Сегодня, в день памяти сорока мучеников Севастийских, исполняется сорок дней с кончины протоиерея Алексия Зотова.
Недолог путь от храма святых мучеников Флора и Лавра до Даниловского кладбища. Едешь по трамвайным путям, мимо Свято-Данилова монастыря, пересекаешь Тульскую площадь, далее по Серпуховскому Валу, налево – и снова по рельсам, пока не окажешься у бело-желтых ворот: кругом деревья, будто лес, а в глубине, за воротами, — храм, и вокруг него – кладбище…
Всегда, когда я приезжаю сюда, светит солнце: на девять ли дней батюшкиной кончины, на двадцать ли, на его ли день рождения, десятого марта. На улице мороз, но гвоздики не вянут, и недельной давности хризантемы стоят в снегу словно только что срезанные. Могилка с деревянным крестом, прямо у дороги, напротив церковной стены. Здесь покоится протоиерей Алексий Зотов, настоятель храма святых мучеников Флора и Лавра в Ямской Коломенской слободе на Зацепе, скончавшийся двенадцатого февраля этого года, не дожив месяц до восьмидесяти двух лет.
Он умер скоропостижно, от сердечной недостаточности, на четвертый день пребывания в больнице Святителя Алексия с диагнозом «пневмония». Стояли суровые морозы, батюшка ездил на службу на трамвае, подолгу ожидая его на остановке – признавал только общественный транспорт, никаких машин. Он и на все требы так ездил: неторопливо, в метро или на трамвае, никому не отказывая, но и на персональный транспорт не соглашаясь.
Незадолго до болезни он, в заботах о храме, принимал гостей и рассказывал им о приходских нуждах: в мороз ходил с ними по двору. И вот – простудился, заболел, и сердце его не выдержало.
Никто не мог этого представить, никто не был к этому готов. Кроме него самого: у батюшки было готово все. «Не я сказал,- говаривал батюшка. – Давид сказал! Аще в силах — восемьдесят лет»… Он предчувствовал кончину, с осени говорил об этом близким.
За пару часов до кончины батюшка причастился Святых Христовых Таин, а за день — соборовался. У его больничной постели стояли его близкие родственники, всю ту последнюю ночь.
А на следующий день батюшку из больницы привезли в храм, где он служил более двадцати лет.Вести в Москве разлетаются быстро. Встречали его верные прихожане с цветами, и всю следующую ночь стояли у его гроба, слушая Евангелие, которое читали священники благочиния. Приходили все новые и новые люди, прощались. Прощались, плача и пожимая в последний раз батюшкины руки, которые нас всех благословляли.
Протоирей Алексий Тихонович Зотов родился 10 марта 1930 года в Рязанской области, в селе Молвина Слобода Кораблинского района. После смерти отца в двухлетнем возрасте он остался сиротой, на руках у матери с двумя другими малышами. Их взял к себе дед, и воспитывал в числе других детей, оставшихся в тяжелые колхозные годы без кормильцев. Всего сирот у деда росло четырнадцать человек. С детских лет Алексий посещал местный храм Воздвижения Честного Животворящего Креста в деревне Выселки, помогал алтарником, чтецом и певчим. В войну подростком работал в колхозе. Любя Божий храм всей душой, стремился туда в любую свободную минуту, и эта любовь лишь окрепла с течением времени. И где бы он ни был – в армии ли, в колхозе ли, — он стремился найти возможность посещать службы.
Закончил Московскую духовную семинарию с трехлетним перерывом на службу в армии, а затем и Московскую Духовную Академию с ученой степенью кандидата Богословия. Священическое служение начал тут же по окончании Академии, в 1960-м году, в храме святых мучеников Флора и Лавра в городе Кашире. После того служил в Москве – в Обыденском храме пророка Илии, в храме преподобного Пимена Великого (Троицы Живоначальной), святителя Николая в Кузнецкой слободе.
