За спиной настоятельницы Горненского монастыря в Иерусалиме игуменьи Георгии (Щукиной) — три обители. Пюхтица, Свято-Духов Виленский монастырь и Иоанновский монастырь на Карповке, где с 1988 года существовало подворье Пюхтицкого монастыря. Матушка пришла в Свято-Успенский Пюхтицкий монастырь в 1949 году. В 1992 она была назначена настоятельницей Горненского монастыря.
О своем пути, начиная с первых шагов в качества пюхтицкой послушницы до первых лет управления русской обителью Святой Земли, матушка Георгия рассказала корреспонденту и читателям Правмира.
Игумения Георгия (Щукина)
Пюхтица и Горняя
Пюхтица никогда не закрывалась, как и Горненский монастырь, и как Горняя, это святое место. Как в Горнюю Матерь Божия пришла «со тщанием, и целова Елисавет», так и Пюхтицу избрала.
Когда-то на этом месте эстонские пастухи пасли стадо и вдруг увидели необыкновенной красоты женщину. Явилась она непонятно, откуда, вся в сиянии. Они удивились, попытались приблизиться к ней — и она стала невидима. На второй день это видение повторилось. Они опять стали приближаться — стало ничего не видно. В это время шли русские крестьяне. Эстонцы рассказывают им о своем видении, они вместе подходят к месту, где стояла женщина, и видят — лежит икона Успения Божией Матери. Эстонцы — лютеране, они иконы не почитают. Икона досталась русским крестьянам. Здесь и начала создаваться Пюхтицкая обитель.
Святой Иоанн Кронштадтский и Патриарх Алексий II — покровители Пюхтицы
Отец Иоанн Кронштадтский очень любил это место — приезжал, благословлял его. По его благословению и начали там создавать общинку, а потом и строить монастырь. Один раз во время проскомидии батюшка поцарапал копием палец и сказал, что Пюхтица будет стоять до второго пришествия, и что здесь прольется мученическая кровь. Мы, пюхтицкие сестры, знаем, что в последнее время так и будет.
Господь сподобил меня в 1949 году поступить в Пюхтицу. Тогда было мало монастырей: Пюхтица, Рижская пустынь, несколько монастырей на Украине, в Белоруссии. Всего семь или восемь монастырей.
Множество обителей открылось позже, при покойном Патриархе Алексии, Царствие ему Небесное. Мы с матушкой Варварой (Трофимовой — настоятельница Пюхтицкого Успенского монастыря с 1968 по 2010 годы) его всегда поминали. У нас давняя духовная дружба.
В свой день рождения, 23 февраля, он, еще будучи Таллинским и Эстонским архиереем, всегда приезжал в Пюхтицу, и мы, две Валентины (имя обеих матушек в миру — М.С.), его поздравляли. А он поздравлял нас — в этот же день у нас был день Ангела.
Митрополит Алексий постригал меня в мантию. Имя святого Георгия я получила раньше, при постриге в рясофор — его совершал предшественник владыки, владыка Роман Таллинский и Эстонский. Так что мой праздник — Георгиев день.
В Пюхтице Георгия Победоносца особенно чтили — там даже часовенка в его честь есть. После праздничного молебна обязательно ходили крестным ходом на скотный двор, освящали там скотинку, а после этого в первый раз после зимы выпускали коровушек в поле.
Две Валентины
Между постригом в рясофор и мантию я несла послушание в Вильнюсе. Даже никогда не думала, что там окажусь!
В Пюхтице еще до пострига я несла послушание келейницы, жила в игуменском у матушки Рафаилы. Однажды приехала одна девушка, постучалась в игуменский, просится к матушке. «Я, — говорит, — из Луги, это под Ленинградом. Я там с родителями живу. Я хотела с матушкой поговорить».
Я доложила матушке игуменье, а она говорит: «Валя, ты с ней поговори, дай ей чайку, а потом я освобожусь, ее приму и поговорю». Я привела ее в келью и стала расспрашивать.
