«Значит, не встретил в Церкви Христа», – слышит он порой от священников и мирян. Можно ли говорить, встретил или не встретил, и может ли община помочь ему остаться – размышляет священник Андрей Мизюк.
– Отец Андрей, человек давно в Церкви, лет 15, 20. И вот однажды он осознает, что ему все внешние проявления церковной жизни не близки. Он не понимает, для чего каждое воскресенье идти в храм, исповедоваться. Как ему быть?
Священник Андрей Мизюк
– В деревне, где я служу, в церковь ходит бабушка. Старенькая, маленькая и горбатенькая, ростом почти что с первоклассника. И она уже очень, очень давно не подходила к причастию. И вот недавно я подумал: вдруг в следующий раз приеду, а, может, она уже не встанет и не дойдет до церкви?
Я к ней подошел и спросил: «Что же вы не причащаетесь?» Бабушка потрясла своим ответом: «Ну а что я буду с одними и теми же грехами к вам подходить?» Как это грустно ни звучит, но она озвучила для меня самую большую проблему, и богословскую и церковную, которая существует у нас сейчас с тем, что таинство исповеди привязано к причастию и порой превращается, как это грустно ни звучит, в формальность.
Я, конечно, старушку причастил и, поскольку она была на исповеди некоторое время назад, не стал ее сейчас приглашать к аналою. Я вижу, что человек находится в осознании того, что с ним происходит, видит свои духовные проблемы, и они повторяются из раза в раз. Для меня это осознание – очевидный сигнал того, что человек живет духовной жизнью, совершает духовную работу, но совершенно не факт, что, рассказав в очередной раз на исповеди одно и то же, она прямо выйдет и резко изменится.
Наверное, очень важно не оставаться один на один с этими вопросами. Надо искать человека, который сможет ответить неформально, может быть того, кто сам прошел этот путь и вернулся к духовной жизни.
– А с кем проговаривать?
– Это может быть кто угодно, в том числе священник в храме, которому человек доверяет. Церковь – это сообщество людей. Тайная вечеря – это же не каждый из апостолов где-то отдельно, в разных местах собирался, сам себя представлял, а Христос вокруг Себя собрал в конкретном отдельном месте людей, которые шли за Ним.
Мы в храме словно на разных этажах
– Община помогает человеку не отдалиться от церковной жизни?
– Возможно. Бывает, что ходят в храм несколько групп людей, которые друг друга знают, друг с другом общаются. Но они не будут привечать пришедшего человека со стороны.
Общинность предполагает не только взаимосвязь людей друг с другом, вокруг храма, но еще и духовенства. С этим тоже бывают проблемы.
– В каком смысле духовенства? Священник возглавляет приход, исповедует, самое главное – служит литургию, причащает…
– Мне кажется, что священник должен участвовать в жизни прихожан не только в храме, не только на исповеди и во время богослужения. В зарубежной практике, например, в Соединенных Штатах, существует, например, такая интересная традиция – посещение священником домов своих прихожан.
Может быть, я рисую идеалистическую картину, но в идеале мне виделось бы так.
И телефон священника должен быть включен, как телефон лечащего врача, семейного доктора.
Да, мы даем свои телефоны, но все равно существует некий заборчик – чтобы человек дождался священника в субботу вечером или поймал где-нибудь в храме.
У меня ощущение, что мы все в храме, но все на каком-то cвоем уровне, словно на разных этажах, которые мало соединены, и про лестницу практически никто не знает.
– Человеку обязательно быть частью общины? А если он посещает богослужения, исповедуется, причащается, но не становится прихожанином конкретного храма?
– Такой вариант возможен, и сейчас он встречается достаточно часто. Люди ходят в различные храмы и исповедуются у различных священников, это тоже совершенно нормальная практика. Этот человек такой же православный христианин, как и те, что стали частью отдельного прихода.
Нужно понимать, что Церковь – это не отдельный приход, а соединение людей вокруг Христа. Не случайно Сам Христос сказал Петру: «На сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18), а не просто, что вот, Я создаю Церковь. Христос всегда в Церкви, но и мы, верующие – в какой-то мере основа. Как может быть Церковь без человека и людей в храмах?
– Человек живет интенсивной церковной жизнью, а потом начинается охлаждение и отход. И ему хочется вернуться в то состояние, но он чувствует, что не получается, все просто формально, и для него внутренне – не очень честно перед самим собой. Вот как ему быть?
– Все зависит индивидуально от каждого человека. Я знаю молодого человека, который в течение полугода ежедневно ходил и чуть ли не шесть раз в неделю причащался. И у меня было очень серьезное подозрение, что он в итоге взорвется.
