«Правмир» рассказывает, как республика борется с коронавирусом и фейками о нем.
После очередной смены в реанимации Камран Марданов зашел в инстаграм и под новостью про ситуацию с коронавирусом в Северной Осетии прочел комментарий: «Медики КБСП убивают больных, загружая в ИВЛ сернистый газ вместо кислорода». Камран расстроился, но не удивился, потому что не раз слышал от знакомых, друзей и даже родственников доводы разной степени абсурдности, «доказывающие», что коронавируса не существует. В таких случаях он не спорит, но советует пойти в реанимацию и посмотреть, что там происходит на самом деле.
Камрану 20 лет, он студент второго курса Северо-Осетинской медицинской академии. 25 дней назад он пришел работать санитаром в Клиническую больницу скорой помощи, первую во Владикавказе, полностью перепрофилированную под пациентов с ковидом. С тех пор он не спал ни одну ночь: санитары в реанимации работают без выходных, по четыре часа с перерывами.
Камран начинает в 14 часов, заканчивает в 18, отдыхает до двух ночи — им предоставили корпус на территории больницы — и выходит на смену до 6 утра. Под конец от усталости ноет спина и гудят ноги. В обязанности санитаров входит ухаживать за больными, мыть их, кормить, менять белье, потом убирать, мыть полы. Когда Камран пришел подмывать человека в первый раз, он испытал странное чувство неловкости, но потом собрался и проговорил про себя, что больному сейчас хуже, а сам он как врач может через себя и переступить.
Иногда Камран возвращается после отдыха и видит, что койки пациентов, которых он кормил и мыл, заняты другими людьми. Это в его работе самое сложное.
Был день, когда на его глазах умерли девять человек. Перед разговором с «Правмиром» у Камрана как раз закончилась смена: за четыре часа поставили одну трахеостому, одна пациентка умерла.
— Я пришел в реанимацию, потому что рук здесь не хватало, — рассказывает Камран. — Даже студенты-медики охотнее идут в терапию, а сюда только пять человек пошли. Мама была не то что против, но она боялась, что я заболею. Дело в том, что у меня хронический бронхит. Но я сказал, что не зря же выбрал эту профессию. Когда на меня первый раз надели защитный костюм, я почувствовал себя космонавтом в открытом космосе, который не знает, что ему делать, но это продолжалось недолго, потому что тут же начались указания от медсестер: «Санитары сюда, и еще сюда», «Санитары, миленькие, как я вас ждала».
По словам Камрана, все койки в реанимации заняты. Полностью забито и отделение терапии, переделанное под реанимацию.
Ранее о том, что Республиканская клиническая больница скорой медицинской помощи (РКБСМП) и РКБ в Северной Осетии переполнены больными с пневмонией, заявила заместитель главного врача РКБСМП Алла Цкаева в беседе с местным телеканалом «Осетия-Ирыстон». Она сообщила, что в стационаре больницы находятся 440 человек, часть переводят в районы республики, однако мест и аппаратов ИВЛ, несмотря на то, что парк аппаратов расширяется, катастрофически не хватает.
— Недавно привезли больного, а места у нас нет, — рассказывает Камран. — Положили в коридоре, но если человеку в таком состоянии сразу не дать кислород, он умрет. Освободили кое-как место и впихнули — по-другому не выразишься — в палату, там теперь ни пройти ни проехать, и так везде.
«Люди вышли на митинг, чтобы вернуть себе работу»
Как и в большинстве регионов России, серьезность ситуации с коронавирусом в Северной Осетии признали не сразу. 29 марта, прилетев из Москвы, можно было беспрепятственно покинуть территорию аэропорта: ни медиков, ни тепловизоров для измерения температуры, ни обязательств сообщить о себе в надзорные органы.
7 апреля группа людей ворвалась на территорию больницы скорой помощи и требовала от охранника впустить их к больным COVID-19, чтобы доказать их существование. На этот день в республике было установлено только 14 случаев заражения.