Звали ее Валентина. Она рассказала, что была в Вильнюсе у сестры Любы и узнала, что там есть женский монастырь святой равноапостольной Марии Магдалины. Там настоятельницей была восьмидесятилетняя матушка Нина, очень духовная старица, духовная дочь отца Амвросия Оптинского. Валя стала к ней проситься. Матушка говорит: «Приходи, я тебя беру. Где ты живешь, сколько тебе лет, что ты делаешь, где работаешь?» Она отвечает: «На почте бухгалтером работаю, в храме на клиросе пою».
Сестер в обители мало, человек десять — за ящиком стоять некому, петь и читать некому. Матушка Нина обрадовалась: и певчая, и бухгалтер! Говорит: «Приходи!». Валя идет домой, рассказывает сестре, что матушка Нина ее берет в монастырь и говорит: «Я сейчас поеду домой в Лугу, возьму расчет и вернусь сюда».
Валя уехала, оформила расчет, стала собираться — и вдруг от Любы письмо: она тоже видела матушку, с ней беседовала, и матушка сказала, что ей такие не нужны. Та удивилась: то она обрадовалась, сказала: «Приходи», — а тут вдруг Любе сказала, что ей такие не нужны. Но родной сестре поверила. Узнав, что есть Пюхтица, приехала к нам. Матушка Рафаила ее приняла: «Приходи, мы берем». Было это в 1952 году.
Мы с Валей очень сошлись. Вместе пели на клиросе. Я — первым сопрано, она вторым. Сестры очень любили нашу череду. Она неплохо пела, я тоже — нигде не училась, но, вроде, голосенок был.
Проходит год, второй, третий, меня уже в рясофор постригли… Вдруг Валя получает из Вильнюса от матушки Нины письмо: «Валя, как ты очутилась в Пюхтице? Я тебя так ждала!» Она ничего не понимает…
Осенью, когда закончились все работы, мы с Валей попросили благословения поехать в Вильнюс.
В доме Царицы Небесной
Надо сказать, в то время пюхтицкие сестры все делали сами, вручную: пахали, боронили, косили. Не было ни трудников, ни рабочих. Было тяжело, но, слава Богу, сестры помнили слова батюшки Иоанна Кронштадтского: «Безропотно несите послушание — три шага до Царствия Небесного». Помню, идем мы с полевщицей, матерью Анной, она горстями сеет, а я сзади иду с ведерком и палочкой на веревочке — границу засеянной территории прочерчивать…
Хлеб и просфоры тоже пекли сами. В просфорне у нас трудилась монахиня Ираида — она с 14 лет жила в монастыре, еще до революции — по благословению батюшки Иоанна Кронштадтского.
Мы вместе просфорки резали, и она рассказывала, как пришла в обитель: «Я с родителями приехала на Святую гору в честь Успения Божьей Матери, на праздник Успения Божьей Матери. Монастыря еще не было, Эстонский владыка только часовню на месте, где Матерь Божия явилась пастухам, поставил.
В хорошую погоду всенощную прямо на горе и служили. Отслужили всенощную, совершили общую исповедь. Родители меня на тележку спать положили, сеном прикрыли. Я и уснула.
Вдруг передо мной является монахиня — не монахиня — дивно красивая женщина — и говорит: „Дочь Ирина, хочешь быть Моей служанкой и жить в Моем доме?“ — „Хочу“, — говорю. Она еще ближе ко мне подошла, положила ручку на голову и говорит: „Приходи“. И вдруг стала невидима.
Я рассказала родителям о своем видении, они меня благословили, я и пришла. Мне и пятнадцати лет не было. А потом батюшка Иоанн благословил собор строить, сестер стало больше приходить…».
Я слушала эти рассказы и думала: «Господи, какая я недостойная! Ее же сама Матерь Божья позвала к Себе жить! И я тоже живу в доме Царицы Небесной».
