Откровенно

Протоиерей Алексий Уминский — о том, каково священнику работать ведущим на светском телевидении, о массовой культуре и том, способно ли современное ТВ оказать содействие миссионерской проповеди Православия.

Я много лет сотрудничаю с телевидением, веду программу “Православная энциклопедия” и не перестаю думать о том, а действительно ли и в какой мере современное телевидение способно оказать содействие миссионерской проповеди Православия? И если получается, что не совсем, то можно ли изменить телевидение?

Но такие проблемы поодиночке не решаются, и прежде всего нам следует обратиться к такому явлению, как массовая культура, плодами которой и кормят телезрителя. И тем самым вопрос следует ставить так: что должно измениться, чтобы работники телевидения увидели среди своих задач повышение нравственного, культурного и образовательного уровня российских граждан?

Ведь нельзя забывать, что “массовая культура” — это не только телевидение. Мы все в той или иной мере воспитаны массовой культурой, и воспитание это началось уже очень давно. Нельзя сказать, что культура советского периода не была массовой. Если помните, она тоже была рассчитана на очень средний интеллект и не очень хорошее воспитание. Среди прочего попадались, конечно же, шедевры и образцы высокого искусства, но в основном это была именно “массовая культура”, причём культура, имевшая идеологическую направленность, в основе которой лежало продвижение определённых идей.

Другое дело, что массовой культуре того времени хотелось противостоять (так как она носила очевидно заказной характер), чем, собственно говоря, и занималась интеллигенция того времени. Ищущие люди и люди, ищущие Бога, отрывались от масскультуры и уходили в иное поле, в субкультуру, либо искали для собственного воспитания и воспитания своих детей настоящие образцы высокой культуры.

Сейчас культурное поле значительно расширилось, и культура как бы не носит идеологического характера, на самом же деле идеологическая составляющая просто сильно растворена и как бы не занимает заметного положения. Суть же её остаётся прежней — управление массовым сознанием. Это своего рода способ одурачивания людей, специально созданный для того, чтобы вкладывать в умы нужные идеологемы.

Массовая культура, которая заполнила собою эфир, магазинные прилавки, театральную эстраду, как мне кажется, — вовсе не внезапно появившаяся вещь. Это — идеальный способ влияния на общество, используемый в тех случаях, когда желательно сделать из общества легко управляемую и легко убеждаемую толпу. Этот способ позволяет себя узнавать по тому, что для него характерно одно страшное свойство: он делает людей безликими.

Технологии обезличивания хорошо отработаны, например, сектантами, — но и специалистами по рекламе. Цель таких технологий — достижение у слушающего расслабленного состояния, приготовление его к гипнозу. Человек приходит с работы, включает телевизор, и его начинают успокаивать, веселить, отвлекать от серьёзного, убеждать в том, что думать вообще не нужно. Ведь если что-то серьёзное и страшное с людьми и происходит, то такое бывает только в телесериалах. Но в телесериалы никто не верит…

А когда нечто подобное вдруг случается, например, в станице Кущевская, то шок и сформированная телевидением привычка ежедневно видеть ужасы, слышать о них, становится причиной нежелания задумываться о происходящем в реальной жизни. Человека приучают к тому, что он вообще не должен думать, он — всего лишь потребитель, которого обязаны развлекать, веселить, расслаблять, а если и пощекочут ему нервы, то потом вместе с замечательными, честными и благородными людьми из популярного сериала можно снять стресс, попить пивка, водочки и так приобщиться к настоящей жизни.

Потом начнётся новостной блок, где члены правительства за что-то проголосуют, примут какие-то законы… Потом на десять минут можно стать и серьёзным, ведь говорят о стране: плохая погода, неурожаи, катастрофы, столкнулись поезда…Тебя напугали, ты пришёл в ужас, но потом осознал, что всё это случилось не с тобою, а с кем-то другим, погибли другие люди. Потом президент посещает птицефабрику, премьер едет на жёлтой машине. А может быть, и в самом деле всё хорошо? Так пусть тогда ничего и не меняется.

