Откровенно

1. Священник-телеведущий

Я много лет сотрудничаю с телевидением, веду программу “Православная энциклопедия” и не перестаю думать о том, а действительно ли и в какой мере современное телевидение способно оказать содействие миссионерской проповеди Православия? И если получается, что не совсем, то можно ли изменить телевидение? Но такие проблемы поодиночке не решаются, и прежде всего нам следует обратиться к такому явлению, как массовая культура, плодами которой и кормят телезрителя. И тем самым вопрос следует ставить так: что должно измениться, чтобы работники телевидения увидели среди своих задач повышение нравственного, культурного и образовательного уровня российских граждан?

Ведь нельзя забывать, что “массовая культура” — это не только телевидение. Мы все в той или иной мере воспитаны массовой культурой, и воспитание это началось уже очень давно. Нельзя сказать, что культура советского периода не была массовой. Если помните, она тоже была рассчитана на очень средний интеллект и не очень хорошее воспитание. Среди прочего попадались, конечно же, шедевры и образцы высокого искусства, но в основном это была именно “массовая культура”, причём культура, имевшая идеологическую направленность, в основе которой лежало продвижение определённых идей. Другое дело, что массовой культуре того времени хотелось противостоять (так как она носила очевидно заказной характер), чем, собственно говоря, и занималась интеллигенция того времени. Ищущие люди и люди, ищущие Бога, отрывались от масскультуры и уходили в иное поле, в субкультуру, либо искали для собственного воспитания и воспитания своих детей настоящие образцы высокой культуры.

Сейчас культурное поле значительно расширилось, и культура как бы не носит идеологического характера, на самом же деле идеологическая составляющая просто сильно растворена и как бы не занимает заметного положения. Суть же её остаётся прежней — управление массовым сознанием. Это своего рода способ одурачивания людей, специально созданный для того, чтобы вкладывать в умы нужные идеологемы. Массовая культура, которая заполнила собою эфир, магазинные прилавки, театральную эстраду, как мне кажется, — вовсе не внезапно появившаяся вещь. Это — идеальный способ влияния на общество, используемый в тех случаях, когда желательно сделать из общества легко управляемую и легко убеждаемую толпу. Этот способ позволяет себя узнавать по тому, что для него характерно одно страшное свойство: он делает людей безликими.

Технологии обезличивания хорошо отработаны, например, сектантами, — но и специалистами по рекламе. Цель таких технологий — достижение у слушающего расслабленного состояния, приготовление его к гипнозу. Человек приходит с работы, включает телевизор, и его начинают успокаивать, веселить, отвлекать от серьёзного, убеждать в том, что думать вообще не нужно. Ведь если что-то серьёзное и страшное с людьми и происходит, то такое бывает только в телесериалах. Но в телесериалы никто не верит… А когда нечто подобное вдруг случается, например, в станице Кущевская, то шок и сформированная телевидением привычка ежедневно видеть ужасы, слышать о них, становится причиной нежелания задумываться о происходящем в реальной жизни. Человека приучают к тому, что он вообще не должен думать, он — всего лишь потребитель, которого обязаны развлекать, веселить, расслаблять, а если и пощекочут ему нервы, то потом вместе с замечательными, честными и благородными людьми из популярного сериала можно снять стресс, попить пивка, водочки и так приобщиться к настоящей жизни. Потом начнётся новостной блок, где члены правительства за что-то проголосуют, примут какие-то законы… Потом на десять минут можно стать и серьёзным, ведь говорят о стране: плохая погода, неурожаи, катастрофы, столкнулись поезда…Тебя напугали, ты пришёл в ужас, но потом осознал, что всё это случилось не с тобою, а с кем-то другим, погибли другие люди. Потом президент посещает птицефабрику, премьер едет на жёлтой машине. А может быть, и в самом деле всё хорошо? Так пусть тогда ничего и не меняется.