Я ему даже что-то тактично говорил по этому поводу, конечно, не запрещая. В конце концов он ушел к пятидесятникам. Почему – он не захотел об этом говорить, но что-то в нем сломалось, а может быть, чего-то не было. С другой стороны, я понимаю, что там он нашел то, чего, к сожалению, нет у нас – внимание.
Когда не просто пришел, поздоровался, постоял, помолился, а – увидел участие в своей жизни.
Очень важно в пришедшем человеке постараться разглядеть степень его одиночества. Потому что иногда приход в храм – это шаг отчаяния человека, который понимает, что если не здесь, то где еще?
Опять же, что происходит с людьми, которые в храме годами, а потом отходят – здесь может быть много различных факторов. Бывает, человек стал меньше ходить в храм, меньше причащаться, потому что, возможно, он взрослеет, переосмысливает свои силы, возможности. Важно, чтобы не перестал совсем ходить. Людей, которые приходят в храм и с задором летают на каждую службу, я всегда предупреждаю о том, что наступит день, наступит время, когда они встанут на свои ноги и им придется начать топать самим по этой дорожке. Просто мы не сможем войти в Царствие Небесное на костылях. Хромые и сухие, и упавшие, разбитые, побитые, но входить мы будем сами.
Было преодоление, а теперь ему места нет
– Я знаю людей, которые в молодости пришли в Церковь, создали семьи, и для них вся жизнь – большая семья, маленькие дети, нет денег, не высыпаются, ходят в церковь – воспринималась как некое преодоление. Но вот прошло время, дети подросли, материальное состояние улучшилось, преодолевать ничего не надо. Но почему-то церковная жизнь, ассоциировавшаяся только с преодолением, теперь в их спокойную жизнь не вписывается. Почему так произошло?
– В конце концов, а почему должно быть преодоление? Это проблема широкого пути. В первые годы возрождения церковной жизни был пример наших старцев, духовных отцов, прошедших через лагеря.
Но ведь может быть совсем другой опыт церковной жизни. Можно посмотреть на тех же православных американцев и европейцев, у которых не было этих потрясений, как в России, не было расстрелов сотнями и тысячами людей, в том числе и за веру. Не было такого гонения на Церковь.
Человек приходит в храм, и он должен понимать, что он пришел сюда не для того, чтобы выполнить какой-то алгоритм действий. Он приходит домой, подходит к честному разговору о своей душе: человеку, в общем-то, хочется честности.
Усталость по жизни накапливается из-за того, что мы путаемся, ошибаемся, начинаем лукавить, врать. И в итоге человек порой приходит к моменту, когда он врет сам себе, а вранье самому себе – самое невыносимое. Причем обмануть самого себя все равно невозможно. Можно уговаривать, можно договариваться с совестью.
Мне кажется, люди стали отходить от церковной жизни, реже ходить в храм не потому, что у них жизнь стала благополучной, а вот как раз потому, что они начинают, возможно, быть честными сами с собой. Может быть, у них произошли изменения на каком-то качественном уровне. Самое важное, чтобы человек совсем не покинул Церковь.
А Церковь – это место, где человек может сам регламентировать свои действия, свое время, свои возможности.
– Но, бывает, человек просто отходит от Церкви. Он продолжает себя считать православным христианином, но в церковной жизни не участвует совсем. Это состояние может пройти?
– Мы нередко видим это в детях, которые ходили в воскресную школу, потом перестали ходить в храм. И думаю, многие со временем вернутся. Мы же говорим о пути, а не о чем-то статичном, раз и навсегда утвержденном.
У меня есть знакомый, которого я еще помню по тем временам, когда сам алтарничал. Потом наши дороги разошлись, его жизнь оказалась далека от Церкви.
Прошло какое-то время, он вернулся в храм, начал исповедоваться, причащаться, сейчас учится в семинарии.
Но всегда уходящий человек – это наша боль и наша проблема. Потому что уходящий – это тот, кто не нашел отзыв, не нашел ответ на какой-то вопрос, который его мучил на данном этапе жизни. Возможно, этот вопрос просто не был услышан. Должна быть какая-то чуткость, внимание. Опять же, я говорю в теории. А на практике… Бывает, правда иногда тебя встречают люди, здороваются с тобой, радуются, давно не видели, а ты сам не можешь их узнать. Через эти годы прошло столько людей мимо тебя, они тебя помнят, но – ушли. Как, почему?
– Акцентирование на внешнем – не так сидишь, не так стоишь, не так платок повязан, не так крестишься – порой идущее и от священников – может мешать человеку, который уже давно в Церкви?
– Мне недавно задали вопрос: «Как ты думаешь, может ли человек без руки креститься?» На самом деле я убежден, что креститься он может – мысленно совершать крестное знамение. И по какому критерию я теперь определяю, благочестиво он его совершил или нет?