Другими словами, у зрителя вырабатывается “реакция нереагирования”, неприятия, или, как сказал руководитель центрального канала, отвечая на вопрос о том, почему на телевидении такое показывают, “пипл хавает!» *. “Хавает”, потому что приучен. А в таком случае и совершенно банальные вещи, озвученные популярным ведущим на предмет ситуации на телевидении, воспринимаются сегодня как подвиг исповедничества работника медиа-сфе­ры: “Человек вдруг правду сказал!”.

А чтобы наступили изменения, культура должна наконец стать востребованной. Ведь у нас есть замечательные телеканалы, но увы, сегодня их нельзя назвать рейтинговыми. Сравните рейтинги передач телеканала “Культура” и, скажем, программы “Поле чудес”. Всё очевидно. И мне кажется, что такое телевидение оказалось для кого-то очень выгодным. Оно не говорит о проблемах, не заставляет думать, не настраивает душу на поиск правды, но это противоестественно для человека, а значит, образуется почва, на которой не может не появиться другое телевидение.

Например, цифровое, которое, с одной стороны, есть не что иное, как порождение массовой культуры и массового сознания, а с другой, становится, как впрочем, и интернет вообще, неким неконтролируемым пространством, в котором люди всё-таки чего-то хотят, чего-то ищут, с чем-то не согласны. И они, эти люди, оказываются способными узнавать, что же происходит на самом деле, высказывать своё мнение и объединяться.

Вот почему мне кажется, что телевидение в том виде, в котором оно существует сейчас, доживает свои последние годы. Я уверен, что технологии так быстро развиваются, что вскоре, став цифровым, телевидение будет бороться за зрителя, и наступит время настоящего народного выбора. И на таком телевидении станут востребованными хорошие фильмы, образовательные программы, передачи религиозного содержания. Нечто подобное уже произошло в блогосфере, скоро к тому же самому придёт и телевидение. Это естественный процесс перерождения, который не затормозить.

Нижеследующие соображения возникли у меня потому, что я сотрудничаю с Центром Иринея Лионского и тем самым не могу не задумываться о том, часто ли человек, подверженный влиянию массовой культуры, попадает в секты, и если да, то почему это происходит. Я уже говорил о том, что человек, подверженный влиянию массовой культуры, становится управляемым, и о том, что манипуляции сознанием имеют одни и те же законы, независимо от того, кто их применяет. Сектанты часто пользуются теми же самыми приёмами, что и наше телевидение, когда пытаются в чём-то убедить слушателя.

Поэтому очевидно, что человек, который привык не думать, не рассуждать, а лишь удивляется происходящему и падок на чудеса и сенсации, бывает очень доволен, когда ему говорят, что он способен воспринять “уникальное знание” или стать причастным к раскрытию какой-нибудь страшной тайны. У такого человека создаётся впечатление, что он ищет и вот-вот найдёт истину, однако, увы, приблизиться к высокому и настоящему он не способен, а потому и готов постоянно получать вместо этого какую-то “жвачку”. Сектанты постоянно питают своих адептов субпродуктами квази-истины, и человек, который имеет навык довольствоваться подменами, просто не замечает разницы.

Но, конечно же, надо сказать и о том, что членами сект нередко становятся психически неуравновешенные люди, чьё состояние, возможно, и было спровоцировано непрерывным экранным мельканием, сменой кадров и бесконечными рассуждениями ни о чём. Раздробленная, постоянно распадающаяся картина, которую являет нам телевидение, вполне адекватна шизофреническому сознанию. И человек, чья психика пребывает в неустроенном состоянии, чувствуя потребность в религиозном поиске, конечно же, скорее окажется в секте. Хотя и в Церковь в поисках чудес и мистики нередко приходят люди, чьё сознание помрачилось от непрерывного просмотра телевизора.

Некоторые полагают, что сектанты, возможно, — лучшие представители общества, потому что они по крайней мере искали истину. Наверное, бывает и такое. Нельзя же на всех навешивать одинаковые ярлыки. Люди оказываются в сектах по разным причинам.

