На портале «Правмир» проходит встреча с протодиаконом Андреем Кураевым. Мы публикуем первую часть ответов на вопросы, заданных отцу протодиакону читателями и редакцией Правмира. Вопросы первого блока посвящены работе отца Андрея над учебником «Основы православной культуры».
— Чем оправдано введение вместо ОПК православной этики, а не Христова учения? 
— А разве этика не часть Христова Учения? Разве Христово учение аморально?
Предлагать же детям курс догматики для такого возраста и в таком исполнении было бы не очень умно. Не стоит забывать, что пока Министерство образования не предполагает, что Церковь будет допущена к процессу переподготовки педагогов, ведущих ОПК. Так что о православии нецерковным детям будут рассказывать нецерковные педагоги. Вы точно хотите услышать изложение церковных таинств и догматов именно в их исполнении?
В этих условиях мы решили вспомнить о древнецерковной disciplina arcana (дисциплина тайны). И отказались от трех сюжетов:
Во-первых, после определенных дискуссий и обсуждений мы (то есть Редколлегия учебника) пришли к выводу, что надо исключить из учебника уже написанную главу о православной литургии. Сами подумайте, как маловерующий нецерковный человек сможет рассказать совсем нецерковным детям о таинстве Причастия — «Сия есть Кровь Моя, Сие есть Тело Мое»?
Здесь уместно поступить по правилу молитву — «Не бо врагом Твоим тайну повем». Это не означает, будто мы нецерковных педагогов заносим в число врагов. Нет, конечно. Но снять с них груз разговора о том, что им совсем незнакомо и непонятно, мы сочли уместным.
Второе самоограничение, которое мы на себя наложили по тем же мотивам — мы не стали рассказывать библейскую историю о создании мира, потому что для четвертого класса на отведенном маленьком пространстве это может быть только крайне упрощенный пересказ библейского текста. И, боюсь, что это будет выглядеть именно как сказка. Вряд ли учителя приложат достаточно усилий, чтобы детям объяснить обратное. Кроме того, в пятом классе уже начинается природоведение. Если мы упростим текст книги Бытия до рассказа детской Библии, то мы превратим детей, которые искренне ему поверят, в мишени для битья для остальных одноклассников и преподавателей на все оставшиеся годы школьной учебы.
И третье ограничение: в нашем учебнике минимизирован рассказ о догмате Святой Троицы. Здесь наиболее трудно представить себе, как это учение смогут переложить и обосновать светские педагоги.
Вот и выходит, что у нас будет немного догматов и много этики. Мы выбрали именно разговор об этике, а не о материально-картинной культуре.
Для понимания такого выбора поставьте себя на место родителей: им предстоит выбрать между курсом светской этики и ОПК. А что такое светская этика в четвертом классе? Наверное, там будут учить любить маму и папу, слушаться их, ухаживать за младшей сестренкой и так далее. А что там на православной культуре преподают? Там или христианские догмы или древние еврейские библейские истории, или рассказ о картинах, висящих в далеких музеях. Все это бесконечно далеко от их дома и от их повседневной жизни. И поэтому, скорее всего, родители сделают выбор в пользу светской этики.
В этих условиях, я думаю, нельзя было позволить атеистам приватизировать право на разговор с детьми о добре и зле. Поэтому очень важно было наполнить курсы Основы православной культуры не эстетическим, а этическим содержанием.
— Вы неоднократно говорили, что курс ОПК будет светским. Почему же тогда Церковь так настаивает на введении этого курса? В чем вы видите миссионерскую выгоду?
— Светскость предполагает, что разговор ведется не от имени Церкви. Он о Церкви, но не от ее имени. Все призывы, которые встречаются в тексте учебника, касаются только этических и общечеловеческих норм. Когда же речь идет об изложении православного, профессионального компонента, то он ведется уже отстраненно, т.е. «Библия пишет», «христиане верят». Но мы полагаем, что даже так поданное знание о мире православия может помочь хотя бы некоторым детям.
