В 1930-х годах в двух захолустных банановых республиках Южной Америки решались судьбы мира. О геополитике ХХ века, новой Родине белых офицеров, технике, тактике и стратегии войны-репетиции Второй мировой — в очерке Василия Алексеевича Терентьева.
В 1912 году выдающийся русский стратег и геополитик, полковник Генштаба, Алексей Ефимович Вандам, опубликовал в общедоступной печати очерки «Наше положение» и «Величайшее из искусств». В них сообщалось, в частности, что мировая война должна обязательно состояться (имелась ввиду Первая мировая).
Дело это, как он полагал, было уже давно решено в Лондоне, что будет понятно из нижеследующего текста. А вот после неё, непременно, должна случиться следующая большая война между Германией и Россией, причем уже один на один. А поскольку силы противников примерно равны, и уменья воевать, им не занимать, сражаться они будут до полного взаимного растерзания.
Поскольку фигура Вандама мало известна современному читателю, будет уместно рассказать о ней несколько подробнее. Подлинная фамилия Алексея Ефимовича была Едрихин (1867–1933). Он происходил из семьи простого солдата. Начав службу вольноопределяющимся, то есть рядовым, тем не менее, уже к 30 годам поступает в Николаевскую академию Генерального штаба. Попасть в неё, для него было практически невозможно, хотя бы из-за очень сложных вступительных экзаменов (например, нужно было свободно знать не менее пяти языков) и полного отсутствия протекции.
Блестяще закончив ее, и получив приписку к Генштабу, он отправляется в качестве военного корреспондента на англо-бурскую войну. Малопонятное название «военный корреспондент» означало в те времена выполнение задач по ведению стратегической разведки в интересах Генштаба.
После поездки в Южную Африку Алексей Ефимович меняет свою не слишком благозвучную русскую фамилию на голландскую. Как говорили, из соображений солидарности с бурами. В дальнейшем, Генштаб неоднократно привлекал его к выполнению деликатных миссий в Китае, на Филиппинах и в других местах земного шара. Кстати говоря, наверное, именно в этих поездках по миру, он приобрел, если можно так выразиться, англофобию в острой форме, вдоволь насмотревшись, что вытворяют англосаксы в колониях или в зависимых от них странах.
Алексей Вандам, наряду с Семеновым-Тянь-Шанским, был одним из русских основоположников только формирующейся тогда геополитической науки. Две его вышеназванные работы, опубликованные незадолго до Первой мировой, дают геополитический анализ ситуации в России и Европе. По его мнению, эта война будет вестись исключительно в интересах Британии, и станет для России крайне неудачной. Стало быть, мы должны, при любых обстоятельствах, не дать втянуть себя в неё. При этом сам Вандам оценивал свои размышления как «легкую царапину на девственной и требующей безотлагательной разработки почве русской политической мысли».
Главной мыслью этих работ было следующее: Англия была и будет главным геополитическим противником России. Отсюда вытекает — Россия должна научиться правильно, понимать собственные интересы, что бы по этому поводу ни вопили многочисленные, как платные, так и не очень, русские агенты, по образному выражению Вандама, утонченного британского деспотизма. Однако не стоит думать, что всё это осталось в прошлом. Влияние Англии на наши дела продолжает оставаться значительным. Об этом говорит хотя бы такая деталь — апартаменты британского посла находятся в особняке Харитоненко и расположены, относительно резиденций других послов, ближе всех к Кремлю — всего в двухстах метрах.
После Первой мировой авторы новой большой войны рассуждали просто и прагматично — нужна её репетиция. Необходимо опробовать на подопытных народах стратегию, тактику, военную технику и оружие будущих сражений. И желательно это сделать тихо, не привлекая излишнего внимания. Выбор пал на Парагвай и Боливию.
Парагвайская армия в форме времен войны в Чако
Формальный повод для вооруженного столкновения между этими странами, заключалась в установлении территориальной принадлежности до того никому не нужной пустынной и неисследованной области Чако, где были обнаружены признаки нефти. Первоначально противоборствующие стороны были настроены на достижение компромисса. Но за нефтью стояли английские и американские магнаты, не желавшие уступать друг другу.
Британские олигархи поддерживали Парагвай, американские — Боливию, и повод для войны не пришлось долго искать. Она стала реальностью, и по своей ожесточенности мало отличалась от страшной парагвайской войны 1865–70 годов, когда население Парагвая на две трети было уничтожено. Забегая вперед, следует сказать, что хотя силы Боливии пятикратно превышали силы Парагвая, победа, как ни удивительно, осталась за ним.
Война двух недоразвитых банановых республик не должна предполагать какой-то особенной подоплеки. Страны нищие, слух о возможном нефтяном богатстве (кстати, не найденном до сих пор) заставит их сражаться с остервенением беспризорников из-за кем-то оброненной стодолларовой бумажки. Если у противников плохо с деньгами и оружием, их можно дать в кредит. Удачно подворачивается случай испытать оружие с прекрасной возможностью заработать на нём. Театр военных действий находится на задворках мира, и что там происходит — мало кому будет интересно.