Справка. 32% россиян думают, что пандемия — это спланированный шаг политических и экономических элит отдельных стран, а 39% воспринимают вирус как биологическое оружие, говорят результаты исследования агентства Synopsis Group, Центра новой философии и издания «Нож».
Полтора месяца спустя, 26 мая, общее количество заболевших коронавирусом в Осетии — 2702. Ежедневно официальная статистика сообщает о 60–70 новых случаях. Рост заболеваемости связывают с несоблюдением карантина и главным образом с митингом против самоизоляции, который прошел во Владикавказе 20 апреля.
Выйти на «народный сход» людей призывал оперный певец, «гражданин СССР» и ковид-диссидент Вадим Чельдиев.
«Этим видео я хочу обратиться ко всем без исключения, кому не безразлична судьба и память нашей страны(…) 20-го числа будет сход людей, которые устали терпеть это беззаконие (…) Сегодня под предлогом коронавируса, которого не существует, людей загнали в рабство, забирают последнее, пытаются установить тотальный контроль над нами всеми», — сказал Чельдиев в видеообращении.
За несколько дней до схода активиста арестовали, однако около полутора тысяч человек вышли на площадь Свободы к зданию правительства. Они высказывались против режима самоизоляции, требовали отправить в отставку главу республики Вячеслава Битарова и освободить Чельдиева.
Блогер и журналист Алла Битте поехала в тот день на площадь Свободы, чтобы снимать народный сход. Она рассказывает:
— Со стороны могло показаться, что это митинг против самоизоляции, что мы не верим в коронавирус. Нет, там такие люди тоже были, но изначально митинг случился из-за экономической ситуации. Люди были недовольны несправедливостью, потому что половина предприятий работает, в том числе те, которые принадлежат главе, половину, в основном мелкий бизнес, закрыли. У нас, к слову говоря, если выйти на улицу, зайти в любой магазин — люди гуляют, как и всегда.
В общественном транспорте, который работает и работать практически не переставал, не надевают маски. Может быть, из 10 человек на одном она будет.
На улицах точно так же. Это связывают с тем, что в Осетии властям в принципе не доверяют. Не знаю, как в других регионах, но здесь это все обрело масштаб. Коррупция повсюду, и этого фактически никто не скрывает. Все знают, где чей дом, какого депутата и какой бизнес у этого депутата появился, после того как он пришел к власти, — рассказывает Алла.
Об этом же говорит и Сергей Штырков, социальный антрополог, специализирующийся на Кавказе и в частности — на Северной Осетии.
Фото: Юг. МБХ медиа
— Этот митинг, который его организаторы очень не хотели называть митингом, стал одним из символов ковид-диссидентства и определил образ жителей Осетии в глазах части обывателей. Но все идеи касательно неопасности вируса, которые органично сочетались с информацией о том, что людей им специально и секретно заражают, пришли в Осетию извне. Так получилось, что я за несколько недель до тех событий подписался на телеграм-канал Вадима Чельдиева (меня интересовали его высказывания об осетинской этнической религии). Там публиковались материалы, созданные далеко от Осетии. Например, читатели канала несколько раз могли познакомиться с мнением Давида Айка по поводу коронавирусного кризиса. Этот британский разоблачитель заговоров является создателем популярной и весьма впечатляющей истории о всемогущих и крайне опасных рептилоидах.
Сергей Штырков считает, что людей вывело на площадь Свободы сочетание двух факторов: стремительное падение доходов у значительной части населения, живущей ежедневным заработком, а таких людей в республике много; и аналогичный митинг осенью 2019 года, когда собравшимся на той же площади удалось надавить на республиканские власти и добиться закрытия завода «Электроцинк», угрожавшего экологической ситуации в республике.