— Вы написали замечательный учебник по основам ОПК, но я думаю, что его никогда не допустят к преподаванию в светских школах, потому что это не светский учебник. И это хорошо. Принудительное насаждение православной культуры повсюду, а школа — это принудиловка, приведет к девальвации нашей веры и к формальному отношению к православию. Пускай школа остается светской. Кто ищет для себя духовного пути, найдет и литературу и учителей.
— Но мы говорим о малышах. У них еще нет отчуждения от школы, от учебника. Напротив, это возраст еще готов просто воспринимать.
Конечно, то, что мы им расскажем, быстро забудется, когда начнутся бури переходного возраста. Но я надеюсь, что останется послевкусие: ощущение того, что мир православия, мир Церкви, храма, иконы — это что-то свое, родное, к чему можно обратиться, если «тусовки» и уроки уже перестали греть твое сердце. Даже поповичи переживают подростковый кризис веры и ее новое пост-подростковое обретение. После 15-ти ребята начинают приходить в себя, заново открывать самих себя. Главное, чтобы «блудному сыну» было что вспомнить, чтобы у него был родной дом.
— По себе знаю, что главная проблема в русских семьях как раз состоит в том, что существует страх, что если научить ребенка креститься, молиться, то он сразу же уйдет в монастырь и семья, и без того небольшая, может потерять кормильца в будущем. Вот проблема, не видно радости в семьях, а при таком отношении и подавно не будет. Отсюда и шанс у директрисс найти союзников в противодействии ОПК, легко внушить идею. Светская культура — сын юрист, программист, экономист, дальше будут дети, внуки, а ОПК — сын монах без права переписки. Что делать с этой проблемой?
— Посмотреть новости по телевидению, где вы увидите православного президента, православного премьера, увидите встречу Патриарха с клубом православных меценатов и предпринимателей и так далее.
— Как вы думаете, почему вас благословили этот учебник писать? Почему авторский, а не коллектива? Как вы учитываете опыт преподавания ОПК по стране и другие уже использовавшиеся методики в учебнике?
— Напоминаю необычность этого проекта. Светские школы, светские педагоги, нецерковные дети. И разговор мы начинаем с нуля, причем со всеми — и с учителями, и с родителями, и с детьми. С нуля – но с 4 класса. С нуля – но только на полгода.
В этих условиях Патриарх решил, что нужно именно публицистическое перо, а не перелицовка былых и пухлых Законов Божьих.
Что же касается использования других наработок, то я поначалу так и надеялся — в конце концов, Патриарх пригласил меня быть председателем редакционной коллегии, а не автором. Поначалу я предполагал, что в ближайшие годы стою в сторонке и отдыхаю. Ну разве ж можно за полгода написать новый учебник? Поэтому я предполагал, что в этот эксперимент мы войдем с какими-то старыми учебниками, пусть и подновленными. Эксперимент будет тихо-мирно себе идти, а в это время я буду присматриваться к разным педагогам, к авторским курсам, разрабатывать с ними методику, концепцию и так далее, а вот годика через три можно будет выпустить новый учебник.
Но именно эта идея медленной эволюции оказалась большей утопией, нежели та, что предполагала мгновенный и рискованный прорыв.
Вот, например, наработанный курс Людмилы Шевченко, — я о нем очень много добрых слов слышал и слышу. Этот курс рассчитан на десятилетнее погружение ребенка в мир православия. Дети из года в год вживаются в мир православной культуры…
Но вот встала задача — от эпического педагогического полотна перейти к миниатюре. В литературе мастер многотомных романов может оказаться беспомощным в жанре новеллы. Художник может писать потрясающие многометровые панорамы но оказаться безруким, когда речь зайдет о миниатюре. Это очень разные жанры. Один педагог из Смоленской епархии сказала Шевченко: «Людмила Леонидовна, у вас замечательный учебник, но понимаете, вы попробовали дуб уместить в желудь. Так не бывает».
Иногда бывает лучше начать с нуля. Мы это видим на примере экономики Японии или Германии в послевоенные годы, когда вся их экономика, все их заводы были стерты с лица земли бомбардировками американской авиации, и оказалось, что это к лучшему. Не надо было держаться за старое, можно было сразу поставить новейшие технологии.