Другими словами, у зрителя вырабатывается “реакция нереагирования”, неприятия, или, как сказал руководитель центрального канала, отвечая на вопрос о том, почему на телевидении такое показывают, “пипл хавает!”¹. “Хавает”, потому что приучен. А в таком случае и совершенно банальные вещи, озвученные популярным ведущим на предмет ситуации на телевидении, воспринимаются сегодня как подвиг исповедничества работника медиа-сфе­ры: “Человек вдруг правду сказал!”.

А чтобы наступили изменения, культура должна наконец стать востребованной. Ведь у нас есть замечательные телеканалы, но увы, сегодня их нельзя назвать рейтинговыми. Сравните рейтинги передач телеканала “Культура” и, скажем, программы “Поле чудес”. Всё очевидно. И мне кажется, что такое телевидение оказалось для кого-то очень выгодным. Оно не говорит о проблемах, не заставляет думать, не настраивает душу на поиск правды, но это противоестественно для человека, а значит, образуется почва, на которой не может не появиться другое телевидение. Например, цифровое, которое, с одной стороны, есть не что иное, как порождение массовой культуры и массового сознания, а с другой, становится, как впрочем, и интернет вообще, неким неконтролируемым пространством, в котором люди всё-таки чего-то хотят, чего-то ищут, с чем-то не согласны. И они, эти люди, оказываются способными узнавать, что же происходит на самом деле, высказывать своё мнение и объединяться.

Вот почему мне кажется, что телевидение в том виде, в котором оно существует сейчас, доживает свои последние годы. Я уверен, что технологии так быстро развиваются, что вскоре, став цифровым, телевидение будет бороться за зрителя, и наступит время настоящего народного выбора. И на таком телевидении станут востребованными хорошие фильмы, образовательные программы, передачи религиозного содержания. Нечто подобное уже произошло в блогосфере, скоро к тому же самому придёт и телевидение. Это естественный процесс перерождения, который не затормозить.

Нижеследующие соображения возникли у меня потому, что я сотрудничаю с Центром Иринея Лионского и тем самым не могу не задумываться о том, часто ли человек, подверженный влиянию массовой культуры, попадает в секты, и если да, то почему это происходит. Я уже говорил о том, что человек, подверженный влиянию массовой культуры, становится управляемым, и о том, что манипуляции сознанием имеют одни и те же законы, независимо от того, кто их применяет. Сектанты часто пользуются теми же самыми приёмами, что и наше телевидение, когда пытаются в чём-то убедить слушателя. Поэтому очевидно, что человек, который привык не думать, не рассуждать, а лишь удивляется происходящему и падок на чудеса и сенсации, бывает очень доволен, когда ему говорят, что он способен воспринять “уникальное знание” или стать причастным к раскрытию какой-нибудь страшной тайны. У такого человека создаётся впечатление, что он ищет и вот-вот найдёт истину, однако, увы, приблизиться к высокому и настоящему он не способен, а потому и готов постоянно получать вместо этого какую-то “жвачку”. Сектанты постоянно питают своих адептов субпродуктами квази-истины, и человек, который имеет навык довольствоваться подменами, просто не замечает разницы.

Но, конечно же, надо сказать и о том, что членами сект нередко становятся психически неуравновешенные люди, чьё состояние, возможно, и было спровоцировано непрерывным экранным мельканием, сменой кадров и бесконечными рассуждениями ни о чём. Раздробленная, постоянно распадающаяся картина, которую являет нам телевидение, вполне адекватна шизофреническому сознанию. И человек, чья психика пребывает в неустроенном состоянии, чувствуя потребность в религиозном поиске, конечно же, скорее окажется в секте. Хотя и в Церковь в поисках чудес и мистики нередко приходят люди, чьё сознание помрачилось от непрерывного просмотра телевизора.