Что должны монахини атеистическому государству
В Пюхтицу очень часто приезжал Святейший Патриарх Пимен — он был нашим наместником, сам совершал постриги. Его любили. Он был очень одаренный: стихи писал, вышивал, регент был, голос был прекрасный.
Помню, я была еще послушницей, уполномоченный дал такое распоряжение: заготовить государству сколько-то кубов дров. А у нас, как я говорила, ни рабочих, ни трудников, сестер мало. А ведь нам надо было запасти и в хлебную, в просфорню, в богадельню, в церковь, в игуменский.
Сестры из леса идут — на себе несут «шабашку», как мы ее называли — бревно, каждая по своей по силе. Если я на лошадке сегодня работаю, сено вывозить или дрова — я свою шабашку на казенную клала. Тогда хорошо было: до обеда два рейса, после обеда два, три-четыре шабашки в день выходило.
Как-то меня попросили: «Валя, сходи, помоги, пожалуйста, в лес, попили там». Я пошла, а к вечеру возвращаюсь, смотрю — машина у игуменского стоит. Думаю: кто приехал? Черным ходом обежала, вхожу, и матушка говорит: «Валя, быстренько переодевайся, отец наместник из Печор приехал, Пимен. Надо обед подавать!».
Я быстро хитон сбросила, понесла обед. Подхожу под благословение, раскрасневшаяся с мороза. А отец Пимен спрашивает: «Что-то сестра Валентина такая и холодненькая, и красненькая?» Матушка просит: «Отец архимандрит, помолитесь! Так тяжело! Она моя келейница, а я сегодня ее послала даже в лес пилить. Рук не хватает, сестер мало, так еще и государству надо дрова сдавать».
Он удивился, а после обеда говорит: «Матушка, благословите, я на несколько часов отлучусь, а на ночь я вернусь, переночую. Завтра я литургию послужу, молебен послужим».
И вот он вечером возвращается, и матушке игуменье говорит, что в Ревеле (Таллин тогда еще Ревелем называли) встретился с уполномоченным, рассказал, какие сестры несут труды: «Молодые такие девочки! Пилят, колют, и даже игуменья посылает своих келейниц».
Утром собрались сестры, он совершил Литургию и говорит: «Сестры, поблагодарим Царицу Небесную за Ее милость, любовь, заботу. Все нормы с вас сняты». Все на колени упали: «Спаси вас Господи!» — «Благодарите Царицу Небесную!».
«Есть в далекой земле небольшой монастырь…»
Он любил нас, написал несколько стихов про Пюхтицу:
Есть в далекой земле небольшой монастырь,
посвященный Владычице Деве…
Положил на ноты, и мы всегда это пели потом.
Когда нашим епископом Таллинским был Алексий (Ридигер), и надо было тоже Пюхтицу спасать от закрытия, он привозил группы то из Германии, то из Швейцарии. Отстоят, службу послушают, а потом на общей трапезе владыка просит: «Мать Георгия, спойте „Есть в далекой земле небольшой монастырь“».
А после того, как он нас от норм освободил, помню, владыка Пимен послал нам машину из Печор, где он наместником был, и пятнадцать человек нас, пюхтицких певчих, везет туда. Помолиться, в пещеры сходить, преподобным поклониться. Мы там провели три дня — пели, в общей трапезе участвовали. Такую духовную радость он нам подарил. С отцом Иоанном (Крестьянкиным) я потом и в Вильнюсе встречалась, и переписывалась.
В Вильнюс на недельку
Но я отвлеклась от Вильнюса.
Убрали мы картошку, вспахали поля, Валя мне и предложила: «Георгия, давай у матушки Ангелины (после матушки Рафаилы игуменья наша) в Вильнюс на недельку попросимся?». Я согласилась. Она на недельку нас отпустила.