Нечто подобное произошло и здесь. Я исходил и до сих пор исхожу из недоверия к себе. Я не школьный педагог. Когда я прохожу мимо ближайшей школы, каждый раз тяжко вздыхаю — почему я, автор учебника, не там… Двадцать лет моей жизни — это МГУ, а не школа. Но именно из-за недоверия к себе я и встал на путь, который оказался сколь необычным, столь и полезным. Я решил выйти из затвора, работать максимально публично, каждый новый урок вывешивать в интернете и обсуждать со всем миром. И вот уже полгода я получаю гневные отповеди, разгромные рецензии… Но кроме того, я получаю еще и очень правильные советы. А главное мне объясняли (и через интернет, и через личное общение), почему вот это нельзя и как можно было бы вот это сделать. Полгода я жил только этим и поэтому кое-чему даже я научился за это время.
При этом недоверие к себе у меня не тотальное. За моими плечами десятки написанных книг (на те же темы, хотя и для других читателей). Поэтому если поначалу я автоматически соглашался с любой педагогической критикой, то теперь стал более вдумчив и разборчив. Впрочем, мне пришлось столкнуться и с однозначно заказными и предвзятыми рецензиями и откликами…
Кстати вот, буквально сегодня прихожу я на епархиальное собрание. Со мной распечатанный вариант учебника. Думаю, что сейчас отдам Патриарху, — ведь осталось всего пять дней до заседания редакционного совета во главе со Святейшим. Рядом со мной сидит священник, преподаватель Свято-Тихоновского университета. У этого батюшки трое детей и в перерыве я ему даю посмотреть мой учебник. Он листает… Говорит мне, что это лучшее из того, что он читал на тему ОПК… И начинает очень точно указывать мне, где что не так: вот это выражение они не поймут, здесь лучше вот так переделать, это не совсем в тему и так далее. В итоге я не стал отдавать текст Патриарху. Унес его назад. Сегодняшнюю ночь я еще проведу в доработке, чтобы к завтрашнему дню все сделать.
Так что даже сейчас, когда все уже поправили и утвердили, даже сейчас я готов все сжечь и начать сначала. Поэтому я прошу тех, кто будет читать эту беседу на вашем портале: пишите, высказывайтесь, время еще есть. Я думаю, что до середины января еще можно работать с текстом.
Но, наверное, у этого учебника будет странная судьба. Если он будет удачным, то он проживет очень немного, потому что удача для этого учебника означает, что он доказал возможность разговора об ОПК в школе. Значит, не надо нас держать в этой дурацкой резервации (конец четвертого — начало пятого класса), а можно предложить нам большее пространство. Но для этого «большего пространства» потребуется полная переделка всего учебника.
Отсюда и этот парадокс: если учебник будет удачным – его век будет недолог и уже вскоре его ждет кардинальная переделка.
— Но, наверное, принцип-то может быть сохранен?
— Вот именно от его принципа я и хотел бы отказаться прежде всего. Именно сама конструкция учебника неверна. В начальной школе курс ОПК должен сводиться к набору ярких историй. Это чередование житий и святочных сказок.
Может быть другой подход. Что-то похоже на «Денискины рассказы» Драгунского. Учебник может быть построен как серия рассказов-уроков из жизни самих ребят. Они, учащиеся 4–б класса, попадают в разные ситуации и по ходу дела от своих друзей, учителей, случайных встречных узнают разные грани православия.
Именно такой учебник я и начал писать (остатком от того замысла остались уроки «Бог» и «Храм»)… А потом произошло то, что меня подкосило. Министерство почему-то поставило жесткие и ни откуда не вытекающие условия: объем учебника — два авторских листа; на каждый урок — только две странички, на которых нужно уместить и сам урок и вопросы к нему (на все про все – 3500 знаков) и картинки. Учитывая, что это всего лишь четвертый класс, картинок должно быть много.