Некоторые полагают, что сектанты, возможно, — лучшие представители общества, потому что они по крайней мере искали истину. Наверное, бывает и такое. Нельзя же на всех навешивать одинаковые ярлыки. Люди оказываются в сектах по разным причинам. Скажем, если в семье несколько поколений людей считают себя “свидетелями Иеговы”, то у них, наверное, нет ни конфликта поколений, ни тех трагедий, которые есть в среде новообращённых, чьи родственники приходят за помощью в Центр Иринея Лионского. Со слезами на глазах они рассказывают о том, что сын или дочь попали к “Свидетелям Иеговы”, отвергли семью, перестали отмечать общие праздники, стали совершенно чужими, отказываются от переливания крови и пр. Всё это, конечно же, очень страшно. Однако такого же рода недовольство мы можем услышать и от бабушки, чья внучка попала к “батюшке-И-эН-эН-исту”. Увы, корни у этих проблем одни и те же.

Если говорить о миссионерском аспекте уже известных нам православных программ, то они, увы, ограничены в способах подачи материала прежде всего в жанровом смысле, и это одна из больших проблем. Если мы пытаемся привлечь внимание телезрителей, то, соответственно, хотим мы того или нет, мы должны работать в режиме шоу, потому что именно “шоу” привлекает большое количество людей. Но в моём представлении для миссионера всегда существует опасность скатиться на рассказы о чудесах и тем самым вдохновить зрителя на их поиск, а это своего рода православное язычество, а не христианская проповедь. С вожделением “хлеба и зрелищ” Церковь боролась несколько веков. Нельзя устраивать шоу из проповеди. Миссионер с самого начала должен задавать правильный тон, говорить со зрителем на другом языке. Слушая о вере, человек должен приходить в иное состояние, так как бессмысленно оставаться расслабленным, если хочешь воспринять слово Истины.

Другая важная проблема телевизионного миссионерства заключается в том, что мы очень “сладкие”. Мы очень благополучные, у нас всегда всё хорошо. Мы ничего плохого о себе не говорим, никогда не бываем готовы признавать свои неудачи. Мы не говорим о своих болезнях, потому что считаем неэтичным выносить сор из избы. Но современный мыслящий человек ждёт откровенного и серьёзного разговора. Он хочет понимать, что происходит, и разбираться в церковных проблемах. А на тех каналах, где сегодня рассказывают о православной вере, ведущие зачастую задают тон всезнающих хранителей истины, у которых никогда не бывает никаких внутренних проблем.

Такая позиция, на мой взгляд, сегодня совершенно не конструктивна. Время гонений на Церковь прошло. Если кто-то и нападает на Церковь или пробует на прочность наши стены, то часто лишь для того, чтобы узнать, насколько они крепки, насколько Церковь правдива, надёжна, насколько ей можно доверять и насколько в такую Церковь можно влиться. Люди ещё не забыли времена жизни при коммунистической партии и могут просто опасаться наступить второй раз на одни и те же грабли, а узнать жизнь Церкви изнутри сейчас очень непросто.

Вне всякого сомнения, есть счастливчики, которые обратились к Богу без миссионерской проповеди, без какого бы то ни было движения к ним со стороны самой Церкви. Таких людей много, и они будут всегда. Они приходят к вере, не спрашивая о том, что в Церкви хорошо, что плохо, а просто потому, что узнали Христа и Он привёл их в храм. Им ничего не надо объяснять. Они всё видят своими глазами. Но есть и миллионы тех, для кого Церковь — это прежде всего организация, — большая, мощная, красивая, властная, утверждающая очень высокие принципы. А люди привыкли к тому, что тот, кто говорит о высоких принципах, часто обманывает, — именно так, например, десятилетиями поступали государственные чиновники в СССР. И Церковь в нашей стране осталась единственным институтом, который в своё время получил огромный аванс доверия и веры от людей, потому что противостоял лживой власти и хранил себя от её влияния.