Вообще важно думать о том, что происходит с человеком, когда он входит в богослужение, и так ли важно, как он стоит, во что одет.
Понятно, что эти вопросы не должны волновать окружающих, но и ему не должно быть дела до их реакции. Человек должен понимать, что на богослужении он находится в общении с Богом. Он не пришел соответствовать ожиданиям тех, кто стоит вокруг.
Может быть, слишком реагируя на все, он сам в таком случае больше уделяет внимание внешнему? Как и те, кто смотрит, кто с какой стороны стоит.
Навык внимания к самому себе и к богослужению, к внутреннему, – очень серьезный, который нужно отрабатывать, а не стремиться блестяще отточить правило того или иного прихода.
И какие они, правила, на самом деле, кем они регламентированы? В греческих храмах стоят, например, лавки и на них могут сидеть все желающие, а могут не сидеть. Какие критерии того, чтобы человека заточить под конкретный приход Рязанской области, или Московской, или Саратовской, и где идеально?
Можно просто посидеть и подумать
– Мы часто говорим, что человек должен больше узнавать о вере. Но не все любят читать, могут читать и не у всех может быть время в этот период – дети, работа, загруженность, родители в деменции или еще что-то. И как ему быть? Перестать считать себя христианином?
– Ни в коем случае не переставать считать. Из жития преподобной Марии Египетской мы помним, как она говорила, например, словами Священного Писания, хотя, самое главное, не притрагивалась к книге ни разу.
Если брать нашу реальность – жизнь в Церкви не статичная, и человек все равно так или иначе образовывается. Если он приходит в храм, то все равно чему-то учится, с кем-то разговаривает…
– Сегодня можно услышать, порой очень высокомерное, мнение образованных людей, что вот, какие дикие люди, не разбираются в вере, не знают всех богословских тонкостей. А значит, он плохой верующий. Что вы думаете про такое мнение?
– Какие должны быть критерии для уровня веры? Как человек живет, что он делает, как он пытается исполнять заповеди. А то, что он прочитал отцов III–IV века и жонглирует цитатами – это может не означать совершенно ничего. Атеисты на кафедре философии и атеизма в Советском Союзе тоже неплохо знали Священное Писание. С другой стороны, эти образованные атеисты терялись от вопросов, которые могла им задать бабушка в храме или деревенский мужик, которого вере научили родители, как могли.
Не случайно я вспомнил Марию Египетскую – человека, который ушел в пустыню и точно не имел доступа к библиотекам. Но к ней пришел священник и свидетельствовал о том, что она говорила с ним словами Писания. Откуда она могла его знать?
То, что человек находит возможность приходить утром после напряженной рабочей недели в храм, молиться на литургии и участвовать в таинствах, намного больше говорит о его вере, чем просто знания.
– Если человек отошел от Церкви, он может услышать в свой адрес, что раз так, значит, он не встретил там Христа. Действительно это так – раз отошел, то, значит, не встретил?
– Как так можно утверждать? В этой ситуации я вспоминаю притчу о блудном сыне. У любого человека возможно некое охлаждение. Он отпадает, уходит, но где гарантия, что он ушел совсем, и кто может сказать, раз он ушел, то, значит, не встретил Бога? Это может быть просто этап жизни человека, и он вот такой. Сотни людей бегут марафон, и у всех разные способности. Кому-то нужно будет больше времени для отдыха на дистанции, кому-то меньше. Кто из тех, кто должен бежать марафон, может вообще говорить о том, что другой не побежит дальше? Таким людям можно задавать другой вопрос: а вы сами-то уверены, что вы доберетесь до финиша? Когда есть очевидный уход из храма, с хлопаньем дверей – это другая история, сейчас мы не о ней.
Многое зависит еще и от того, что человеку сказали, когда он перестал ходить в храм. Если он услышал именно упрек и обвинение, это говорит о том, что обвиняющий слишком самоуверен. Кто знает, как у него самого потом сложится ситуация. Ведь никто никаких гарантий здесь дать не может.
Если человек ушел на какое-то время потому, что у него появились какие-то вопросы или, может быть, он задумался о своем месте в церковной жизни и так далее, это еще не означает, что человек отошел от Христа. А уж тем более это не говорит о том, что Христос от него отошел.
А самому человеку, который отошел от церковной жизни и рефлексирует по этому поводу, можно просто посидеть, подумать. Мы же живем не в Синодальное время, когда ты должен был обязательно отметиться в полиции, что причастился. Почему бы не воспринимать происходящее просто как некий этап, поворот, который человеку предстоит преодолеть.
У меня есть очень серьезное ощущение, что Церковь – это возможность человеку не оставаться в одиночестве и при этом иметь возможность быть наедине с Богом.
Фото: tatmitropolia.ru