Чему учит смерть? А может быть, ничему не учит? Как быть, если даже мысли о ней нет места в человеческой жизни — до тех пор, пока она не лишит самой возможности мыслить? Историей из жизни делится протоиерей Андрей Ефанов.
На похороны Виктора собралось почти все село. Это и неудивительно, ведь Виктор почти что каждому из пришедших, и даже тем, кто не пришел проводить его в последний земной путь, сделал что-то доброе. Будучи трактористом, Виктор был еще человеком безотказным — ценное сочетание профессии и характера для его односельчан. Много бы всего доброго смог сделать Виктор, но злосчастный рак не дал ему даже доработать до пенсии. И вот вчерашний тракторист, а ныне покойник, лежит в красивом гробу, рядом стоят венки, вокруг дома — толпа односельчан. Жизнь закончилась, пора на кладбище.
Молодой настоятель многое может рассказать о смерти. За годы своего служения он отпел с полтыщи покойников, не один десяток прихожан держал за руку от первого тревожного звоночка «не рак ли у меня?» до констатации факта «земля еси и в землю отидеши» на отпевании. Но Виктора он знал плохо. Однажды безотказный тракторист по просьбе старосты привез телегу песка, вот и все знакомство.
Полгода пролежал больной Виктор, но ни он, ни родственники не пожелали позвать попа. Может быть, боялись поставить точку в своих переживаниях по поводу страшной болезни, а вероятнее всего, просто не вспомнили. Жизнь большинства наших сограждан успешно обходится без религиозных атрибутов. И колокол, еженедельно обличающий совесть своим протяжным благовестом, для душ многих то же самое, что жужжание комара перед сном — будит, не дает спать, раздражает.
Чем старше, тем легче уснуть под комариный писк, так же с годами люди приучаются не замечать звон старинного колокола по выходным дням. Игнорируют и стук костлявой руки в дверь дома. «Не ко мне», — говорит человек, и уже спокойно выдыхает из груди застоявшийся комком воздух. Что думает тот, за кем пришла смерть, нам обычно неизвестно.
Отпевание. В тесной комнате, кроме покойного, осталось место для священника и его служки, да еще для пятерых близких родственников. В коридоре стоят родственники не близкие, на веранде — друзья, за домом — остальные. Священник не спешит, времени до выноса тела достаточно.
Аромат хорошего афонского ладана от беспрерывного каждения в тесном помещении становится удушливо-тяжел, слова молитв — непонятны, но слова постоянно разбавляются понятным «упокой, Господи, душу раба Твоего», а с кадильным дымом так не получается — форточки открывать не принято, «не то душа улетит». Само собой, все зеркала занавешены, чтобы «душа себя не увидела и не испугалась».
Впрочем, об этих суевериях помнят не все, обычай соблюдается безо всякой оглядки на причину, будь то реально значимую или же откровенно вздорную. Мало кто молится, но не от нежелания помочь своей молитвой почившему, а от неумения. Ведь в храм, эту школу молитвы, родственники Виктора никогда не ходят, да и дома не молятся. Даже иконы в доме не нашлось, а голографическую картинку с изображениями Богородицы священник убрал. Неприятно, когда двоится в глазах, а еще хуже, когда это двойное изображение выглядит, как будто объемное изображение снято сразу с двух ракурсов на один кадр.
Что сказать на проповеди после отпевания? О добрых делах покойных много раз говорилось, о том, как было бы хорошо, чтобы к этим добрым делам присоединилась вера, о том, как важно быть не просто хорошим человеком, но и христианином не по факту купания в крещальной купели, но по жизни — но привело ли это кого в храм? Нет, увы, священник знает, что никого из тех, кто сегодня предстоит гробу, он не увидит завтра на службе. И тогда, вместо слова о добрых делах почившего и о надежде на то, что эти дела послужат ему в вечности, настоятель рассказывает о святых дня.
Мученики Флор и Лавр, раньше их чтили, полный храм собирался в этот день, теперь и службу служить не для кого. Простые каменотесы, они смогли обратить к вере не только сына языческого жреца, но и его отца. И этот жрец решился исповедать себя христианином, несмотря на то, что терял при этом не только кормушку, но и должность, и положение в обществе, и даже саму жизнь. Вот как горячая, пламенная вера может преобразить всех вокруг.
Печалится священник, что сам не имеет такой веры, но еще печальнее, что и этим рассказом он не смог вдохновить присутствующих. И заканчивает свою проповедь словами: «Верую, что милость Божия безгранична, но все же надо уметь принять эту милость. Искренне надеюсь, что душа Виктора, при жизни сделавшего так много добра, устремится к Богу, но мы с вами не столь бескорыстны, не столь добры, чтобы надеяться, что сможем войти в Царствие Небесное. Только в Церкви мы можем исправиться, только в храме мы сможем научиться молитве и благочестию. Потрудимся сейчас позаботиться о своих душах, иначе будет поздно, и пожрет всех нас огонь геенский».
И в этот раз на лицах окружающих никаких эмоций. Что же, капля камень точит, до встречи на следующих похоронах. Для одного из присутствующих они станут самыми важными в их жизни. Остальные вновь не услышат гласа пастыря, предупреждающего о гибельности широкого пути.
Тихо поет священник Трисвятое, провожая гроб к трактору с откинутыми бортами телеги. Может быть, именно на этой телеге и привозил Виктор песок в храм. Ладан уже не удушлив, а ароматен. Крест с фамилией и именем покойного, венки, траурные платки. Безучастное тело в гробу и мятущаяся душа где-то рядом. Душа, которой необходимо сделать последний, самый важный в жизни выбор. Со Христом ли желает быть она, или же страсти, которые есть у каждого, и у доброго, и у злого, дороже Источника Жизни. Двум господам нельзя работать. По крайней мере, тогда, когда твое бездыханное тело несут к холодной сырой яме.