Итак, сегодня Церковь никто не гонит. Церкви отдали имущество, и она сразу стала монополистом в сфере недвижимости. Люди стали думать: “О, у Церкви теперь такие богатства…”. Слово богатство у нас имеет отрицательный оттенок, мы не любим богатых, так нас приучили в 17-м году. Если священник богат, ему никто не верит. “Если вы богаты, то куда идут ваши средства, где они?”, — спрашивают нас люди. То тут, то там постоянно возникают ситуации, в которых Церковь провоцируют дать ответ. Современные люди ждут от Церкви открытости, ждут определённых действий и определённой точки зрения. Ведь после того, что случилось в станице Кущевская, после происшествий в Боголюбово, в Оптиной миряне так и не услышали, что думают по этому поводу архиереи.

Мне кажется, что самой важной составляющей миссионерства сегодня является даже не разъяснение того, как правильно креститься и свечки ставить, а открытость к обществу, участие в решении проблем паствы. Мне кажется, именно это могло бы привлечь людей к Церкви — уверенность в том, что они могут быть услышаны, поняты, поддержаны и приняты вместе со всеми своими проблемами. Лишь убедившись в том, что он дорог Церкви, человек сможет войти в неё, принести сюда самого себя, свою душу, и только потом начать спрашивать: как жить, как верить, как молиться и т. д.

И прежде всего именно такой подход Церкви к человеку, к личности, к душе, я думаю, должен быть отражён на телевидении, в программах общественного значения, которые смотрят люди неверующие, далекие от Церкви. В этом, наверное, и состоит миссионерство. Но я не могу так прямо заявить, что открыто говорить о проблемах народа — обязанность Церкви и задача текущего момента. На мой взгляд, в Церкви по причине двухвекового синодального периода и семидесятилетнего пребывания под игом советской власти инструментарий взаимодействия с обществом пока ещё недостаточно разработан. До последнего времени Церковь просто не имела возможности открыто говорить о проблемах. И я уверен, что если сейчас мы не предложим обществу новых форм взаимодействия, не закрепим их в виде соборных решений, мы можем просто упустить данное нам для этого время. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в своих проповедях постоянно обозначает болевые точки, говорит об общественных язвах, но пока это воспринимается лишь как личная позиция Предстоятеля.

Но несмотря на все трудности церковные люди переживают сегодня благоприятный период. И мне кажется, если мы упустим время, когда можно и нужно жить активно, трудиться на благо Церкви и Отечества, проведём его в бездействии, то другого такого времени может и не быть. Без всякого сомнения, это тот самый момент, когда общество с доверием и уважением смотрит на Церковь с осознанием того, что именно в церковной истории и церковной культуре лежат корни государственности и национальной политики России. Люди, живущие в нашей стране, пусть на 80%, но всё же ощущают себя православным народом. Возможно, не все ходят в Церковь, не все знают учение Христово, но граждане России доверяют Церкви, именно в ней они видят и защиту собственной идентичности. И сейчас именно тот момент, когда люди, которые ассоциируют себя с Православием, могут по-настоящему узнать Церковь, увидеть в ней Мать, которой дорого каждое чадо, почувствовать на себе её заботу, в которой одинаково остро нуждаются как простой человек, так и олигарх, получивший второй срок.

Если те конкретные шаги, которые сейчас предпринимает Церковь по организации социальной и миссионерской деятельности на приходах, не будут восприняты формально и организация миссионерской и социальной работы не превратится в деятельность “для галочки”, то именно этим путём, “с низа”, Церковь может и должна выйти к людям — через приходы, через общины. Все акценты поставлены правильно, всё именно так и должно быть.

И всё же добавлю, что не менее остро люди нуждаются в том, чтобы слышать голос непререкаемого авторитета Церкви, Патриарха, епископата, который звучал бы на всю страну и был бы слышен всем; который, может быть, и не нравится кому-то, но со всею определённостью должен быть обращён к народу, к власти, к обществу. Не только Патриарх, но каждый епархиальный архиерей отвечает за вверенную ему Богом паству, отвечает и за то, что происходит не только в церковной ограде, но и в стране. Мы все обязаны давать церковный ответ на тот беспредел, который творится в обществе. А транслировать голос Церкви, в свою очередь, могли бы и миссионерские программы телевидения.