При таком объеме первое, что исчезает — стихи, потому что они занимают большую площадь. Второе – уходят рассказики, которые могли бы иллюстрировать тезисы урока.
В итоге остается чистое доктринальное тело урока. Может, стихи и рассказы мы еще уместим в хрестоматию и в методичку. Но пока сам учебник получается не очень недетский. Он выходит идеологическим, а это неправильно. Я очень надеюсь, что, когда кончится эксперимент, мы все-таки сможем отстоять свое видение того, каким должен быть этот учебник. Ведь если взять любые другие учебники 4-5 класса, то там на урок отводится 4-6 страниц. В тех параметрах, в которые загоняют нас, не работал ни один педагог.
— Не будут ли дети чувствовать себя изгоями? Дети, которые будут учить ОПК в отличие от тех, кто учит светскую этику?
— А, вы знаете, это будет хорошая проверка для Министерства образования и любимого им курса светской этики. Вот все говорят, что детей надо воспитывать толерантно. Но у нас в России толерантность обычно кончается там, где начинается православие. Наше «гражданское общество» терпит все, кроме православных. Представим школу, где православных детишек меньшинство, скажем 10-15 процентов детей ходят на уроки ОПК, 70 процентов — на уроки светской этики. Мы-то не говорим, что мы самые толерантные, терпимые и все такое. Это у них на боевом знамени написано именно это – «борьба за мир до последней капли крови», «нулевая терпимость к врагам толерантности» и т.п. Вот мы и посмотрим, как они свои лозунги реализуют.
— Какое место вы отводите гуманизму?
— Я считаю, что темой гуманизма проникнут весь наш текст. Что такое гуманизм? Это любовь к человеку. А для того, чтобы любить человека, необязательно быть атеистом.
— Думаю, ОПК надо преподавать хотя бы для того, чтобы отвлечь детей от духовной экзотики. Отец Андрей, спасибо за то, что вы делаете то, что делаете. Скажите, как быть с кадрами, ведь ОПК случится преподавать и учителям русского языка — возможно атеистам, богоборцам, людям старой закалки или нет?
— Я хотел бы заметить, что этот аргумент — где мы найдем гениальных педагогов — это аргумент, с помощью которого можно убить преподавание вообще любого предмета. Я думаю, что автору любого учебника есть на что пожаловаться. Любой автор знает о пропасти между тем, о чем ему мечталось, когда он писал свой учебник, и тем, во что это вылилось в конкретной 45-й школе. И курс ОПК не будет исключением. Разные люди будут к нему прикасаться и очень по разному будет у них получаться.
Но многое зависит от самого учебника. Удастся ли его сделать таким, чтобы дети даже при самостоятельной работе могли хотя бы что-то оттуда выносить.
Что же касается педагогов, то при составлении учебника я заранее рассчитывал на то, что преподавать будут люди, для которых скорее всего тема православия в новинку, а то и в диковинку.
Мы не можем подбирать преподавателей. Но мы имеем право надеяться и даже требовать, чтобы преподаватель любил малышей и свою профессию.
Таким педагогам я хочу помочь. Вот есть некая Марьиванна, которой пришлось вести наш курс. В собственно православной тематике она не очень ориентируется. В то же время педагог не имеет права терять лицо перед детьми. Как же ей вести урок, если она «не в теме»? Вот для таких Марьиванн в каждый урок я стараюсь вставлять такие сюжеты и вопросы, которые позволяли бы педагогу при желании увести разговор на какую-то просто этическую тему — отношения в школе, в классе, между ребятами и так далее. Даже если это будет только так — это уже хорошо. Задача курса в том, чтобы традиция разговора на этические темы вернулась в наши школы. Пусть детишки хотя бы об этом поговорят вместе с учителем. Но при этом все равно название предмета будет православным, учебник будет приводить слова Писания и святых отцов, в нем будут иконы… И детям будет понятно, что норма добра связана с миром православия. Даже если светский педагог не сможет объяснить какие-то конфессиональные нюансы и акценты, эти уроки все равно смогут оставить у детей, а, может быть, и у их родителей ощущение того, что мир добра связан с Евангелием.
