувств, — И ВСЕ ЭТО ПО БОЛЬШОМУ СЧЕТУ ЛОЖЬ! А также

И мы снова будем летать без огня за своей спиной —

вот зоркость поэта, видящего реактивный двигатель как «огонь за спиной» и предпочитающего другой полет, менее завязанный на технике.

Наконец, неописуемая сказочная нежность и радость, которую привычно было бы встретить у К. С. Льюиса, но так неожиданно видеть у Шевчука:

Все русалки и феи будут молиться за нас…

Лично мне кажется, что эти маленькие «нефтяные» перлы как минимум достойны внимания с точки зрения художественной.

Но тут произошло нечто, что я никак не могу признать «маленьким» перлом. Новая программа Ю. Ю. называется «Иначе». На просторах инета уже гуляют аудио и видео. И простите мне легкую безграмотность, особенно гуляет песня «Родившимся этой ночью».

Вот о ней и пойдет речь. Но сначала предуведомление, нелишнее для тех, кто не в курсе разборов других текстов рока тем же автором (то есть мной, но так прямо говорить не принято).

Юрий Шевчук. Фото: Игорь Гузей, guzei.com

Поскольку я склонна считать рок-культуру в ее лучших образцах (между прочим, худшие образцы классического искусства тоже никуда не годятся!) неотъемлемой и плодотворной частью мировой культуры, нельзя не признать, что мелодические, тематические и словесные переклички как внутри рока, так и устремленные вовне, имеют право на существование, более того — способствуют формированию своеобразного художественного «древа жизни» человечества.

Мы можем представить себе, насколько неумно было бы дискутировать на тему, имел ли право Пушкин (и, между прочим, Проспер Мериме) писать о Дон Жуане, если о нем уже написал Мольер (и, кстати, не он первый). Так что говоря о перекличках, пересечениях, созвучиях, я говорю не о несамостоятельности того или иного автора, а о дивных аккордах и контрапунктах искусства. Кстати сказать, любителям оного они приносят только радость.

Так вот, начну с того, что название песни почти совпадает с «Родившимся в эту ночь», с творением очень молодых Вячеслава Бутусова и Ильи Кормильцева. Только там этот Родившийся — Христос. И что же это должна быть за интуиция, когда без тени богословской осведомленности пишутся и поются такие слова:

Тот, Кто дает нам свет.

Тот, Кто дает нам тьму.

И никогда не даст нам ответ

На простой вопрос: почему?

Тот, Кто дает нам жизнь.

Тот, Кто дает нам смерть.

Кто написал всех нас, как рассказ,

И заклеил в белый конверт.

Я понимаю, что хочется возразить. Но лучше не надо, потому что тьма и смерть действительно не происходят без воли Божией, да и на глупые и назойливые вопросы Он не отвечает: сами не маленькие, сами думайте.

А у Шевчука «родившиеся» — это именно те, кому принадлежит жизнь XXI века. И отношение к ним — самое благородное и, как это ни может показаться странным, при этом самое смиренное:

Родившимся этой ночью

Мы оставляем Землю.

И более того:

Мы корм 21-го века…

А тут вот хочется отвлечься от искусства и поговорить о смирении.

Расхожее представление о смирении базируется, я бы сказала, на классовом подходе. При слове «смиренный» мы представляем себе кого-то крайне плохо одетого, говорящего почти исключительно «простите» и «благословите». Короче, по Тютчеву, «в наготе твоей смиренной». А давайте подумаем — разве не встречалась нам НЕ-смиренная нагота? — Да сколько угодно.

…Пушкин недаром сетовал на отсутствие в России аристократии, в том числе и потому что она показывает иной пример смирения. И не зря другой сердцеведец, Бальзак, заметил как-то, что знатная дама все умела делать своими руками, а буржуазная умеет только ругаться с прислугой. О нынешних «дамах» умолчим, а вспомним лучше, как в Нарнии мальчику объясняют, что нелегко быть королем — в частности и потому что король обязан во время голода надевать самые нарядные одежды и смеяться громче всех ЗА САМОЙ СКУДНОЙ ТРАПЕЗОЙ В СТРАНЕ.

Сейчас в моде всему придавать дурной смысл. Королевский девиз «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает», что называется, не работает: не стыдно вообще. Дело здесь в том, что видеть дурное и не видеть хорошего легче в том смысле, что не нужно усилий: все негодяи, я ничем не хуже других.

Эти горьковатые слова понадобились для того, чтобы заверить: никакой позы, никакого пиара и т. п. не было в нижеизлагаемом эпизоде предельного, на мой взгляд, смирения и предельного благородства. Восходя на эшафот, несчастная королева Мария-Антуанетта, немолодая и усталая женщина, оступилась и наступила на ногу палачу. И сказала: «Простите, я нечаянно». И это были ее последние слова.