2. Бездетность

Сегодня в православных СМИ много говорится о многодетных семьях. И отношение общества к людям, у которых в семье трое и больше детей, постепенно меняется в лучшую сторону. Только вот есть люди, которым по разным причинам не удаётся родить ребёнка. Но о них говорить почему-то не принято. А ведь им, возможно, тоже нужна поддержка. О том, как пережить бесчадность и почему многодетность многодетности рознь, я и хочу поговорить.

Сейчас в православных кругах то и дело цитируется фраза, что женщина спасётся чадородием. А как быть тем, у кого по различным причинам нет детей? Мне кажется, воспринимать слово “чадородие”, сказанное в известном Послании апостола Павла, как просто “репродуктивность”, достаточно странно. Ведь тогда получается, что любая языческая репродуктивность, в основе которой лежит лишь архетип продолжения рода, спасительна. Мы знаем, что семья праведных Иоакима и Анны не была многодетной, как и семья святых Захарии и Елисаветы. Наоборот, долгое время им приходилось нести поношения за бесчадство. Но ведь “утробная” религиозная идея о том, что продолжение рода и есть как бы твоё продолжение вечности, утратилась, и у нас есть Новый Завет. Так что мне кажется, в данном случае апостол Павел имеет в виду не многодетность.

Никто не спорит, что многодетность — благо, но воспринимать её как некое духовное делание женщины, которое приводит к спасению, — это не просто неверно, но и крайне опасно. Ведь все люди разные и человеческий ресурс очень ограничен, и кому-то многодетность действительно хороша и посильна, а кому-то совершенно непосильна. Сегодня сама многодетность возводится в ранг добродетели и в православной среде считается, что нужно быть многодетным во что бы то ни стало. Многодетность хороша, когда она осмысленна, наполнена родительской любовью и одновременно — духовными и физическими силами. А бывает, что в семьях, где много детей, эти дети оказываются лишёнными полной меры необходимой родительской любви, заботы и внимания. И не потому, что родители плохие, просто у них сил не хватает. И не нужно делать вид, что всегда, когда женщина ждёт пятого или шестого ребенка, для неё это посильная радость и у неё не вырывается крик отчаяния: “Ну, Господи, сколько можно!”.

На мой взгляд, апостол Павел имел в виду то, что женщина как христианка и мать должна как можно больше вложить в воспитание своих детей. Одного или многих — неважно. В любом случае она несёт за них ответственность перед Богом и должна даровать им полноту своей материнской любви, организовать окружающее их пространство как храм Божий в своей семье.

А бездетная женщина спасётся следованием за Христом, исполнением Христовых заповедей, и прежде всего — заповедей любви. Так же, как спасётся и мужчина. А вот из логики странно трактующих высказывание апостола Павла получается, что мужчина спасётся сам по себе, он и так хорош, а женщине надо ещё детей родить, чтобы спастись. Но это, конечно, неправильно. Это совершенно убогое понимание фразы, вырванной из контекста Священного Писания, которая не может толковаться и читаться в том смысле, что женщине надо быть исключительно репродуктивной машиной и это будет её главной заслугой. В противном случае для нас идеалом христианской семьи должна стать мусульманская семья или люди какого-нибудь племени тумба-юмба, которые живут установкой, что чем больше детей, тем больше возможностей, что часть не умрёт, останется в живых и род будет продолжаться. Только что в этом от христианства? За эти мысли я часто слышу в свой адрес обвинения, что я против многоплодности, многочадия. На самом деле — я против, чтобы детей калечили в тех многодетных семьях, где родители не обращают на них никакого внимания и дети растут с ранней детской депрессией. В бесконечной депрессии находятся в таких семьях и матери от того, что они всё время рожают. И делают это не из любви, а потому, что им сказал сверхправославный муж: “Раз мы православные, значит, будем рожать до тех пор, пока ты не помрёшь в роддоме”. И я против такой далеко не христианской многодетности.