Скажем, если в семье несколько поколений людей считают себя “свидетелями Иеговы”, то у них, наверное, нет ни конфликта поколений, ни тех трагедий, которые есть в среде новообращённых, чьи родственники приходят за помощью в Центр Иринея Лионского. Со слезами на глазах они рассказывают о том, что сын или дочь попали к “Свидетелям Иеговы”, отвергли семью, перестали отмечать общие праздники, стали совершенно чужими, отказываются от переливания крови и пр. Всё это, конечно же, очень страшно. Однако такого же рода недовольство мы можем услышать и от бабушки, чья внучка попала к “батюшке-И-эН-эН-исту”. Увы, корни у этих проблем одни и те же.

Если говорить о миссионерском аспекте уже известных нам православных программ, то они, увы, ограничены в способах подачи материала прежде всего в жанровом смысле, и это одна из больших проблем. Если мы пытаемся привлечь внимание телезрителей, то, соответственно, хотим мы того или нет, мы должны работать в режиме шоу, потому что именно “шоу” привлекает большое количество людей.

Но в моём представлении для миссионера всегда существует опасность скатиться на рассказы о чудесах и тем самым вдохновить зрителя на их поиск, а это своего рода православное язычество, а не христианская проповедь. С вожделением “хлеба и зрелищ” Церковь боролась несколько веков. Нельзя устраивать шоу из проповеди. Миссионер с самого начала должен задавать правильный тон, говорить со зрителем на другом языке. Слушая о вере, человек должен приходить в иное состояние, так как бессмысленно оставаться расслабленным, если хочешь воспринять слово Истины.

Другая важная проблема телевизионного миссионерства заключается в том, что мы очень “сладкие”. Мы очень благополучные, у нас всегда всё хорошо. Мы ничего плохого о себе не говорим, никогда не бываем готовы признавать свои неудачи. Мы не говорим о своих болезнях, потому что считаем неэтичным выносить сор из избы. Но современный мыслящий человек ждёт откровенного и серьёзного разговора. Он хочет понимать, что происходит, и разбираться в церковных проблемах. А на тех каналах, где сегодня рассказывают о православной вере, ведущие зачастую задают тон всезнающих хранителей истины, у которых никогда не бывает никаких внутренних проблем.

Такая позиция, на мой взгляд, сегодня совершенно не конструктивна. Время гонений на Церковь прошло. Если кто-то и нападает на Церковь или пробует на прочность наши стены, то часто лишь для того, чтобы узнать, насколько они крепки, насколько Церковь правдива, надёжна, насколько ей можно доверять и насколько в такую Церковь можно влиться. Люди ещё не забыли времена жизни при коммунистической партии и могут просто опасаться наступить второй раз на одни и те же грабли, а узнать жизнь Церкви изнутри сейчас очень непросто.

Вне всякого сомнения, есть счастливчики, которые обратились к Богу без миссионерской проповеди, без какого бы то ни было движения к ним со стороны самой Церкви. Таких людей много, и они будут всегда. Они приходят к вере, не спрашивая о том, что в Церкви хорошо, что плохо, а просто потому, что узнали Христа и Он привёл их в храм. Им ничего не надо объяснять. Они всё видят своими глазами.

Но есть и миллионы тех, для кого Церковь — это прежде всего организация, — большая, мощная, красивая, властная, утверждающая очень высокие принципы. А люди привыкли к тому, что тот, кто говорит о высоких принципах, часто обманывает, — именно так, например, десятилетиями поступали государственные чиновники в СССР. И Церковь в нашей стране осталась единственным институтом, который в своё время получил огромный аванс доверия и веры от людей, потому что противостоял лживой власти и хранил себя от её влияния.