— Этого закрытия многие ждали и требовали долгие годы. И вот, по призыву того же Вадима Чельдиева несколько сотен человек пришли к зданию правительства и твердо потребовали прекратить отравлять атмосферу. И, о чудо, нерешаемая, казалось бы, проблема была оперативно решена. Так что практика решать острые социальные вопросы с помощью прямого социального давления продемонстрировала свою состоятельность. Почему бы еще раз не попробовать? — объясняет Штырков. — Истории про тайные планы мирового правительства, изложенные весьма убедительно и страстно, просто помогли кому-то оставить в стороне страхи заразиться или нарушить указания начальства и пойти на площадь для того, чтобы потребовать вернуть себе работу. Ну, а кто-то хотел просто поучаствовать в чем-то интересном и опасном. А то ведь скучно самоизолироваться.
Тайные «причины» социальных проблем
Когда в начале мая стало известно, что ковид-диссиденты в пригороде Владикавказа сожгли антенну сотовой связи, 25-летний житель осетинской столицы Марат К. (имя изменено) испытал смешанные чувства. С одной стороны, ему казалось это диким, с другой — он сам много читал о том, насколько «эти излучения вредны».
О поджоге вышки сообщил глава республики Битаров: «По всему миру есть определенная часть населения, которая считает, что никакого коронавируса и опасности в связи с ним нет. Некоторые заходят и дальше, в том числе и наши граждане, и считают, что это организовано какими-то мировыми силами, которые заинтересованы в том, чтобы людей загнать, как мне говорили некоторые участники митинга, в резервации, по домам, поставить потом антенны 5G, облучить, чтоб они потеряли сознание, потом будут чипировать».
Прокуратуре республики даже пришлось рассматривать и опровергать наиболее распространенные в сети фейки о коронавирусе. Среди них идея о том, что коронавирус — это спецоперация по запугиванию людей для массовой вакцинации и заговор крупных корпораций, которые собираются вшивать населению чипы и управлять ими через вышки сотовой связи. Об этом же многомиллионной аудитории рассказывают такие знаменитости, как Никита Михалков и Виктория Боня.
Марат К., хотя на Викторию Боню не подписан, в опасность коронавируса не верил и во всем видел политический след.
«В Китае — да, в Италии — тоже да, а у нас все сделано, чтобы внести поправки в Конституцию», — объясняет он свою позицию. Примерно так рассуждали все в окружении Марата. До него доходили слухи, что гуманитарная помощь, которая приходит в республику, в частности маски, уже заражена, а людям платят деньги, чтобы они публично говорили о вирусе. «Не удивлюсь, что это действительно так», — комментирует он.
Однако мнение Марата изменилось, когда в его окружении все чаще стали появляться люди, столкнувшиеся с COVID-19.
Сергей Штырков
— В Северной Осетии есть много людей, которые признавали и признают опасность нового варианта коронавируса, — говорит антрополог Сергей Штырков. — Жители республики в этом отношении не особо отличаются от своих соседей. Я могу допустить, что на Кавказе с рассуждениями о тайных причинах социальных проблем можно столкнуться чаще, чем в каких-то других местах. Объяснить это можно довольно просто: обычные люди не уверены в том, что они могут влиять на многие важные для них стороны жизни. Если к чувству беспомощности прибавить распространенную привычку искать и находить за любыми важными процессами интересы конкретных людей, то вот вам и необходимые условия для конспирологии. Но это, так сказать, общий фон повседневной коммуникации, в которой, кстати, участвуют и люди, прямо потешающиеся над любителями теорий заговора. Размышлений об очередном плане тайных сил по достижению каких-то своих целей явно мало для того, чтобы заставить людей массово нарушать режим самоизоляции.
Много похорон и одна свадьба
«Пациенты, которые поступают, в ходе опроса говорят, что никуда не выходили, кроме похорон», — сказал министр здравоохранения республики Тамерлан Гогичаев.
В Северной Осетии, как и на всем Кавказе, похороны и поминальные мероприятия вообще — важная часть социальной жизни. Здесь на похоронах собираются от 200 человек до 1000: представители фамилий, друзья, соседи, соседи родственников умершего из других сел и в конце концов даже мало знакомые умершему люди. Сергей Штырков объясняет:
— Ходить на похороны людей, с семьями которых ты хоть как-то связан, — это долг. Мне не раз приходилось слушать истории, как люди отдавали последнее, лишь бы выполнить свои обязательства перед семьей и родом умершего. Так что люди привыкли к тому, что это не просто этикет или дань условностям, которыми можно пренебречь, раз у нас пандемия на дворе.