Когда в семье нет детей — это может быть связано с очень большим человеческим страданием. Потому что христианский брак осмысляется как брак, в котором любовь — прежде всего лю­бовь жертвенная, приносящая себя кому-то, отдающая. А дети — это тот плод семейной, брачной любви, которому родители прежде всего могут отдать себя. И вот — этого не случается… Может ли быть это наказанием Божьим? Могут ли эти семьи чувствовать на себе бесчадие как поношение в смысле Ветхого Завета? Думаю, что ни в коем случае.

Однако мнение, что у супругов нет детей за какие-то их грехи или проступки, можно услышать как от верующих людей, так и от тех, “кто ни во что не верит”… Это происходит потому что мы в основном — люди ветхозаветные, хоть Христос и пришёл на землю 2000 лет назад, и нам было даровано Евангелие. Но до сих пор по своему внутреннему содержанию человечество смотрит на мир вполне ветхозаветно². Даже — язычески. Хотя это примерно одно и то же, ведь и в языческой семье, и в ветхозаветной бесчадие, непродолжение рода воспринималось как следствие какого-то духовного, личного несовершенства. В христианстве этого быть не может. Но у нас есть такое понятие как Промысел Божий, который нам не ведом, который мы постигаем только оглядываясь назад, понимая, что “это” в нашей жизни было не горе, не лишения, не катастрофа, а вот каким-то странным, удивительным образом Промысел Божий провёл нас между страшными, тяжёлыми и невыносимыми испытаниями и вдруг явил через это познание Божьей любви, Его заботу о нас. Датский философ-христианин Серен Кьеркегор написал: “Если Бог не есть абсолютная любовь везде, во всём, то никакого Бога нет. Но если Бог есть любовь, совершенно не страшно Его не понимать. Ты можешь доверять Ему, не понимая”. И мы порой не можем вместить Промысел Божий о нас, не можем его понять. Но если человек для себя определил главное в своём отношении к Богу, что Он для него есть Любовь, то тогда он сможет принять из Его руки в том числе и бездетность. Как некое осуществление себя иным способом, иным путём, нахождение излияния своей супружеской любви на что-то иное или на кого-то другого.

Например, можно взять на воспитание ребёнка. Многим трудно решиться на такой шаг, потому что боязно: удастся ли полюбить чужого ребёнка? Но возможностей и способов любить очень много. Другое дело, когда человек хочет любить — обладая, владея ребёнком как некой собственностью. Так происходит порой с кровными детьми. Родители думают: “Это наш ребенок, а значит — он должен быть нашим трафаретом, объектом наших амбиций, желаний, мы хотим, чтобы он соответствовал нашим чаяниям, учился в определённой школе, ВУЗе и так далее”. И они не видят и не слышат, чего же хочет сам ребёнок, не замечают, что ребёнок смотрит на мир своими собственными глазами, что у него восторженно бьётся сердечко и его восхищают те вещи, которые родителям недоступны. И вот они так проходят в жизни мимо своего ребёнка, при этом по-своему любя его. Вот потому-то люди боятся взять в семью чужого ребёнка, боятся, что он не будет их собственностью, их тенью. А нужно любого ребёнка — кровного или приёмного — видеть как не своего, а Божьего, уйти от чувства собственности по отношению к нему. Только тогда можно по-настоящему полюбить. И тогда не будет боязни в вопросах усыновления. И если женщина не может родить сама, она может спасти того, у кого нет родителей, и забыть о своей бесплодности. Забыть, прижимая этого ребёнка к своей груди и давая ему максимальную ласку, но не присваивая его себе. Усыновление — это не просто выход для бездетной семьи, это её счастье и христианская обязанность. Наверное, Господь стремится сделать так, чтобы родители, у которых нет детей, и дети, у которых нет родителей, нашли друг друга.

Но ведь и не всем супругам разрешат взять в семью ребёнка (по состоянию здоровья, например), но, повторяю, возможностей любить у человека очень много. И детей, нуждающихся в заботе, можно любить, даже если их не дали тебе в руки. Их можно посещать в детских домах, в сиротских приютах и дарить свою нежность, внимание, время.