В советские годы московский храм святых мучеников Флора и Лавра, что на Зацепе, был закрыт и частично разрушен, история его довольно типична и неоригинальна: колокольня была снесена, в здании размещалась фабрика; кольцом, почти вплотную к стенам, огибал его трамвайный круг. В начале девяностых храмы начали возвращать Церкви. Отец Алексий, в то время будучи клириком храма святителя Николая в Кузнецкой слободе,просил о назначении его в разрушенный храм святых мучеников, с намерением потрудиться над его восстановлением. Как рассказывал сам батюшка, ему после рукоположения несколько месяцев довелось служить в храме святых мучеников Флора и Лавра в Кашире, но по семейным обстоятельствам он, по его просьбе, был переведен в Москву. Этот поступок, «самовольный», как говорил батюшка, хоть и вызванный стечением обстоятельств, очень его печалил, и он был рад открывшейся возможности загладить «вину» и послужить святым мученикам.
Батюшка был назначен настоятелем во храм Флора и Лавра у Павелецкого вокзала на Зацепе в 1990 году. Он был переведен из храма святителя. Николая, в котором к тому моменту прослужил тринадцать лет. В храме «в Кузнецах» находится чудотворная икона Пресвятой Богородицы Утоли Моя Печали. Батюшка особенно почитал эту икону, и последнюю в своей жизни литургию он отслужил именно в этот праздник: Утоли Моя Печали, 7 февраля.
Не бывает случайных совпадений, у Бога все концы всегда сходятся. Батюшка мечтал о монашеской жизни, но мечте этой не дано было сбыться так, как он предполагал. В возрасте 30 лет батюшка по благословению старца о. Платона (Климова) вступил в брак, после чего был рукоположен во диакона, и в том же году, на праздник святых апостолов Петра и Павла, во пресвитера. К слову сказать, это было последнее рукоположение, которое совершил в своей жизни приснопамятный митрополит Николай (Ярушевич). Память святых первоверховных апостолов была очень дорога для батюшки. И так сложилось, что один из приделов храма на Зацепе освящен в честь святых апостолов.
Все двадцать с лишком лет, в течение которых отец Алексий был настоятелем храма на Зацепе, он практически из него не выходил, и никогда не брал отпуска. Первые лет десять- двенадцать, , в возрасте уже под семьдесят, он служил ежедневно, не уставая от службы. «Зачем тебе, отец Алексий, читать «входные молитвы»? Ты же из храма и не выходишь», — говорил, шутя, благочинный. И это было правдой: для батюшки богослужение и молитва были важнее, дороже любого иного занятия. По сути, он уже давно жил по монашескому уставу, и воплощал свою мечту настолько, насколько это было возможно, совершая по благословению ежедневное монашеское правило, которое начиналось для него с четырех утра, до выезда на службу. Бог принял этот подвиг: батюшка скончался в Неделю о блудном сыне, в тот самый единственный день в году, когда за богослужением поется седален «Объятия отча». Он же поется при монашеском постриге.
Объятия Отча отверсти ми потщися,
блудно мое иждих житие,
на богатство неиждиваемое
взираяй щедрот Твоих, Спасе,
ныне обнищавшее мое да не презриши сердце.
Тебе бо, Господи, умилением зову:
согреших на Небо и пред Тобою.
…За восстановление храма батюшка взялся с первых дней с любовью, надеждой и энтузиазмом, дело ладилось, батюшка находил общий язык и с сотрудниками фабрики, и со строителями, а прихожане и помощники росли числом, появлялись благотворители.. Постепенно фабрика съехала из здания, залили полы, трамвайные пути перенесли, надстроили колокольню, написали иконостасы. «Вот и этот храм возрожден!» произнес святейший Патриарх Алексий в 1997 году, спустя ровно шесть лет после первой службы –Пасхальной. Поначалу батюшка даже не брал жалования, оставляя все средства, которые ему полагались, на ремонт. И прихожане, по его призыву, старались пожертвовать, кто сколько может, и кто что может. Ведь жертвователей поминают за литургией вечно: благотворителей, благоукрасителей святаго храма сего…
… Отпевали батюшку во вторник, на мученика Трифона, после божественной литургии. В литургии и в отпевании принимал участие хор храма святых мучеников Флора и Лавра, а также хор московского Сретенского монастыря – подарок батюшке архимандрита Тихона (Шевкунова), батюшкиного крестника. Возглавлял отпевание архиепископ Истринский Арсений (Епифанов) при участии благочинного протоиерея Николая (Кречетова) и священников Замоскворецкого благочиния, а также тех, кто сослужил батюшке в прежние годы.