Они рассуждают так: пандемия пройдет, но мы останемся, и нам нужно будет дальше жить по установившимся правилам.
Не пойти приносить соболезнования — значит проявить неуважение по отношению к людям, которые в свое время приходили на похороны твоих близких. Показать, что страх перед болезнью сильнее страха потерять лицо, — говорит антрополог.
Компромиссом стало решение обязать то ли глав районов, то ли семью умершего обеспечить участников похорон масками и дезинфицирующими средствами.
Жительница Владикавказа Алла Битте во время самоизоляции на траурные мероприятия не попадала, однако по рассказам знакомых знает, что если заглянуть на осетинские похороны, подавляющее большинство собравшихся не будут в масках и перчатках.
— Люди приходят туда и сразу снимают, для них стыдно, что ли, что они паникеры, что верят в это все. И еще это политическая история. Ношение масок все равно что потакание власти. «Нам наши депутаты говорят: “Носите маски, будьте бдительны”, — а мы не с ними, мы сами разберемся».
Алла — видеооператор, снимает торжественные события. Некоторое время у нее действительно не было работы, доходило до того, что ей нечего было есть. В последнюю неделю снова стали поступать заказы и она вынуждена принимать их, хотя и признает опасность вируса.
— Я была на мероприятии в выходные, там отмечали годик ребенку, ресторан в селе, отдаленный район республики. До этого я снимала свадьбу в частном доме, вчера у меня был небольшой заказ на съемку за городом. Люди выезжают, собираются, делают мероприятия, жизнь входит в прежнее русло, несмотря на то, что количество зараженных растет, — говорит Алла.
Сергей Штырков вспоминает, что в апреле в республике обсуждали только одно торжество — свадьбу сына главы Осетии, прошедшую на фоне антивирусных ограничений и вызвавшую недоумение и даже раздражение у многих людей.
— Тем, что эта свадьба состоялась, некоторые местные комментаторы объясняют нежелание части населения отнестись к угрозе заражения серьезно. Мол, начальство себя не бережет — значит, все не так уж серьезно. Про другие свадьбы не знаю. Думаю, большинство из намеченных празднеств было перенесено.
С похоронами — сложнее. Их не перенесешь, — продолжает Штырков. — Добавлю, что многие православные верующие, включая правящего архиерея, заняли сходную позицию по отношению к участию в церковных службах. Особенно на Пасху. Люди просто не захотели из-за угрозы заразиться коронавирусом отказаться от службы. И действительно, многие не убоялись, видя в участии в Пасхальном богослужении свой христианский долг. А кто-то видел свой долг в том, чтобы остаться дома и тем самым поучаствовать в борьбе с заразой.
«Была ночь, когда все пациенты в отделении стали задыхаться»
Медсестра Наталья Ивашкевич отработала в терапевтическом отделении республиканской больницы скорой помощи шесть смен. Она написала заявление сразу, как только началась пандемия, подумала: кто, если не она, и кто будет лечить ее близких, если им понадобится помощь. Однако сначала в КБСП ответили, что штат набран. Потом число зараженных выросло, медики стали болеть — по последним данным, в республике заражены 514 медицинских работников, и Наталью, процедурную медсестру, хотели забрать аж три отделения: приемный покой, гинекология и терапия.
— Сейчас медицинского персонала не хватает. Наверное, из 100% — 70% заболевших. Кто в легкой форме, они переносят на ногах — выполняют назначения врача и продолжают работать; кто — в тяжелой, уходят на больничный. В нашем отделении два терапевтических поста: на одном посту все еще работают 8 медсестер; на другом, где я работаю, нас осталось трое — две медсестры и один медбрат, студент. Это очень большая нагрузка, мы просто не присаживаемся с утра до следующего утра.