Нельзя забывать, что желание ребёнка, продолжения себя — это на уровне сильнейшего инстинкта. А с такими сильнейшими инстинктами трудно бороться…

Мы все — люди плотские, и в нас, кроме духовной, есть и инстинктивная, животная жизнь. Но если женщина будет постоянно заниматься самокопанием, надавливать на больную точку своего природного инстинкта, желания самой родить, выкормить грудью, то неизбежно дойдёт до отчаяния. А нужно осознавать, что Господь нас понимает, участвует в каждом мгновении нашей жизни. Каким образом — я не знаю, но я верю в это. Мы не знаем почему одним что-то дано, а другим — нет; почему одни рождаются богатыми, а другие нищими, одни здоровыми, другие — больными. Во всех этих ситуациях — вопрос в нашем доверии Богу, в нашем следовании за Ним и в поиске того, чего ты действительно хочешь. Если любить, а не приобретать любовь, не присваивать её себе, то тогда выход есть. Если же ты хочешь присвоить любовь себе, то ситуация оказывается одинаково безвыходной и у тех людей, которые могут родить, и у тех, которым это не удаётся.

Судя по многочисленным форумам, некоторые бездетные женщины, кажется, дошли до высокой точки отчаяния. Они не хотят слышать никакую аргументацию и зациклились лишь на своей боли и желании забеременеть. “Мы хотим просто родить, использовать себя как вот матку, дающую потомство”. Но это, простите меня, нечто чисто животное, кроме которого в человеке должно быть что-то ещё. Человек всё же должен быть выше этого. Если тебе не дано — что ты сделаешь?! Ну, по стенке походи, ну головой побейся, всё равно мир не изменишь. Если ты, предположим, родился слепым или глухим, против чего ты будешь кричать и возмущаться? Надо перед Промыслом Божьим проявить смирение и учиться жить — слепым, глухим и тогда ты будешь жить.

Тот стереотип, существующий в обществе, согласно которому семья — это обязательное наличие детей, а без них — уже не семья, — это совершенная неправда. Семья существует и тогда, когда нет детей, но когда есть любовь двух людей, когда есть несение общего креста, тягот друг друга. Я знаю священнические бесплодные семьи. И люди несут свой крест. Тем более, что вокруг столько людей, нуждающихся в человеческом тепле и заботе. Ведь не все люди имеют семью и многие остаются вообще одинокими, не имея не только детей, но и мужа или жены, но при этом у них есть шанс не чувствовать себя обделёнными. В русских семьях было так, что не вышедшая замуж сестра жила в семье замужней или женатого брата, помогала нянчить детей, воспитывать их и была для них лучшей и любимейшей тётушкой. Так что неполнота её жизни растворялась в полноте жизни семьи близких.

А вот общество в целом проблема бездетности не волнует. В основном волнуются родственники — тёща, свекровь. Из чисто эгоистических соображений: им хочется внучков понянчить. А вопрос многодетных будоражит общество потому, что людям кажется, будто их объедают те, у кого большие семьи.

Говорят, что по статистике бездетность — частая причина разводов. Но реальная причина разводов — это нелюбовь, нежелание той любви, о которой говорит нам Христос, а стремление к присвояющему чувству. А если в конечном итоге присвоить нечего, то для таких людей нет дальше перспективы. Так что речь вовсе не об отсутствии детей. Разве мало браков, которые распадаются несмотря на наличие детей? Мне кажется, ещё больше.

Основа семьи — это муж, жена, их отношения, в основе которых — любовь. А детей им Господь даёт как некий подарок, — кому-то даёт, а у кого-то потом забирает. И эти родители остаются осиротевшими без своих детей. У кого-то рано забирает родителей. Мир, он же очень сложен, скорбен и его совершенно невозможно по полочкам разложить. Да, было бы хорошо, если бы счастливые родители любили своих детей, а они бы слушались своих родителей и все бы жили долго и счастливо. Но мы живём в реальности, в которой бессмысленно мечтать о благополучной жизни, ставить себе цель достичь её. Бог не обещает нам благополучия, о нём нет ни слова в Евангелии. Более того, Христос в этой жизни ничем, кроме Креста, обрадовать не может.