Приезжаем, встречает нас матушка Нина (ей уже почти девяносто лет было!), удивляется и говорит Вале: «Как ты? Я тебя жду-жду, а ты вдруг оказалась в Пюхтице». Валя отвечает: «Матушка, вы же моей сестре Любе сказали, что я вам не нужна!». Матушка крестится: «Я такого не говорила». Оказалось, сестра специально так сказала, чтобы Валя вообще не шла в монастырь.
Валя спрашивает матушку: «А сейчас бы взяли?» — «Конечно, я бы тебя взяла! Я уже совсем старею, а все на мне». И действительно: петь некому, всего две девушки поступили, сестер мало, а ведь еще надо и отчеты составлять — времена-то хрущевские. Вот девяностолетняя игуменья сама все и делает. Вот она Вале и говорит: «Собирайся и приезжай».
Я в слезы: «Матушка, и меня возьмите!» — очень уж мы с Валей друг к другу расположились: вместе пели, вместе послушания несли… Дружили — прямо одна душа, одно сердце. А матушка отвечает: «Сестра Георгия, ведь скажут, что игуменья Нина переманивает сестер! Надо волю Божию знать. Как Царица Небесная благословит».
Вернулись в Пюхтицу, стали проситься у матушки Ангелины. Валю она сразу благословила, а меня вся Пюхтица стала уговаривать: «Георгия, куда ты нас бросаешь?» — очень уж им нравилось, как я хором управляю.
Благословение Матери Божьей
Валентина уехала, а я плачу и прошу все время Матерь Божию: «Что мне делать, подскажи!» Тогда мне наш батюшка посоветовал: «Напиши две записочки: „Есть благословение ехать“, на второй: „Нет благословения“. Положи их вечером к чудотворной иконе Успения. А утром, после Литургии, какую первую возьмешь, то и исполнишь».
После вечерней службы батюшка открыл икону и положил мои записочки к Матери Божьей. Я всю ночь и все утро проплакала: «Как Тебе угодно! Да будет Твоя святая воля». И вот батюшка открыл икону, я взяла записочку, развернула и прочитала: «Есть благословение». Господи, какая радость!
Я сестрам говорю: «Сестры, милые, поеду — не знаю, на сколько, но благословение Матери Божьей есть». И уехала.
Георгия и Варвара
Там управляла хором, пела, вышивала.
Шли хрущевские времена, и монастырь закрыли. Было жаль — красивейшее местечко «Новый свет», на горе — прямо как здесь, в Горней. Нас перевели в мужской Духов монастырь. Братья освободили нам корпус. Матушка Нина, я, мать Варвара, матушкина племянница Ангелина, которая с девяти лет жила с ней и была келейницей, поселились в покоях отца наместника — отца Михаила Воржанского (позже — епископа Виленского Антония). Он перешел наверх, в митрополичьи покои, а нам на первом этаже оставил свои.
В Духовом монастыре мы тоже пели. По будням чередовались братья, а мы в праздники, с архиерейским хором.
Я вышивала тапочки Виленским мученикам: уже пятьсот лет лежат нетленные мощи трех братьев — двух родных и двоюродного. А отец наместник эти тапочки потом паломникам раздавал, благословение.
Там, в Духовом монастыре, и постригли нашу Валентину с именем Варвара. Она несла послушание в епархии.
Назад, в Пюхтицу
В 1968 году приехал из Таллина (он тогда еще Ревель назывался) наш Алексий — Таллинский архиерей, будущий Патриарх. Узнал, что здесь стоит монастырь, где пюхтицкие сестры живут, и решил навестить. Сначала он с матушкой Ниной повстречался, повидался, потом с нами. Стал расспрашивать, какие мы несем послушания, чем занимаемся. Мы побеседовали, рассказали все, попрощались, и он вечером в Москву уехал. Он же тогда в Отделе внешних церковных связей трудился.