Еду медикам бесплатно привозят из местного супермаркета, но она говорит, что не хочет спускаться в столовую и контактировать — «не знаешь, где здоровый сотрудник, где больной». Поэтому на посту она не ест вообще, а воды старается пить очень мало, чтобы не ходить в туалет.
— Обрезаем систему и вот так через трубочку пьем, чтобы лишний раз маску не снимать, не дышать. Если один раз сходишь в туалет за смену, то хорошо. А иной раз и не ходишь сутки в туалет, чтобы костюм не снимать и не нарушать стерильность, — рассказывает Наталья.
На отдых медперсоналу терапевтического отделения дается два дня. Сначала этого хватало, но теперь Наталья совсем не успевает прийти в себя ни физически, ни морально. Особенно после тяжелых смен.
— У нас была ночь, когда все пациенты стали задыхаться. В эту неделю и в конце предыдущей стали над каждой койкой проводить кислородные магистрали. А до этого в отделении были три-четыре палаты с кислородом. И вот в ту смену люди стали задыхаться, то есть без кислорода им никак. Мы не знали, как определить очередность: по возрасту или по состоянию, так как и молодые были, и пожилые, — рассказывает она.
Всю ночь Наталья и ее коллеги перевозили к больным переносные аппараты или пациентов на каталках доставляли в палаты, где есть кислород. Там, где человеку 40 минут надо было дышать, давали хотя бы 20, потому что была большая очередь.
— Получается, ты делаешь выбор, кому дышать, а кто будет ждать и задыхаться. Он смотрит тебе в глаза, ждет помощи, а ты не можешь помочь.
Это очень страшно, — говорит Наталья.
Североосетинские медики живут в санатории «Осетия», однако у Натальи есть возможность самоизолироваться в квартире. Два раза в неделю близкие приносят ей еду, бесконтактно оставляют пакеты под дверью. Стоя на балконе, Наташа общается со своими детьми, им 12 и 5 лет. Младшая дочка все время спрашивает, «когда закончится коронавирусная инфекция». Мама отвечает, что вот полечит людей и сразу вернется домой.
— Я подписала договор на месяц, но мне уже предложили его продлить. Посмотрю по ситуации, если рук не будет хватать, останусь работать. Конечно, нам тяжело, сутки на ногах без воды и еды. Бывает, поворчим между собой, думаешь, выходить или нет. А потом думаешь: если я не выйду, останется два человека. Нельзя их подвести, мы уже одна команда, мы решили, что идем вместе до конца.
«Мам, я тебя очень люблю, но я нужен здесь»
В одном из местных новостных пабликов в инстаграме опубликовано видео: молодой человек 25 лет на больничной койке, тяжело дыша, рассказывает, как болел коронавирусом: «26-го числа попал в крайне тяжелом состоянии в реанимационный блок РКБ, был на аппарате ИВЛ, врачи достали меня с того света. Буквально еще неделю назад я говорил, что нет никакого вируса и это все политические ходы. Но сейчас я любому докажу, что это все очень страшно. Врачи боролись за меня, спасибо им большое, они дали мне шанс пожить. Огромная просьба ко всей молодежи поберечь себя и побыть дома».
После этого видео молодой человек еще долго получал в соцсетях обвинения в том, что ему заплатили, и в конце концов получил их столько, что не хочет общаться ни с одним журналистом.
Медсестра Наталья Ивашкевич снова разговаривала с детьми через балкон и пообещала им скоро вернуться домой. Потом она поехала на дежурство и долго плакала от того, что ничем, кроме обычных манипуляций — кислород, укол, капельница — не может помочь больным.
Будущий кардиохирург Камран Марданов в очередной раз созвонился с мамой, она попросила его вернуться домой в конце месяца, а он ответил как обычно: «Мам, я тебя очень люблю, но я вижу, что еще нужен здесь».
Несколько дней назад умерла женщина — мама друга Марата К. Она врач, работала с ковидными пациентами, заразилась, состояние ухудшилось на фоне сахарного диабета. Марат признал существование коронавируса, но по-прежнему не собирается ограничивать свои социальные контакты.
Фото: Ольга Смольская / ТАСС