Нырнул, а воды в том месте было по щиколотку
Михаил отдыхал с друзьями на турбазе. Они купались, ныряли. И он нырнул неудачно, ударился о берег… В себя пришел уже в больнице, часов через шесть после травмы. Он прекрасно помнил, что с ним произошло. Докторам рассказал все как было.
— Место было знакомо, но я просто не рассчитал, «улетел» со своим ростом метр девяносто дальше, чем нужно, и ударился головой о соседний берег. К тому времени я десять лет занимался в морском многоборье, профессионально плавал и нырял. В том месте воды оказалось по щиколотку.
За секунду до того, как отключиться, подумал: «Все, это конец», от удара у меня сразу парализовало руки и ноги, я был обездвижен и пошел ко дну.
Врачи опасались, что из-за большого количества воды в легких разовьется пневмония, поэтому сразу оперировать не стали.
— А потом профессор Табачников сказал: «В конце концов, что терять? Он может и от пневмонии умереть, и на операционном столе. Чем дольше тянуть, тем меньше шансов». Операция длилась десять часов. Потом были еще две. В больницу я поступил в июне, а выписался в октябре.
— О чем вы думали все это время?
— Думал, что сейчас быстренько операцию сделают, а там месяца через два все восстановится, и я опять побегу, все встанет на свои места. К сожалению, этого не произошло. Врачи никаких прогнозов не давали. Когда я выписывался, руки и ноги не работали. Табачников, который меня оперировал, сказал единственное: «Я не Бог, я сделал все, что мог». После больницы была реабилитация под Воронежем. Вместе с профессором нейрохирургии Леонидом Эмильевичем Антипко разрабатывали упражнения, я занимался. Частичную работу рук и ног постепенно удалось восстановить.
— Что чувствует человек, который надеялся побежать через несколько месяцев после реабилитации, а оказалось, что этого никогда не будет?
— Сильно печалиться было некогда, заниматься нужно было. Да и кого винить в том, что произошло? Я же сам прыгнул. И чего сопли на кулак мотать, нервы трепать себе и родителям? Кому от этого будет лучше? Приходилось терпеть, заниматься, идти вперед.
— Как быстро получилось собраться, начать справляться с трудностями?
— Времени прошло уже много. Всего не помню. Я же не робот. Минуты слабости были. Если я не мог заниматься, через силу не делал. Плакать? Нет. В детстве был плаксивым, потом нет. Мне всегда говорили: «Будь мужиком. Не реви». После операции рядом были мама и папа, они поддержали: «Не сдавайся, все обязательно получится».
— Сейчас часто говорят, что такие слова не мотивируют, а только раздражают. Вы с этим не согласны?
— У меня другое. Не раздражало. Да, жизнь моя изменилась после травмы, но я остался жив. Родители — самые близкие люди, кто был тогда рядом со мной. Папа дома сделал кровать-трансформер, придумал к ней различные приспособления, чтобы я мог тренироваться. К трубам мы привязывали сначала эластичный бинт для тренировок, потом — резиновый, он жестче, требует больше сил. Все нужно было начинать с нуля.
Самое сложное в самом начале — круглосуточное нахождение дома, в четырех стенах. Это сильно выбивало. Я же активный и общительный, мне нужна была жизнь во всех ее проявлениях. Но подумаешь, поймешь для себя что-то, и следующий день начинаешь заново.
Коньяком проблемы не решить
— Хотелось поделиться, все рассказать о том, что чувствуешь? Кто был рядом с вами?
— Да, мне лечащий врач все время напоминал, чтобы я не замыкался, и если уж совсем прижмет, взять коньяка и посидеть с друзьями, поговорить. Приглашал, приходили, сидели, общались.
Знаете, что еще помогло? Часто вспоминал, как в детстве, 9 мая, мы, пацаны, едем на велосипедах мимо ветеранов. У них вся грудь в орденах, они жизнь мирную заново строили, но как начинали рассказывать о военном времени, мы рты открывали, думали, что такого просто не может быть. Как они выжили? Брат мой служил в Афгане — тоже пережил такое, что никому не пожелаешь. Друзья мои близкие прошли через первую чеченскую кампанию. Кому там из них было просто? Ну, а после того, как с друзьями немного посидел под коньячок, наутро же ничего не меняется. Значит, нужно продолжать заниматься.
— Как шло восстановление? Что чувствовали, когда пришла пора встать с постели?