Через день — звонок из Москвы. Матушке Нине сообщают, что мать Варвара срочно вызывается в Москву, в ОВЦС. Мы удивились: что такое? Поехала она, и оказалось, ей предлагают в Иерусалим ехать, игуменьей — здесь игуменьи пять с половиной лет не было, да и сестер мало. Она отказалась. И тогда ее назначили в Пюхтицу. Мать Варвара перезванивает мне изумленная: только что ведь владыка был, ничего не говорил…
Патриарх Алексий I ее благословил, передал нашему владыке Алексию крест, чтобы он посвятил ее в сан игуменьи. Было решено, что в Крещенский сочельник они поедут в Таллин, а в сам праздник Крещения Господня в соборе Александра Невского состоится ее посвящение, а оттуда уже в Пюхтицу. И решили взять меня туда же.
И братья, и сестры Духова монастыря жалели нас отпускать, скорбели — любили, как мы пели. Матушка Нина вообще слегла. Ей уже девяносто шесть лет исполнилось. А перед этим она все время видела кресты. Только задремлет — звонит в звоночек. Подходила либо келейница, либо я, а она пальчиком показывает: «Ой, вот этот крест я не переживу, вот этот крест я не переживу. Что меня ждет?» Когда она узнала, что мы уезжаем, очень переживала: «Что ж вы меня оставляете?..« — «Матушка, ну не наша воля, благословение и патриарха Алексия!».
Через две недели после нашего отъезда матушка скончалась. Новой игуменьей была поставлена ее келейница и племянница — сестра Ангелина, которая с отрочества жила в монастыре.
Восстановить храм за две недели
Так мы с матерью Варварой и не расставались. Приехали — она меня своей помощницей назначила, казначеей и благочинной, а владыка опять поставил хором управлять. Сам и в мантию меня постриг, а имя оставил в честь Георгия Победоносца.
Вместе мы трудились двадцать лет. А в 1988 году, когда отмечали тысячелетие крещения Руси, наш митрополит Таллинский и Эстонский нас с матушкой Варварой пригласил и благословил поехать в Москву на торжества. Служба, прием, а потом поехали к нему в гости.
У него на Ленинградском шоссе была квартире на семнадцатом этаже. Сидим, обедаем все вместе — сам владыка, мы с матушкой, келейник его и иподиакон — он теперь архиепископ Истринский Арсений, одна из мирянок, сотрудниц отдела — Лидия Константиновна, Царствие ей Небесное. И тут владыка спрашивает: «Сестры-матушки, вы не хотите иметь Пюхтицкое подворье?» Мы удивились: «Владыка, где же?» В Таллине было раньше подворье, очень красивое, но его взорвали в 1960 году. У владыки Алексия архиерейская хиротония была на полгода позже, в 1961-м, а то бы он не допустил… В Санкт-Петербурге было когда-то в гавани наше подворье, но там тогда универмаг стоял. Я говорю: «Владыка, кто же нам отдаст универмаг?»
Тогда владыка Алексий достает ключи, кладет вот так и говорит: «Матушки, вот ключи Иоанновского монастыря на Карповке в Ленинграде, где покоится наш дорогой батюшка Иоанн Кронштадтский. Через две недели, 1 ноября, престол, память Иоанна Рыльского, небесного покровителя батюшки. Этот храм надо восстановить. И это ваше Пюхтицкое подворье». Мы ахнули: «Владыка, как?!« — «Сестры, матушки, постарайтесь, пожалуйста! Будем освящать ваше Пюхтицкое подворье».
И меня старшей монахиней назначил. «Мать Георгия, уж пожалуйста, сделайте!»
Вечером должен был состояться какой-то концерт. Мы говорим: «Владыка, простите, мы на концерт не пойдем, а благословите нас сразу поехать в Ленинград». — «Ну, матушки, смотрите. Помогай вам Бог. Но постарайтесь к Иоанну Рыльскому сделать».