— Что такое атеист в школе — знаю. Как он может вывернуть наизнанку все тоже знаю. Опытный педагог-атеист — страшная сила. Не породит ли учитель-атеист на уроках ОПК людей себе подобных?
— Все может быть. Но пока я надеюсь на то, что к нашему предмету прикоснутся честные люди. Выбор должен быть не только перед родителями. Выбор должен быть и перед учителями. Не хочешь — не берись. Ну есть же вполне понятное правило — не надо писать диссертацию по сюжету, который тебе противен. Если ты терпеть не можешь Достоевского, зачем тебе брать его темой своей научной работы? Если у педагога аллергия к православию — не берись.
— А если специально такой выбор будет сделан, чтобы дискридитировать, провести нечто свое?
— Тогда родители пусть почаще беседуют со своим детьми. Родители все время должны расспрашивать детишек о том, что происходит на этих уроках. Дети же должны стать передатчиками полученной информации из школы в семью. Действительно православные семьи смогут транслировать происходящее местному священнику, затем в епархию и так до верха.
Успех эксперимента во многом зависит от активности епархии — будет ли она отслеживать, что реально происходит в каждом классе, в каждой школе. Вот в Ставрополье, по первым опросам, проведенным департаментом образования, шестьдесят с лишним процентов детей и родителей высказались за проведение уроков светской этики и совсем немножко за православие. Но епархия вмешалась и потребовала заново опросить народ. И результаты опросов были ровно противоположными — 65 процентов за то, чтобы было ОПК.
— Скажите, отец Андрей, с чем связано Ваше нежелание идти на диалог с комиссией разработчиков курса в Минобрнауке РФ, как отмечал старообрядец Алексей Муравьев, и нежелание соответствовать критериям, которые предъявляет министерство (отсутствие культурологии, полуэтика, полувероучение, полунравоучение)? Вы хотите самовыразиться и намерено идете на конфликт?
И еще вопрос по учебнику: Вы написали скорее хорошую книгу для полуправославного учителя (который как и большинство граждан лишь называет себя православным), к которой Вы легко наберете цитаты из философов и богословов. Знакомы ли Вы с учебниками Шевченко, по которым уже давно ведется преподавание и как Вы к ним относитесь, или же Вы вообще никогда не интересовались тем, как преподается православие в российских школах? Роман Лункин
— Самовыражаться мне как-то и поздно и ненужно: у меня за плечами с полсотни написанных и изданных книг. Если мне что-то нужно сказать — проблем с местом публикации также у меня нет.
Что же касается соавторства, то я всегда считал это чисто личным делом. Вот если я стану напрашиваться, чтобы Вы взяли меня в соавторы вашей книги, вы бы в ответ промолчали, а я стал бы по этому поводу закатывать истерики — как бы Вы расценили мое поведение?
Кроме того, если сегодня в угоду «комиссии разработчиков курса в Минобрнауке РФ» взять в соавторы курса старообрядцев, то ведь завтра с теми же настойчивыми объятиями придут католики, баптисты, адвентисты и прочие им же несть числа. Вы же любите поболтать на тему неизбывного сергианства Московской Патриархии. А тут сами навязываете доктрину тотального послушания любой прихоти госвласти или тех, кто к ней примазался.
Да и староверы отнюдь не едины. Если взять в соавторы белокриницкую ветвь, то на каком основании отказать беспоповцам? А имя Иисус как будем писать?
Кстати, «комиссия разработчиков курса» никогда ко мне не обращалась и не приглашала на свои заседания. И по сей день она продолжает упорно не замечать моей работы. Так что не я виноват в отсутствии нашего сотрудничества.
Что же касается «критериев, которые предъявляет министерство», — то вы их откуда взяли?
Вот передо мной статья главных министерских идеологов нашего проекта: Данилюк А. Я., Кондаков А. М., Тишков В. А. Учебный предмет «Основы духовно-нравственной культуры народов России» // Педагогика. М., 2009, № 9.
В ней нет слов картина, музей, икона, памятник культуры.