— Иногда было невыносимо сложно и очень больно. Через два года после травмы мне установили редукторы — специальные приспособления, чтобы колени держались, не «рассыпались» при нагрузке после длительного перерыва.
Первое впечатление от всего этого — я хотел убить врача, который со мной такое сделал, съесть его хотел.
Это дико больно. Вот ты в горизонтальном положении два года и тут тебя в вертикальное ставят. Организм неадаптированный к изменениям, не натренированный, кровообращение начинает работать по-другому. Врач мне тогда сказала: «Даже не говори ничего! Молчи. Все, что ты обо мне думаешь, я прочитала в твоих глазах».
Постепенно привык к процессу вертикализации, и меня даже останавливали в занятиях — нагрузки стал давать себе чрезмерные. После такого на ноги не мог встать, коленные суставы ломило, голеностопы отекали — жуткая боль. Приходилось нагрузку минимизировать.
— Что в то время вы считали своими победами?
— Я же не мог себя обслуживать, поесть самостоятельно не мог — меня кормили. Постепенно руки разработал и почувствовал радость от элементарных бытовых вещей, которые в обыденной жизни мы не ценим. Сам почистил зубы, например. Когда начал работать над мелкой моторикой, смог сам рыбу от костей отделить.
Через четыре года после операции отец и мои друзья отвезли меня в бассейн. Сказали, нужно пробовать. Надевали на руки и на ноги детские поплавки и опускали в воду. Если до травмы 50-метровую дистанцию в бассейне я преодолевал за 29 секунд, то поначалу это же расстояние после травмы я плыл 35 минут. Потом втянулся. Привык же, что в спорте все на результат, стал фиксировать время. Но это был не спорт, конечно, а реабилитация.
Михаил Хлебников
Постепенно свой результат на дорожке улучшил в два раза. Каких-то рекордов ставить не нужно было — просто плыть в свое удовольствие. Водная реабилитация самая лучшая. Организм расслабляется, отдыхает и при этом еще получает правильную нагрузку.
Однажды, помню, решил спуститься с 4-го этажа к ребятам, посидеть с ними на лавочке у подъезда в реабилитационном центре. В первый раз спускался с помощью инструктора, родители помогали, фиксировали меня. Думал, что сейчас я быстренько выйду, буквально сбегу, но время в пути заняло полтора часа с большими перерывами. Мне говорят: «Все, завязывай, пошли обратно, наверх», а я решил, что пока не спущусь — нет. Обратный путь был не таким длительным — 45 минут.
— Вы всегда таким упорным были?
— Наверное, не знаю. Мы в деревне жили с родителями раньше. Нам, детям, оставляли каждый день задание по хозяйству. Не выполнил — гулять не пошел. Я привык все сделать, а потом дальше двигаться. Ну и спорт же еще был со мной с самого детства.
— Когда так резко меняется жизнь, очень непросто принять многие вещи. Когда вам сказали: «Миша, нужно сесть в коляску», что вы испытали?
— Я долго не хотел садиться в нее, потому что в сознании сидело: вот сейчас ты сядешь туда, и все, больше не встанешь. Это как бы расхолаживает.
Я долго бился, а потом понял — есть такие ситуации, когда без коляски не обойтись.
В тех же реабилитационных центрах не будешь же тупо сидеть и ждать, что кто-то тебе поможет, да и к месту реабилитации без коляски не доберешься. Кто там тебя будет возить? Вот тебе коляска — шуруй на ней самостоятельно.
— Просить о помощи очень непросто, особенно когда привык решать свои проблемы сам. Как это было для вас?
— Конечно, непросто. Поэтому для меня важно было минимизировать постороннюю помощь. Это стало хорошей мотивацией. Пример приведу. Через пять лет после травмы руки и ноги у меня еще практически не двигались, были в очень слабом состоянии. Попал я в санаторий под Самару. Раньше там была система реабилитации и отдыха с сопровождающими, а тут появилась специальная служба. Нажимаешь кнопку возле кровати, и к тебе приходят, помогают.
Я лишний раз постороннего человека не попрошу, стыдно. К родным обратиться как-то еще ничего, а тут — сложно. Но я очень благодарен в этом смысле самарскому санаторию. Дело в том, что дома родные тебя оберегают, словно в кокон помещают. Это чрезмерная забота. Какие-то моменты, может, даже родители переигрывают — что вот этот «кокон», который они создают, не дает нужного эффекта.
