Клирик храма преподобного Сергия Радонежского в Бибирево диакон Илия Ерохин знал протоиерея Павла Адельгейма с 1985 года. В интервью Правмиру он поделился своими воспоминаниями.
Диакон Илия Ерохин
Диакон Илия Ерохин родился в 1960 году в Москве. В 1977 году окончил Вторую математическую школу, в 1982 — мехмат МГУ. По распределению работал в Московском институте стали и сплавов, затем преподавал в МИЭМе. В 1985 году крещен отцом Павлом Адельгеймом. В 1987—1988 гг. жил с семьей в Писковичах, где служил отец Павел. Был чтецом и алтарником. После возвращения в Москву работал в Институте прикладной математики. Рукоположен в диаконы в 2003 году. Служит в храме прп. Сергия Радонежского в Бибирево.
Он принял меня как родного
— Отец Илия, знакомство с отцом Павлом совпало с началом вашего воцерковления?
— С крещением и началом церковной жизни совпало, а интересоваться верой я начал на несколько лет раньше. Был у меня верующий знакомый, он, видя мой интерес, советовал мне креститься, но я долго не решался, считал, что не готов. И вот в декабре 1985 года он приносит мне билет на поезд и говорит, что нужно помочь одному батюшке в Пскове — отвезти кагор. В провинции его тогда не достать было, а в Москве он тоже далеко не везде, но продавался.
Я купил его в магазине «Российские вина», а вез я, естественно, не бутылку, а ящик. Сейчас уж подробностей не помню, но понял, что дело нужное. «Заодно покрестишься там и исповедуешься», — сказал, прощаясь, мой знакомый. Приехал к отцу Павлу (он тогда служил в Писковичах, под Псковом). Он принял меня как родного человека, отнёсся ко мне внимательно, с любовью и покрестил. Очень сильно подействовала на меня благодать таинства Крещения — думаю, не без участия самого отца Павла.
Вернувшись в Москву, стал регулярно ходить в храм, исповедоваться, причащаться, соблюдать посты, мы с женой венчались. Еще несколько раз мы приезжали к отцу Павлу и через полтора года решили переехать в Псков и полностью посвятить себя Церкви. Решение, которое окружающим казалось полным безумием.
Я закончил мехмат МГУ, в то время преподавал в Московском институте электронного машиностроения. Тем не менее решение наше твердое, я бросаю престижную работу, жена тоже увольняется, и мы с восьмилетним сыном уезжаем в Писковичи. Прожили там год, потом вернулись в Москву. Не буду рассказывать, почему решили вернуться, это не так важно.
— Как вы там зарабатывали на жизнь?
— Пономарил у отца Павла, он мне платил небольшую зарплату. Потом даже устроился программистом в городе, а весной 1988 еще и в кафедральном соборе стал чтецом. Приходит начальник и говорит: «Мы знаем, что ты в Церкви, так что лучше пиши заявление об уходе. Выгонять я тебя не хочу, но неприятности мне не нужны». Ещё сохранялись старые советские порядки, но везде чувствовалось возрождение церковной жизни.
Страна готовилась отмечать 1000-летие Крещения Руси. Святая равноапостольная Ольга родом из-под Пскова, поэтому это событие праздновалось там с особым торжеством. 28 июля — в день памяти равноапостольного князя Владимира — литургию в кафедральном соборе служил будущий Патриарх Алексий II, в то время еще митрополит Ленинградский и Новгородский. Духовенства собралось очень много, они с трудом поместились в огромном алтаре, а проповедь в тот день говорил отец Павел. В его ЖЖ, который еще сохранился, напечатана эта проповедь — третий или четвертый пост с конца — с заголовком: «О чем мечталось 28 июля 1988 года».
Отец Павел сохранял духовную преемственность
— Год, прожитый в Писковичах, был для вас временем тесного общения с отцом Павлом?
— Да, мы виделись ежедневно. Служил он по воскресеньям и большим праздникам. Вечерни не было (никто бы не пришёл), а с утра была утреня и литургия. Это ж не городской храм — на полиелейные службы максимум десять человек приходило, а чаще две-три старушки, по воскресеньям — человек двадцать, от силы тридцать.
За каждой службой, даже когда только три бабушки в храме, отец Павел говорил проповедь, причем часто начинал её с обращения «Братие!». Бабушек это не смущало, они не улыбались, а внимательно слушали. Отец Павел много лет прослужил в Ташкентском соборе у архимандрита Бориса (Холчева), который был его духовником и, конечно, очень сильно повлиял на молодого тогда еще диакона.