Двенадцать организаций и одно подворье
Я сама питерская, меня весь Ленинград знает, у меня и сейчас родственники там живут. Моя сестра Лидочка с семьей (у нее пятеро детей было) — мои первые помощники. Они жили недалеко от Карповки, на Кировском проспекте. Лидочка встретила нас утром на вокзале, и мы, не заезжая домой к Лиде, сразу же поехали на Карповку.
Господи… Не знаем, куда как войти, где найти этот храм! Одну дверь откроем — сарай, другую — сарай. Грязища, вонища, там бомжи жили. И там же еще двенадцать организаций.
В конце концов, открыли храм. Смотрим: Господи, помилуй! — одна перегородка, вторая перегородка, голуби летают, из одного окна кабель, из другого… Ни стекол, ни рам — ничего. Мусору — по колено! А это храм Иоанна Рыльского.
Начали разбирать. Обзвонила всех знакомых, кого только могла: всех родственников, двоюродных, троюродных: «Берите ведерки, тряпочки, топорики, все несите, будем вычищать!».
Потом позвонила в семинарию — там тогда отец Владимир Сорокин был инспектором. Говорю: «Батюшка, благословите! Я вам звоню с Карповки, с Иоанновского монастыря». Он не понимает: какой монастырь? Почему на Карповке? Я объясняю: «Батюшка, нам его передали как Пюхтицкое подворье. Через две недели память Иоанна Рыльского. Владыка благословил восстановить. Помогите, пожалуйста. Дайте ребяток». Каждый день к нам на семинарской машине приезжали десять семинаристов с топориками и отбивали одну стенку, вторую, амвон расчищали… Отбивали, пилили, выносили. Я заказывала машину, и мусор сразу вывозили.
Потом пол подняли. Господи, что за пол! Бабульки меня утешают: «Мать Георгия, мы помоем, можно покрасить, коврики положить, и все будет хорошо». Я сомневаюсь: «Не знаю, надо проверить». Вроде идешь — нормально. А к стеночке к одной подошла — там что-то трещит. Подняла одну половицу — а там опять мусору по щиколотку…
Что ж, семинаристы и это все сняли, мусор мы в ведра собрали, а стали подметать — и, представляете, оказывается, благодаря тому, что было столько насыпано, сохранился старинный мозаичный пол! Мы его помыли, я коврики купила. А владыка наш приехал и прямо в восторге: «Мать Георгия, какой пол! Никаких ковров, ничего не надо!»
Иконостас был очень скромный. На Карповке сейчас служит отец Никон, он тогда писал иконы. Простенько: на досках, фанере… Покрасили, и вскоре было освящение.
Питерцев 1 ноября много собралось. Никто не мог поверить, что наконец передали Иоанновский монастырь! Там будущий патриарх Алексий II наградил меня крестом с украшениями, хотя игуменьей я еще не была.
А после празднования мы спустились в усыпальницу батюшки Иоанна Кронштадтского — уже там стали разгребать, выносить… Что там творилось — жутко. Парты, какие-то будки, столы, табуретки, туалеты переливаются, вонь, бомжи тоже жили… Справились с Божией помощью.
Отец Николай Гурьянов: сосватают Варварушку!
Отца Николая Гурьянова я знала с 1955 года, когда приехала в Вильнюс. Он тогда там жил, служил в храме в местечке Гегобросты. Русских вокруг было мало, певчих ему не хватало, и на престол или на иные праздники он просил матушку Нину: «Матушка, благослови, пускай Георгиюшка приедет — поможет попеть». Я к нему и ездила, помогала на всенощных.
Он еще молодой был, но Господь ему уже многое открывал. Он очень почитал матушку Нину и часто к ней приходил за духовным утешением, поддержкой. Ну и сестер чему-то учил, что-то рассказывал. Подойдет к какой-нибудь сестре и пальчиком пригрозит: «А ты что задумала? Нет-нет-нет, благословения нет!». Откуда знает, что она задумала?