Батюшкино отпевание останется в памяти на всю жизнь. Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф.18,20). Это было неизъяснимое торжество. Храм был заполнен народом, как на Пасху. Такое возможно только в Церкви ,только с самыми светлыми и чистыми людьми: смерть телесная становится торжеством духовным. Мы, все присутствующие, молились единым сердцем об упокоении души дорогого батюшки, и чувствовали единство и сопричастность, будучи объединены личной любовью к батюшке, и его любовью к каждому из нас.
Священники в белом, как положено по уставу, и прихожане тоже в светлом: все знали, что батюшка не одобрял черных платков на похоронах. «Хоронить надо в белом. Человек идет к свету!» – говорил он, с доброй, радостной улыбкой. Он всегда так улыбался, каждому – как самому дорогому своему гостю, да что там гостю – так отец улыбается на самое дорогое дитя. И сам он шел к свету, провожаем сотнями любящих его духовных детей. И всё вокруг было белым: ризы, цветы, храмовые стены и даже земля. Боль потери наставника и молитвенника, чувство вины и радость ощущения любви и прикосновения к божественному свету переплетались в возвышенной печали и в вере в то, что у Бога все живы: батюшка нас любит, он близко.
…В цветочном ларьке на станции Павелецкая неожиданно быстро закончились белые цветы: все идущие на отпевание покупали, кто сколько мог:«Нам бы надо самые хорошие, батюшке, на похороны». А потом уже сами цветочницы спрашивали вновь и вновь прибывающих покупателей: «Вы ведь — батюшке?». Вокруг батюшкиного гроба было море цветов. Все они оставлены были в храме, но и на кладбище люди принесли новые. Белые цветы, на белом снегу, который засыпал свежую могилу на следующий же день.
Со святыми упокой, Христе, душу раба твоего…Недалеко от могилы отца Алексия стоит часовенка на месте первоначального захоронения блаженной Матронушки. Вокруг – множество могил клириков и мирян, похороненных тут в разные годы. Помню, как несколько лет назад хоронили на Даниловском кладбище владыку Питирима, митрополита Волоколамского и Юрьевского…
…Мы никогда не забудем, как батюшка служил. Его дивный, певучий, торжественный голос долетал через огромный храм из алтаря до паперти. Батюшкины службы были несуетны, размеренны: он никогда никуда не торопился, и не сокращал ни слова из установленного чина. Великие учители Церкви, составители древних литургий, столь любимых батюшкой, встретили его в день кончины: двенадцатого февраля Церковь празднует Собор вселенских учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста.
После службы его всегда ждали люди, на выходе из алтаря у северных врат. Они приезжали отовсюду, со всей Москвы, со всей России, попросить кто о чем: молитв о болящем, благословения в путешествие, на учение, на строительство дома, на восстановление храма, спросить совета в трудном жизненном вопросе.Порой он долго не выходил из алтаря — задерживался, чтобы помолиться за тех, кто стоял, ожидая его совета и благословения, и о том, что и как им ответить. По утрам, перед литургией, он, белоголовый старец, в черном подряснике на фоне червонно-золотых икон, подсвеченных лампадами, шел в полумраке храма к центральному алтарю и в тишине молился перед ним. Это были особые минуты, тогда хотелось стоять рядом и никогда не уходить: чтобы эта молитва не кончалась. Как жаль сейчас потерянных дней, которые можно было бы провести на службах дорогого батюшки! Как он прощался со мной перед Новым годом, пожимая мне руку в благословение на отпуск, наверное, зная, что я больше его не увижу!
Но у Бога живы все. Я верю, что дорогой батюшка не перестал молиться за нас. Я еду в солнечный день марта на Даниловское кладбище на машине, которую он для меня освящал. «Опасное, трудное это дело! Тебе действительно так нужна машина? — и получив мой утвердительный ответ, сказал: — ну хорошо. Я освящу ее, только не сегодня. А — завтра, натощак». И так и исполнил. По его молитве я очень быстро научилась с нею хорошо управляться. С батюшкиного благословения всё было просто и легко.
Сегодня, в день памяти сорока мучеников Севастийских, исполняется сорок дней с его кончины. Вечная память!
Март 2012, Москва
Текст: Анна Данилочкина
Дополнительная информация на сайте храма свв. мчч. Флора и Лавра