Проповеди отца Бориса были собраны и изданы благодаря отцу Александру Куликову, который скончался несколько лет назад. Еще молодым человеком отец Александр служил в тех краях в армии, там познакомился с отцом Борисом, ходил к нему в храм и слушал его проповеди. Сейчас они на дисках выходят, у меня эти диски есть, я иногда их слушаю. Так вот, слушая проповеди отца Бориса, я всегда вспоминаю проповеди отца Павла в восьмидесятые годы — по интонации они очень похожи. Уже к концу жизни у отца Павла появилась своя интонация — он сохранил духовное преемство, но уже был сам умудрен опытом.
Я записывал службы на маленький магнитофончик, который прятал на клиросе, пытался по этим записям учить церковное пение — я сразу его полюбил и хотел сам петь. На клиросе там пели бабушки, одна из них, Дарья Дмитриевна, ныне покойная, начала петь в семь лет еще до революции. И проповеди отца Павла соответственно записывал. Сейчас мне не на чем слушать те записи. Очень жаль. Хотел бы переписать. Записи плохого качества, да и теперь я понимаю, что пели бабушки средне, но как могли, они хранили традицию.
И в беседах отец Павел часто вспоминал отца Бориса: «Отец Борис говорил…». Отец Борис был учеником Оптинского старца Нектария. А Севастиан Карагандинский, первый духовный наставник еще совсем юного Павла Адельгейма, был келейником старца Нектария. Как уже многие вспоминали, в общину старца Севастиана Павел попал ребенком, когда они с матерью как ссыльные оказались в Караганде.
Вот в каких духовных традициях возрастал отец Павел! В книжке про старца Севастиана есть фотография, где отцу Павлу 12 лет. Я бы его не узнал, он сам показал фотографию и сказал: «Это я». Потом он учился в Киевской духовной семинарии, был послушником Киево-Печерской лавры. Когда собирался рукополагаться, ездил к еще одному теперь уже прославленному старцу, преподобному Кукше Одесскому. Это он мне лично рассказывал. Советовался он с отцом Кукшей, жениться ему или принимать монашество. Не помню точно, но, кажется, преподобный сказал, что оба пути угодны Богу.
Большое духовное влияние на отца Павла оказал и архиепископ Ермоген (Голубев) — незаурядная личность. Некоторые считают его святым. Отец Павел часто его вспоминал и всегда говорил о нем с большим уважением. Уже на моей памяти он неоднократно ездил за духовным советом в Псково-Печерский монастырь к архимандриту Иоанну (Крестьянкину). Все это свидетельствует, что отец Павел сохранял духовную преемственность.
Ни перед кем не заискивал, ни над кем не возносился
— Одно дело — жить в Москве, преподавать в вузе и по воскресеньям ходить в храм, и совсем другое — каждый день общаться с пастырем-исповедником, воспитанником святых. Для вас, я думаю, открылся тогда новый, малоизвестный мир?
— Да, в духовном плане я тогда открыл для себя главное — увидел, что есть мир любви, настоящей христианской жизни. Двери его дома, как и сейчас, вплоть до последнего дня, были открыты для всех. Круглый год к нему приезжали люди, он каждого стремился согреть своей любовью, растопить ему сердце, помочь человеку увидеть свой внутренний мир. Для отца Павла не существовало чужих проблем, чужой боли, он всем сопереживал, старался утешить, помочь, духовно укрепить.
Люди приезжали очень разные: научная и творческая интеллигенция и совсем простые. Некоторые — партийные и ответственные работники. Каждый вечер кто-то приходил: пили чай, обсуждали разные проблемы. Очень широкий кругозор был у отца Павла, его интересовало буквально всё: жизнь во всем ее разнообразии, поэзия, музыка, наука. Например, со мной как математиком он любил говорить о логике. Естественно, высшую математику ему трудно было понять, но логикой он интересовался.
Он всегда чувствовал, что интересно собеседнику, ни перед кем не заискивал, но и ни над кем не возносился, ровно относился ко всем, в каждом видел образ Божий.
И каждый, кто к нему приходил, мог стать отцу Павлу другом — сердце его вмещало всех. Но не все хотели.
Много интересных людей повидал я в доме у отца Павла, не всех сейчас вспомню, но хочу рассказать о Борисе Георгиевиче Врангеле. Племянник генерала Врангеля, невысокий, худенький, но настоящий барон и с очень интересной судьбой.
Он родился в 1917 году. В 1918 году на глазах семьи расстреляли отца, человека сугубо штатского. Борис Георгиевич рассказывал, что его отец считал преступлением против России держать свои деньги в иностранных банках, и им пришлось бедствовать, оказавшись за границей — в Бельгии. Детей пришлось распределить по разным католическим пансионам. Он закончил филологический факультет Брюссельского университета.
Так ему хотелось вернуться на Родину, что он пришел с немцами на оккупированную территорию, в Прибалтику. Он не служил в немецкой армии, устроился по хозяйственной части, а когда немцы отступали, решил остаться. Знал, на что идет, что его здесь ждет, но остался. Сколько мужества надо иметь!