А как-то раз говорит: «Матушку Варвару будут сватать. Ой, как будут сватать Варварушку!». Матушка Нина не поняла: «Батюшка, куда сватать?» — «Ой, матушка, как будут сватать!» А вскоре наш владыка Алексий (Ридигер) приехал и в Пюхтицу мать Варвару «сосватал».
Иерусалимский крест
Потом я к батюшке тоже ездила. Он меня так ласково звал: Георгиюшка. И со всеми он говорил так ласково.
Как-то раз приехала я к нему. Он уже на острове Залит жил. У него домик деревянный, как в деревне, мебели нет. Вот он зовет: «Георгиюшка, пойдем, чайку попьем». Чайку попили, говорит: «Пойдем, Матери Божьей помолимся». Пошли к нему в храм. У него там большая икона, прямо как дверь, Смоленская Одигитрия, слева от входа. Я помолилась, поклонилась, приложилась.
И вдруг он берет меня за руку и в алтарь ведет! Я ничего не смею сказать и только молюсь про себя: «Господи, помилуй! Зачем мне в алтарь?» Сбросила туфли, стою у двери. Он перед престолом поклон кладет — и я у двери поклон кладу. Он второй — я тоже поклон. А с правой стороны от меня стояла у него небольшая круглая печка, а рядом крест металлический стоял. И вот как я третий поклон положила, батюшка сзади меня за спиной прошел, крест тот взял да мне на спину положил. И мне не встать.
Потом поднимает и говорит: «Георгиюшка, это твой крест игуменский. Неси-неси, Господь поможет. Твой игуменский Иерусалимский крест». Так и сказал.
В Иерусалим!
Вот на Карповке мы все восстанавливали к прославлению батюшки Иоанна Кронштадтского. Святейший попросил: «Мать Георгия, постарайтесь побыстрее отремонтировать покои отца Иоанна Кронштадтского. Чтобы мне останавливаться не в епархии, а в Иоанновском монастыре». Они находились на втором этаже. Там же и моя комната была. Люди, которые его еще до революции знали, стали его вещи, какие удалось сохранить, приносить: письменный стол, митру, шубку…
Наконец, все восстановили. Я докладываю: «Ваше Святейшество, уже паркет положили, лак высох, можно ходить. Приезжайте к нам!» — «Спаси Господи, мать Георгия, вас за труды! — отвечает он. — А теперь вам надо потрудиться в Иерусалиме в Горненском монастыре».
Лестница от кладбища до игуменского корпуса
Господи, помилуй! Я чуть заикаться не стала от такой неожиданности! А он повторяет: «Мать Георгия, надо потрудиться восстанавливать Горненский монастырь. Пять с половиной лет не было игуменьи».
Благодать иерусалимская
Мать Феодора, которая была до меня, прослужила здесь всего пару лет. Сейчас она в Твери, в Вышнем Волочке.
Приехали мы со Святейшим в 1992 году, на Вербное воскресенье. А в Великий вторник мы его уже провожали.
Ни туристов, ни паломников не было, поэтому первый мой Благодатный огонь хорошо помню: тихо, спокойно стояли у самой Кувуклии. Только местные христиане, горненские сестры и несколько гречанок. Получали Огонь из рук самого покойного Блаженнейшего Диодора, Патриарха Иерусалимского. Какая была тишина! Какая обильная благодать! Все сверкало! Сейчас уже почти ничего не видно — пару раз сверкнет где то, и все…
Матушка Варвара из Пюхтицы один раз приезжала к нам на Рождество, а в другой раз — на Пасху. Отец Пантелеимон — монах с Гроба Господня — очень тепло ко мне относится, дай Бог ему здоровья, — поставил нас в хорошее место. Благодать ощутили несказанную! Все над Кувуклией сверкало. Смотрю: как будто шар какой-то образовался, огнями переливается — и опускается прямо на ее купол, там, где сам Гроб Господень. И тут же ударили в колокол — что Благодатный огонь сошел.
Подготовила Мария Сеньчукова
Фото Юлии Маковейчук