В Самаре я получил мощный импульс к самореабилитации. Начал задумываться и учиться элементарным вещам — как одеться, раздеться, обуться самостоятельно, чтобы лишний раз не просить посторонних людей. Было сложно, тяжело, но получалось. Помогли ребята, у которых уже есть такой опыт — показывали, рассказывали, как они это делают сами, помогали. Радовался очень, когда получалось и у меня.
Санаторий тот огромный по площади, и, чтобы получить комплекс лечения, нужно было на коляске доехать в другой конец санатория. Пока ехал, крутил руками колеса, думал, что путь этот бесконечный. Но это же тренировки, мышцы потом привыкают к нагрузкам. Все нарабатывается, мышцы «вспоминают», что они умели делать раньше. Если человек тренированный, ему требуется гораздо меньше времени, чтобы мышцы включились в работу, нежели человеку, который никогда не тренировался. Маловероятно, что я бы восстановился до такой степени, как сейчас, если бы не занимался спортом.
Геракл в коляске никому не нужен
— Вы сами для себя придумали систему реабилитационных упражнений?
— Да, в основном весь комплекс реабилитации придумал сам. Базовые знания и навыки у меня были. Выполнял элементарные упражнения, которые получались. Исходил из того, что конкретно на данный момент я могу осилить. Мне сразу объяснили, что давать нагрузки на мышцы, качать их, наращивать массу, добиваться рельефа — это не наша задача. Накачаешь ты трицепс, а что с остальными мышцами? Шварценеггер в коляске мало кому нужен. Нужно четко понимать, что цель — по возможности восстановить работу всех мышц. Я придумал упражнения, которые разрабатывали весь мышечный корсет. Мама при этом была и инструктором, и помощником, и на подхвате — что-то принести.
Прочел за это время много литературы, изучил различные методики восстановления, но придерживаюсь мнения, что все упражнения для каждого конкретного человека должны быть разработаны с учетом его особенностей, состояния организма в конкретный момент. Не может быть двух одинаковых травм, их последствия могут быть совершенно разными. А при одинаковых физических показателях два разных человека будут чувствовать себя по-разному. Нельзя сказать, что Вася — он молодец, он добился, а остальные ребята плохо стараются. Функциональные особенности организма у всех разные.
— Вы сейчас говорите, как профессиональный инструктор и врач.
— Два года назад с отличием защитил диплом по специальности «адаптивная физкультура», закончил воронежский институт физкультуры и спорта. Ну и узнал про человеческий организм немало за эти двадцать с лишним лет.
Когда увидел параспорт, понял — в коляске тоже можно жить
Когда Михаил стал посещать занятия в бассейне, ему предложили обратить внимание на адаптивные виды спорта. К тому времени в Воронеже работала школа паралимпийского резерва, набирались на занятия спортсмены.
— Я со своим представлением о спорте, где все активно и стандартно с точки зрения физической формы спортсменов, никак не мог понять, что это за спорт мне такой предлагают.
На тот момент параспорт в России еще только зарождался, никто о нем толком не знал. Двухтысячный год, а информации у нас практически ноль. Скептически отнесся к этой идее, подумал: «Ну, какой там спорт? Вот пройду реабилитацию, начну ходить, и тогда уже буду думать о спорте».
А в 2008 году я был в санатории в Пятигорске, там познакомился с парнем из Чебоксар. Тогда он занимался парабадминтоном, входил в сборную России, заинтересовал меня.
Вернулся домой и позвонил тренеру Олегу Михайловичу Костюченко. Сейчас он уже старший тренер. Трое наших спортсменов в том году уехали на паралимпиаду в Пекин, и мы с тренером встретились уже после нее. Тогда он мне сказал: «Приезжай, посмотрим, на что способен». И вот уже 12 лет тренируемся.
— Что вам дал параспорт? Когда поняли, что оказались там, где нужно?
— Наверное, после первых выездов. Когда я только пришел сюда, один воронежский спортсмен, Максим Нарожный, привез серебряную медаль с паралимпиады. Это меня впечатлило. Я понял, что это тоже спорт, где есть возможности для роста и развития. Когда я приехал на первый чемпионат России, увидел трековые коляски, спортсменов, как все устроено, наверное, тогда и произошел со мной тот поворот. Я понял, что и в коляске люди тоже живут, добиваются результатов, радуются, переживают. Понял, что это и есть тоже жизнь. Видишь, что ты такой — не один, и тебе есть с кем соревноваться.