Но ведь в жизни есть вещи, которые мы называем чудесами. Тем более, если это молодая ещё семья и у них, так сказать, не всё использовано в их молитве, в их стремлении к Богу. У таких людей всё-таки есть надежда на чудо Божье, на милость Божью. В моём приходе существует замечательный опыт, когда родители со всеми минусами здоровья, с медицинскими заключениями о бесплодии всё же рожали. Рожали по обету, по молитве и очень часто рожали потому что обращались в монашескую республику Афон, в монастырь Хиландар, где из гроба святого Симеона Мироточивого, отца святого Саввы Сербского, уже много, много столетий растет виноградная лоза. В принципе мне не свойственны разговоры о чудесах: смущает некая экзальтация в этих вопросах. Но тут уже ничего поделать не могу. Сам несколько раз лично бывав на Афоне, привозил из Хиландара засушенные ягодки винограда. И с иконой святого Саввы с молитвой давал их некоторым нашим прихожанам, которые, исполнив сорокадневное правило поста и молитвы, потом вкушали эту ягодку, причащались и — зачинали детей. У меня в приходе таких случаев несколько. Но чудо даётся, если действительно есть плод молитвы и великое упование на Бога. Не вырывание у Бога: “Дай во что бы то ни стало!”, а готовность принять Его любое решение: “Да будет воля Твоя!”.

Есть ситуации, когда женщина знает, что не сможет выносить ребёнка и велик шанс, что она погибнет с ним ещё до родов. В таких случаях супруги имеют право предохраняться. Я вообще не вижу ничего страшного в том, что при определённых условиях христианские супруги могут планировать рождение или не рождение своих детей, используя для этого, естественно, не дикие и запрещённые способы. Нелепо, мне кажется, делать вид, что семья в современном мире может жить по представлениям средневековья. Ну, другие у нас условия: мы живём не в общинах, как правило, не в отдельных домах, а в квартирах многоэтажек больших городов. И очень много существует вещей, которые хочешь не хочешь, а заставляют человека по-разному в разный период супружеской жизни видеть возможность рождения ребёнка. И когда я вижу мать с сильным шизофреническим уклоном, отца, который то работает, то не работает, и у них уже четверо детей, растущих кое-как, а в любой момент этих родителей могут лишить родительских прав, потому что они только штампуют своих детей, а обеспечить их ни материально, ни любовью и психологическим комфортом не могут, — я строго говорю: “Предохраняйтесь! Потому что следующий ребёнок будет наказанием не только для себя самого, но и для всех тех детей, которых вы и сейчас воспитать уже не можете”. Почти тот же совет я даю, например, хорошей христианской семье, в которой есть две дочери-подростка, но истощённая мать не способна более выносить ребёнка.

Почему мы часто не хотим действовать с разумом, с рассуждением? Почему нам требуются на каждый шаг жёсткие указания? Это у католиков необходимо, чтобы любая ситуация была объяснена чуть ли не папой Римским. Нам этого не нужно, главное умом понять, что можно, а что нельзя, опираясь на веру, совесть и реальность, в которой мы живём.

Однако каждое моё слово касается конкретных людей и не распространяется на всех. Не дай Бог, если кто-нибудь решит, что я призываю всех подряд поступать таким образом. В христианстве вообще не положено кроить для всех один и тот же костюм и всех учить шагать строем. В одном случае это так, в другом случае это так, в третьем случае это так, а в четвёртом случае, может быть, совсем не так. Все ситуации обсуждаются лично, но всё равно каждый принимает решение сам. В любом случае бездетная семья не должна чувствовать себя неполноценной. Ещё раз хочу сказать, что если Бог есть любовь во всём, то можно Его не понимать, но — жить, спокойно Ему доверяя.