А есть следующее:
«Одна из приоритетных задач Предмета — формирование у младшего подростка основ мировоззрения в его духовных, нравственных, личностно значимых измерениях, установок и ценностей, обеспечивающих осознанный нравственный выбор. Традиционные ценности, присваиваемые обучающимися, являются для них средствами осознанного различения добра и зла.
Ценности нельзя усвоить путем запоминания и последующего воспроизведения полученной информации. Ценности нетождественны научным понятиям о них. Усваивается не сама ценность (которая есть всего лишь отношение к чему-то), а способ ее применения личностью в определенных жизненных условиях. Мало сказать: будь добрым. Надо показать пример доброго поведения, создать условия для принятия, осмысления этого примера обучающимся, перевода «доброты» как общественно одобряемого человеческого деяния из плана значения в план личностного смысла.
Содержание Предмета создает мировоззренческую и ценностную основу для интеграции разно-предметного гуманитарного учебного содержания в средней школе. Российскую историю, литературу, искусство трудно понять и, следовательно, принять, не зная их общих религиозно-культурологических основ, не понимая тех идеалов, ценностей, жизненных приоритетов, которые разделяли и к которым стремились наши предки. Предмет создает начальные условия для освоения обучающимся российской культуры.
Понятие «духовная традиция» обозначает взаимосвязанное множество идеалов, нравственных установок и ценностей, моральных норм, передаваемых от человека к человеку, от поколения к поколению, от эпохи к эпохе. Первоисточником духовной традиции в религиозном значении является Бог, в светском — морально-нравственный опыт предшествующих поколений, культура народа.
Основная педагогическая задача — сформировать у обучающихся осознанное позитивное отношение к культурным феноменам «нравственность», «мораль», «религия», «гуманизм», «духовность», «традиция».
В результате освоения содержания данного блока учащийся должен знать и понимать, что есть (по выбору): православие, ислам, буддизм, иудаизм, традиционные российские религии, этика.
Основная педагогическая задача — сформировать у учащихся представление о том, во имя каких идеалов, на основе каких ценностей должен жить нравственный человек.
Организация учебно-воспитательного процесса в рамках Предмета и его модулей должна обеспечивать реализацию единых требований к результатам освоения содержания:
• развитие мотивации к реализации творческого потенциала в учебной, предметно-продуктивной и общественной деятельности на основе традиционных моральных норм, нравственных установок и идеалов;
• знание, понимание и принятие личностью ценностей: Отечество, семья, религия — как основы традиционной культуры многонационального народа России;
• сформированность первоначальных умений применять моральные нормы в реальных жизненных ситуациях, адекватно оценивать свои поступки и действия других людей на основе традиционных нравственных ценностей и моральных норм».
Сравним это со словами Муравьева на «Эхо Москвы»: «Курс не будет нравственно воспитательным. Надо писать не нравственно воспитующий, не вероучительный учебник».
Если уж курс говорит об ОСНОВАХ православной культуры, то он должен говорить не о цветочках, а о корнях. То есть не о картинах и музеях, а именно об основах, то есть системе мировоззренческих убеждений и нравственных ориентаций православного человека. Очень точно сказал автор иудейской части курса помощник главного раввина Берла Лазара Андрей Глоцер: «Нам важнее объяснить, почему еврей ведет себя так, а не иначе, чем рассказать о влиянии иудаизма на культуру» (Известия 17 декабря).
Культурология не равна искусствоведению. Я исхожу из такого понимания слова «культура»: то, чего нет в природе и что создает человек (в том числе свой внутренний мир), в том числе — мир табу и ограничений. «Культура производит существ, чье поведение не может быть определено только путем исследования анатомии и физиологии» (Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. М., 2004, с. 64).
Что же касается рукописи, предложенной самим Муравьевым, то на вашем интернет-портале висел один из ее уроков. Вот там был виден поток прямо вероучительных тезисов.
Про учебники Шевченко речь шла выше. Кстати, несмотря на то, что она член той самой группы разработчиков, ее текст гораздо более «вероучителен», чем мой.