— Был такой соперник, которого очень хотелось обыграть?
— Был, да. Моя специализация — метание булавы и диска. Соперник с ДЦП был. Вот мы метнем, и с помощью таблицы расчетов нам выставляли итоговый коэффициент. По этому коэффициенту тот спортсмен меня обыгрывал все время, буквально на несколько очков. Но однажды я выиграл у него. Радовался, конечно.
К сожалению, этот коэффициент сняли перед паралимпиадой в Лондоне. Сейчас высчитывается только расстояние. Мы, спортсмены, считаем это нечестным. Все спортсмены-паралимпийцы соревнуются в определенных классах, то есть по категориям. Допустим, когда метаем диск, соревнуются между собой спортсмены в 51-м и 52-м классе. Но 52-й класс по функциональным возможностям гораздо выше. Если у нас мировой рекорд в диске в 51-м классе — 13 метров, почти 14, то в 52-м классе — показатель мирового рекорда 24 метра. Как можно тут соревноваться, если изначально вы в разных «весовых категориях».
— Какой ваш лучший результат?
— Ну, мастера спорта сделал — 8,10 метров, 8,15 было.
— Когда получили титул чемпиона России, что чувствовали?
— Когда я занимался морским пятиборьем, то добивался результатов мастера спорта Советского Союза. Тут меня впечатлило, что я смог опять вернуть себе то, что было утрачено. Звание мастера спорта — все-таки большое спортивное достижение.
Ну и если учесть, что мы все-таки стали пионерами паралимпийского движения в России, конечно, тут понимаешь масштаб того, чего можно добиться. Мы же очень многое придумываем сами, тот же инвентарь. Когда начинали метать булаву, в России не было ни одного такого снаряда. Мы наливали воду в пол-литровые баклажки и метали их. Потом сами точили, придавали нужную форму, доводили до нужного веса — все с колен. Все доводили до ума методом тыка. Паралимпийский спорт в России мы «рожали», многое делалось в гаражах вручную, по фотографиям из-за границы.
Первую булаву купили, по-моему, в Голландии, она стоила 40 евро. Так появился первый и единственный на тот момент в России профессиональный снаряд. Он был у меня.
— О другом виде адаптивного спорта не думали?
— Мы пробовали что-то сделать. Со Стасом Кашаевым несколько раз ездили на чемпионат России по регби на колясках. Очень понравилось. Динамичный вид спорта, тактильный. Сколько раз мы смеялись с ребятами — здоровый человек посмотрит на это и скажет: «Вы тут все переломанные, зачем вам еще и это?» Там же стыки жесткие идут, коляски переворачиваются, спортсмены падают, судья подбежит, поднимают и опять. Зажгло все это нас. Но в Воронеже не пошло. Нет финансирования. Нужны коляски же спортивные, а они стоят невероятно дорого.
Пару раз мы выступали за команду Владивостока, а зачем, если мы из Воронежа?
Хотим сейчас съездить в Курск, там развито фехтование. Рассматриваем варианты, какие еще паралимпийские виды спорта мы могли бы ввести в Воронеже.
Чтобы люди с инвалидностью и без нее занимались вместе
Михаил активно включился не только в спорт достижений, тренировочный процесс, но вместе с другими воронежскими паралимпийцами стал активно участвовать в общественной жизни. Уроки мужества в школах, организация спортивных адаптивных мероприятий — все время идеи и движение.
Создание инклюзивного спортивного зала. Об этом Михаил думал давно, несмотря на то, что такие в Воронеже есть — и Школа паралимпийского резерва, где главное — спорт высших достижений, и клуб для занятий людей с инвалидностью в левобережной части города. Но город большой, почему бы не сделать что-то еще?
И главная идея в том, чтобы сделать этот клуб бесплатным для всех. Тут могут заниматься как совершенно здоровые люди, так и с инвалидностью. И пусть это будет первым толчком для человека к выходу на более профессиональный уровень занятий, или просто чтобы поддержать себя в форме.
В 2019 году Михаил знакомится с руководителем молодежного отдела Воронежской епархии протоиереем Николаем Лищенюком, и они начинают работать над созданием инклюзивных проектов. Вопрос о спортзале всплыл логично, сам собой.