Итак, сегодня Церковь никто не гонит. Церкви отдали имущество, и она сразу стала монополистом в сфере недвижимости. Люди стали думать: “О, у Церкви теперь такие богатства…”. Слово богатство у нас имеет отрицательный оттенок, мы не любим богатых, так нас приучили в 17-м году. Если священник богат, ему никто не верит. “Если вы богаты, то куда идут ваши средства, где они?”, — спрашивают нас люди. То тут, то там постоянно возникают ситуации, в которых Церковь провоцируют дать ответ. Современные люди ждут от Церкви открытости, ждут определённых действий и определённой точки зрения. Ведь после того, что случилось в станице Кущевская, после происшествий в Боголюбово, в Оптиной миряне так и не услышали, что думают по этому поводу архиереи.

Мне кажется, что самой важной составляющей миссионерства сегодня является даже не разъяснение того, как правильно креститься и свечки ставить, а открытость к обществу, участие в решении проблем паствы. Мне кажется, именно это могло бы привлечь людей к Церкви — уверенность в том, что они могут быть услышаны, поняты, поддержаны и приняты вместе со всеми своими проблемами. Лишь убедившись в том, что он дорог Церкви, человек сможет войти в неё, принести сюда самого себя, свою душу, и только потом начать спрашивать: как жить, как верить, как молиться и т. д.

И прежде всего именно такой подход Церкви к человеку, к личности, к душе, я думаю, должен быть отражён на телевидении, в программах общественного значения, которые смотрят люди неверующие, далекие от Церкви. В этом, наверное, и состоит миссионерство. Но я не могу так прямо заявить, что открыто говорить о проблемах народа — обязанность Церкви и задача текущего момента. На мой взгляд, в Церкви по причине двухвекового синодального периода и семидесятилетнего пребывания под игом советской власти инструментарий взаимодействия с обществом пока ещё недостаточно разработан.

До последнего времени Церковь просто не имела возможности открыто говорить о проблемах. И я уверен, что если сейчас мы не предложим обществу новых форм взаимодействия, не закрепим их в виде соборных решений, мы можем просто упустить данное нам для этого время. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в своих проповедях постоянно обозначает болевые точки, говорит об общественных язвах, но пока это воспринимается лишь как личная позиция Предстоятеля.

Но несмотря на все трудности церковные люди переживают сегодня благоприятный период. И мне кажется, если мы упустим время, когда можно и нужно жить активно, трудиться на благо Церкви и Отечества, проведём его в бездействии, то другого такого времени может и не быть. Без всякого сомнения, это тот самый момент, когда общество с доверием и уважением смотрит на Церковь с осознанием того, что именно в церковной истории и церковной культуре лежат корни государственности и национальной политики России.

Люди, живущие в нашей стране, пусть на 80%, но всё же ощущают себя православным народом. Возможно, не все ходят в Церковь, не все знают учение Христово, но граждане России доверяют Церкви, именно в ней они видят и защиту собственной идентичности. И сейчас именно тот момент, когда люди, которые ассоциируют себя с Православием, могут по-настоящему узнать Церковь, увидеть в ней Мать, которой дорого каждое чадо, почувствовать на себе её заботу, в которой одинаково остро нуждаются как простой человек, так и олигарх, получивший второй срок.

Если те конкретные шаги, которые сейчас предпринимает Церковь по организации социальной и миссионерской деятельности на приходах, не будут восприняты формально и организация миссионерской и социальной работы не превратится в деятельность “для галочки”, то именно этим путём, “с низа”, Церковь может и должна выйти к людям — через приходы, через общины. Все акценты поставлены правильно, всё именно так и должно быть.

И всё же добавлю, что не менее остро люди нуждаются в том, чтобы слышать голос непререкаемого авторитета Церкви, Патриарха, епископата, который звучал бы на всю страну и был бы слышен всем; который, может быть, и не нравится кому-то, но со всею определённостью должен быть обращён к народу, к власти, к обществу. Не только Патриарх, но каждый епархиальный архиерей отвечает за вверенную ему Богом паству, отвечает и за то, что происходит не только в церковной ограде, но и в стране. Мы все обязаны давать церковный ответ на тот беспредел, который творится в обществе. А транслировать голос Церкви, в свою очередь, могли бы и миссионерские программы телевидения.