Но главное — в Боливии после Первой мировой появились немцы, а в Парагвае — русские; к войне они люди привычные, и драться они будут на совесть, потому как новая Родина в опасности. Вот пусть и пощупают друг друга штыком перед наступающей решительной схваткой.
Итак, если бы этих стран и обстоятельств не существовало, их следовало бы придумать.
Иван Тимофеевич "дон Хуан" Беляев
Первые немногочисленные русские эмигранты появились в Парагвае еще в начале двадцатых годов. Но с 1924 году туда началась массовая русская эмиграция, что связано с приездом в него генерала от артиллерии Ивана Тимофеевича Беляева, или дона Хуана, как его стали там называть. О Беляеве и других русских эмигрантах недавно вышла замечательная книга Бориса Федоровича Мартынова под названием «Русский Парагвай». Но поскольку это сочинение опубликовано малым тиражом, возьмем на себя смелость сообщить читателю некоторые сведения о ситуации вокруг Парагвая и об этой войне.
Прежде всего, нужно рассказать о мотивах действий дона Хуана. А он поставил перед собой непростую задачу. В Парагвае он увидел ту самую страну, где было возможно создание русского национального очага для всех тех, кто хотел бы оставаться русским.
Парагвай вполне подходил для этих целей. Власти этой страны были крайне заинтересованы не только в приезде русских специалистов, но и в простом увеличении населения — после страшной войны 1865–70 годов с Тройственным союзом Аргентины, Бразилии и Уругвая его было крайне мало. Генерал Беляев обратился через газеты к русской эмиграции с призывом переехать в эту страну. Правительство Парагвая обещало помочь с переездом. Русским гарантировалось гражданство и посильное содействие.
Призыв оказался действенным, и, хотя эта страна находилась как бы на краю ойкумены, русские эмигранты ехали туда многими десятками, если не сотнями. На новой родине они получили гражданство и возможности для применения своих сил: кто-то смог обзавестись собственным делом, а кто-то просто нашел работу. Русские работали врачами, агрономами, лесоводами, инженерами, преподавателями в университете Асунсьона и прочая, и прочая. Для многих жизнь стала налаживаться. Русский очаг начал образовываться.
Тем временем тучи над Парагваем сгущались. Назревал конфликт с Боливией из-за области Чако. В 1922 году американская нефтяная компания «Стандарт ойл», действуя из Боливии, начала вести геологическую разведку на западных окраинах Чако, причем первые данные обнадеживали. Примерно в это же время английская компания «Бритиш петролеум» начала бурить на востоке Чако и тоже получила неплохие результаты.
Запахло «черным золотом», и Боливия стала направлять туда разведывательные отряды, с целью тихого захвата этого района. В 1928 году между боливийцами и парагвайцами произошли первые вооруженные стычки, после чего начались переговоры, которые продолжались с перерывами до 31-го года.
Действуя с позиции силы, — Боливия была куда богаче и сильнее Парагвая — боливийцы предъявили претензии на всю эту область. Помимо нефти, аппетиты боливийцев, подстегивало стремление обеспечить себе выход к морю по рекам Парагвай и Парана для вывоза этого самого «черного золота». Но переговоры зашли в тупик и обе стороны стали готовиться к большой войне. Вызывающее поведение боливийцев объяснялось довольно просто — они были сильнее. А вот неуступчивость парагвайцев имела две причины; ведь война — как говорил незабвенный старшина Васков — это, не кто кого перестреляет, а кто кого передумает.
Первая из этих причин была такая. Начиная с 1924 года дон Хуан совершил в район Чако, тринадцать военно-топографических экспедиций и убедительно показал возможность его успешной обороны Парагваем.
Хотя эта местность исторически относилась к Парагваю, до экспедиций генерала Беляева о ней было немного известно. До 1924 года эта была настоящая Terra incognita. Исследовательские экспедиции в эту загадочную область просто пропадали, и, как считали тогда многие, виной тому были обитающие там жуткие кровожадные индейцы-каннибалы.
Область Чако составляет две трети страны и занимает площадь чуть меньше 300 тысяч километров и отделена от остальной территории рекой Парагвай — могучим потоком с шириной русла до полутора километров, представляющим собой главную дорогу страны между её южными и северными районами.
С севера на юг Чако простирается на 600 км, с запада на восток — на 400 км. Восточные окраины его представляют непроходимые джунгли, а западные — уже сухую безводную саванну. Днем там стоит страшная жара в 40 градусов, но ночью иногда температура может опуститься до нуля. Эти земли охраняют от человека тучи москитов и других кровососов, ядовитые змеи и ягуары, а последних парагвайцы неспроста называют тиграми. В довершение ко всему, в сезон дождей многие обширные районы в Чако превращаются в непролазные болота. В общем, этот «прелестный уголок» никак не походит на роль на земли обетованной.