Написали заявку на получение президентского гранта. Полученных 500 тысяч рублей хватило на то, чтобы начать работу. Приходили на помощь волонтеры, а в июле прошлого года часть зала уже открыли. Пандемия подвела, многие мероприятия пришлось отменить. Но, к примеру, нормы ГТО тут уже принимали. Михаил получил золотой значок. Он стоит на полке в его комнате рядом с многочисленными медалями.
Мы подъезжаем к Тихвино-Онуфриевскому храму в черте старого Воронежа. Лед на дороге пошел ребрами, коляску Михаилу вести по таким дорогам нереально, с нами сопровождающий.
— Вот, видите здание? Если не ошибаюсь, оно тут с девятнадцатого века стоит. Но там вообще ничего не было, даже пола. Оно было заброшенным, когда я его увидел, подумал, что проще новое построить, но результат радует — красиво. Сейчас сделали ремонт в стиле лофт, появились туалеты, душевые, раздевалки. Тут, на улице, хлама много, конечно. Сейчас ремонтируем вторую половину здания.
Арочные потолки, красивый старинный кирпич, плакаты, боксерские груши, топот ног. Мы на тренировке. Тренируются юные боксеры. Михаил смотрит на них с улыбкой — это то, о чем он мечтал. Еще сегодня здесь проводятся тренировки для взрослых — тайский бокс, фитнес.
— Адаптивный спорт у нас будет обязательно, мы привлечем людей. Но пока пандемия, а потом нужны будут специалисты, тренеры, которые имеют классификацию для работы с инвалидами. У меня такой доступ есть, но нужны будут еще люди.
Нам важно, чтобы люди с инвалидностью и без нее занимались рядом, это будет способствовать социализации, так должно быть.
Прошли те времена, когда говорили, что у нас в стране инвалидов нет. Они есть и тоже хотят жить по возможности полноценно.
Поэтому у нас именно инклюзивный спортзал. А возможности заниматься с теми, кто ограничен в своих физических возможностях, тоже есть. Во-первых, мы сделали доступную среду, у нас нет порогов и лестниц, которые невозможно преодолеть. Когда открывались, нам подарили параподиум — тренажер для людей, которые передвигаются в инвалидной коляске. С его помощью можем их вертикализировать. Ну и дальше будем думать, что нам будет необходимо в практике.
Про счастье
Три года назад Михаил купил квартиру в новостройке. Откладывал с пенсии, с премий за победы в соревнованиях. Всей суммы не хватило, но он занял и все равно исполнил еще одну свою мечту — жить своей семьей отдельно, в своем жилье.
Когда Михаил получил травму, не был женат, и девушки не было. Счастье на него свалилось пять лет назад, и ничего особенного тогда не было. С Ириной раньше пересекались, а потом было общение в соцсетях. Об Ирине Михаил говорит сдержанно, словно боится спугнуть, ну и тема очень личная.
— Когда к человеку приходит любовь — это счастье?
— Счастье, счастье, — тихо говорит Михаил и переводит разговор на другую тему.
Ирина высокая и точеная, у нее большие карие глаза, и, кажется, она готова сказать немного больше, чем Михаил:
— Более надежного мужчину не встречала. Я никогда не думала, что у меня будут отношения с мужчиной в инвалидной коляске. Я не думала об этом специально, но даже мысль в голову не приходила такая. Мы же рисуем себе партнера в уме, но такое — нет. И это не то «нет», которое отрицает саму возможность такого союза, а как бы я просто в эту сторону не думала. Не сталкивалась никогда. И сейчас не заморачиваюсь на эту тему. Да, есть особенности ритма жизни, ее устройства, но разве это так важно?
Михаил оптимист, он не унывает и вечно что-то придумывает. Заскучали мы дома, срочно идем на природу, в лес — рядом все. В выходные у нас постоянно гости. У него невероятные организаторские способности. Например, он проводит патриотические мероприятия для детей.
На уроках мужества мы показываем фильмы, общаемся с ребятами, а потом говорим, что Родину можно защищать не только с оружием в руках, но еще и на спортивных площадках, и ведем их в спортзал.
Ирина приносит спортивную сумку и достает оттуда кожаные мячики. Рассказывает про игру бочча. По правилам она напоминает кёрлинг и дается даже тем, чьи двигательные возможности сильно ограничены. Идут Михаил и Ирина в парк, обязательно с собой берут боччу, знают, что она привлечет много внимания. И тут они снова расскажут про адаптивный спорт еще кому-то.