Чтобы не расстраиваться лишний раз примерами и контрпримерами, можем перейти к констатации: главный признак аристократизма, он же и благородства: «Всем можно — мне нельзя». И невозможно отрицать, что здесь кроется (точнее, раскрывается) замечательная форма смирения, а именно: смирение не вынужденное, а свободное, не ради каких-то благ здесь и во веки, а ради возрастания души до Божьего замысла, ради исполнения Его воли и пребывания с Ним.

Для благородного смирения вовсе не обязательно быть носителем титула. А смирение человека искусства — вещь вообще особая. И довольно редкая.

Собственно говоря, если человек искусства не хочет сказать в нем свое запоминающееся слово — значит, он занимается не своим делом. Далее — развилка: или служение, или самопревозношение вопреки очевидности, короче — чеховские числитель и знаменатель: чем больше величина знаменателя, тем меньше величина числа. Неизбежное же следствие желания сказать свое слово — стремление к тому, чтобы оно сохранилось во времени. Отсюда и Exegi monument Горация, с непостижимой легкостью переведенное нашим всем: «Я памятник себе воздвиг…».

И вот эти две темы, как две струи, сливаются в тексте Шевчука:

Родившимся этой ночью

Мы оставляем Землю,

Будущее надежно

Укроет нас в проводах.

Первые две строки ясны и покоряют именно что спокойной, полной достоинства готовностью признать право на овладевание жизнью для тех, кто только что пришел. Кстати сказать, такая готовность уступить свидетельствует и об уверенности в том, что «родившиеся» примут то, что им оставляется. Ниже это оговаривается не без грустноватой иронии:

Мы корм 21-го века

С наколками на стихах.

(здесь — разночтение с выложенным в интернете текстом, но поет Ю. Ю. именно так).

Что и говорить, не слишком подходят поэзии Шевчука наколки, не его это антураж, но раз «они» иначе не могут, так что уж… все равно не спросят, так пусть.

С вторым двустишием приведенного выше четверостишия ещё интереснее, потому что в нем — новизна эпохи. Потому что «провода», о которых здесь говорится, — это кабель интернета. К которому вот уж именно что «не зарастет народная тропа».

Прежде чем перейти к коде, коснусь мимоходом еще одной детали текста. Строка

С какой высоты будем падать?

вновь заставляет вспомнить ранний «Наутилус», а именно «Как падший ангел»:

Мне снятся собаки, мне снятся звери,

Мне снится, что твари с глазами, как лампы,

Вцепились мне в крылья у самого неба

И я рухнул нелепо, как падший ангел…

И опять-таки представляется замечательным то, что молодые создатели этого произведения тогда скорее всего слыхом не слыхали ни о воздушных мытарствах, ни о духах злобы поднебесных (см. Еф 6:12). Но, наверное, ещё более замечательно то, что падение с поднебесных высот становится предметом философской (если не религиозно-философской) рефлексии в русской рок-поэзии.

Наконец, то, что можно назвать смысловой квинтэссенцией текста.

…до конца этого света

Не одному дышать поколенью.

Пока горят поминальные свечи,

Еще годы до темноты.

Вот так. ПОКА ГОРЯТ ПОМИНАЛЬНЫЕ СВЕЧИ.

И что же это в сущности означает? — Память о людях в рамках истории, веры и культуры. То есть в сущности сохранение этих великих вещей.

Вместо вздохов о последних временах (они у нас уже 2 000 лет последние) — спокойная и по смыслу совершенно христианская констатация: нужно заниматься своим делом. Это помогает подготовиться к вечности и отнюдь не помешает ее приходу.

В тексте еще много интересного, но я сознательно избираю тернистый путь авторской аскетики, потому что не знаю (точнее — ох! — знаю), куда меня может завести стремление проанализировать текст целиком. Всему свое время.

Читайте также:

	Юрий Шевчук: Если Бога нет, то жить вообще незачем Я считаю, у нас вообще нет поклонников как таковых. Я даже слово «поклонник» не люблю. Просто у нас есть единомышленники, люди с которыми мы беседуем, которые с нами любят поговорить. Я, в отличие от Кости Кинчева, не за монолог, но за диалог. Выслушать и понять, а вместе с тем объяснить другому человеку, как ты понимаешь окружающий мир.

	«ДЕТИ МИНУТ», или Письмо священнику о культуре (+ аудио +видео) Марина Журинская Марина Журинская вдумчиво — о Викторе Цое и том, почему его творчество живет, о Вячеславе Бутусове, красоте и смысле поэзии русского рока.