Вскоре его арестовали и дали 25 лет лагерей — хорошо не расстреляли. Когда после XX съезда началась реабилитация, ему скостили срок, он отсидел 14 лет в лагере и пять в ссылке, а потом вернулся на Псковщину. В юности он потерял веру в Бога, но к концу жизни пришел в храм, познакомился с отцом Павлом, часто бывал у него дома. Уверовал глубоко и ревностно, стал алтарничать в храме. Похоронен он у Мироносицкого храма, где служил отец Павел. Такая удивительная судьба!
Он не мог злиться и раздражаться
— А как отец Павел относился к человеческим немощам? Ведь не только с болью к нему люди приходили, не только за утешением, наверняка ему, как и каждому священнику, приходилось узнавать о нехороших поступках.
— Отец Павел легко прощал личные обиды. Некоторые вещи меня даже шокировали. Помню, в начале девяностых — это уже в Мироносицком храме было — проводил он с детьми урок по Закону Божьему. Вдруг входит в класс подвыпивший мужичок и просит, точнее, требует, чтобы отец Павел отслужил панихиду. Не помню, в храме или на могилке, но, кажется, заранее они договаривались.
Отец Павел выходит с ним в коридор и говорит: «Извините, у меня сейчас урок, скоро закончится, я к вам выйду и отслужу». Но он стал требовать, чтобы отец Павел немедленно шел служить, и при этом матерился. По-моему, отец Павел закончил урок раньше времени, и мы пошли к храму. А мужичок уже в раж вошел, поток злобной брани из него так и льется. «Тебе надо бы и вторую ногу выдернуть», — сказал он. Отец Павел даже не повернулся к нему, а голову опустил — сокрушенно, с состраданием к человеку, который пришел панихиду по родственнику отслужить, а переполнен злобой.
Но никакой личной обиды у отца Павла его поведение не вызвало. Видимо, такой напряженной духовной жизнью он жил, жизнью молитвенной, что не мог злиться на других, раздражаться. «Господи, прости им, не ведают, что творят», — эти слова Христа были ему близки и понятны.
— В лагере отец Павел получил специальность сварщика. Много ли он на вашей памяти делал по дому, по хозяйству?
— К заботе о своей семье он относился как к своей христианской обязанности, по возможности стараясь облегчить их быт. Вообще отец Павел не гнушался никакой работы, самой черной. Можете представить священника, который будет своими руками вычищать выгребную яму? У него были руки рабочего человека. Ему нравилось строить. Строил при первой возможности: дом, храм, приют для инвалидов…
Для всех был всем
— С другими диссидентами он общался?
— Отец Павел, как замечательно сказал на отпевании отец Роман Гуцу, был для всех всем. Диссиденты говорят, что он был диссидентом, определенные церковные круги считают его своим единомышленником, а бабушки в Писковичах вспоминают, какой замечательный, простой батюшка отец Павел. На самом деле он, как и подобает пастырю и вообще христианину, шире всех этих условностей, групп, классов, субкультур.
Диссидентом в прямом смысле слова отца Павла не назовешь. Да, его осудили за антисоветскую агитацию и пропаганду, но он не занимался политикой, не боролся с режимом, а просто исповедовал веру и открывал людям ее красоту и глубину, а это советская власть расценивала как преступление.
Конечно, он общался тогда с Глебом Якуниным, отцом Николаем Эшлиманом, но ведь они тоже не с режимом боролись, а защищали права верующих — права, гарантированные на бумаге, но никогда при советской власти не соблюдавшиеся. Мало кто решался в то время возвысить свой голос за свободу религиозной жизни в России, и все, кто решался, друг с другом пересекались. К сожалению, чаще люди предпочитают истине временные блага и молчат. Так было во времена Христа, во времена Максима Исповедника, при советской власти, так и сейчас. Отец Павел один из немногих, кто не боялся. Он был цельным человеком, строящим свою жизнь по образу Христа; был настоящим исповедником веры, который достойно пронёс свой крест до конца.
— Был ли он строгим духовником?
— Он не был категоричен, никогда никому не говорил: «Делай так и никак иначе», всегда давал возможность человеку самому разобраться, что-то советовал, но не давил, не подавлял чужую волю. И когда мы решили переехать к нему в Писковичи, и когда вернулись в Москву, и когда я решил принять сан, он внимательно выслушивал меня и, видя решимость, благословлял. Но все это были мои или наши с женой решения.
Внезапная смерть отца Павла — трагедия для всех, кто его знал или слышал о нем, но далеко не все знали и слышали. Может быть, хотя бы теперь широкая общественность ближе соприкоснется с ним, осмыслит его духовное наследие. Пока, к сожалению, в разговорах о нем много наносного, второстепенного. А главное то, что отец Павел был настоящим православным человеком, молитвенником, аскетом, замечательным проповедником, мудрым и чутким пастырем.
Беседовал Леонид Виноградов
Фото Анны Гальпериной