Уже после первой вылазки в Чако дон Хуан пришел к выводу, что военные действия там будут жестко привязаны к немногочисленным источникам воды. В условиях дикой дневной жары расход воды возрастает вчетверо. Сторона, контролирующая воду, имеет неоспоримые преимущества, а оборона редких водных источников может успешно осуществляться даже малочисленной парагвайской армией. А если парагвайские силы смогут, вдобавок, совершать фланговые контратаки, удерживая боливийцев на безводных местах, или наносить удары по тылам, нарушая коммуникации, по которым должен идти подвоз опять-таки воды, то судьба боливийской армии может стать совсем незавидной.
Во время своих экспедиций дон Хуан настолько крепко подружился с индейцами племен макка и чимамоко, что его признали вождем и стали называть — Твердая рука. Именно благодаря помощи индейцев на карте Чако, которую составлял дон Хуан, стали появляться местонахождения колодцев, озер и других источников воды, а также индейские тропы, основной вид коммуникаций в этой местности. Наличие карты и знание особенностей театра будущей войны позволило уже к 1928 году составить в основных чертах её план, причем военные топографические изыскания продолжались до 32 года.
Однако на войне, как водится, события могут развиваться вопреки даже самому продуманному плану — военное счастье переменчиво. Отсюда следовало, что нельзя было полностью исключить выход боливийской армии к реке Парагвай, то есть к естественной восточной границе Чако, что в конечном итоге означало поражение Парагвая.
Так вот, вторая причина неуступчивости Парагвая, выглядевшая на первый взгляд совершенно фантастической, заключалась, как ни странно это звучит для страны, не имеющей выхода к морю, в наличии военного флота, правда, речного.
Дело в том, что любой артиллерийский военный корабль, предназначенный для речной войны, является, по сути, мобильной артиллерийской платформой, защищенной броней. Корабельные орудия отличаются куда большей мощностью и дальностью стрельбы, нежели полевые пушки. Стало быть, сухопутная группировка противника, войдя в зону действенного огня флотских орудий — а корабль может внезапно подойти к месту её дислокации — и не успевшая толком окопаться, может понести очень большие потери, и зачастую лишена возможности подавить своим огнем корабельную артиллерию. А если с корабля вдобавок высаживается десант, то такая ситуация чревата фактическим разгромом противника, со всеми вытекающими последствиями.
Здесь следует сказать несколько слов о парагвайском флоте и его зоне ответственности. Флот Парагвая доблестно сражался во время войны 1865–70 годов против Тройственного Союза, показал чудеса героизма и даже успел создать собственные традиции. Это, как известно, и есть главная ценность для любого флота, по поводу чего лучше всех было сказано английским адмиралом Канингхемом — если будет утрачен любой военный корабль, то подобный ему можно построить не более, чем за три года; если же будут утрачены традиции, то для их восстановления потребуется триста лет.
Парагвайские войска на марше
Внутренние воды республики Парагвай относятся к бассейну реки Параны. Протяженность фарватеров судоходных участков его рек составляет более трех тысяч километров, что примерно сопоставимо с таковыми у Волги без притоков. Защите реки Парагвай, протяженностью более 800 километров, придавалось, с учетом надвигающейся войны из-за Чако, особое значение — это была главная тыловая рокадная магистраль.
Для будущих военных действий большое значение имели также и западные притоки Парагвая — реки Пилькомайо, Монте-Линдо и Рио-Верде. Во время сезона дождей они становятся полноводными с глубинами до десяти метров, в то время как их берега превращаются в непролазные болота, что делает эти реки единственными коммуникациями в тех местах.
Накануне войны перед парагвайским флотом стояло несколько сложных задач. Помимо парирования боливийской угрозы, Парагваю, было крайне важно также добиться безусловного невмешательства Аргентины и Бразилии в будущую войну на стороне Боливии. Это имело особенное значение, учитывая политическую зависимость этих стран от Британии и США и, соответственно, злонамеренную непредсказуемость англосаксонских кураторов. В случае их вмешательства Парагваю грозило простое исчезновение с карты в результате раздела её территории между победителями с последующим геноцидом, как это было всего шестьдесят лет назад.
При этом, сухопутные силы Парагвая, насчитывающие к 28 году около пяти тысяч человек, вряд ли могли произвести сильное устрашающее впечатление. Поэтому под влиянием русских моряков, оказавшихся в Парагвае, у руководства страны уже 1927 году — исходя из положения, что флот есть длинная рука государства — родилась идея резкого увеличения своей обороноспособности за счет усиления флота, состоящего на тот момент из трех устаревших небольших канонерок.
Нужно заметить, что хотя флоты Аргентины и Бразилии представляли собой достаточно внушительные силы, располагающие линкорами и крейсерами, для войны на реках они имели довольно ограниченное число кораблей. Аргентина обладала всего двумя древними тихоходными канонерскими лодками на реке Паране, вооруженные к тому же гаубицами с малой дальностью стрельбы. Бразильский же флот на верхнем плесе реки Парагвай представлял всего один монитор, еще более древний, чем его аргентинские собратья.
Исходя из этого, можно было считать, что при наличии в парагвайском флоте хотя бы двух современных речных кораблей, он сможет произвести на своих соседей отрезвляющее действие, ибо, как известно, угроза подвергнуться нежелательной процедуре действует подчас лучше, нежели она сама.
Но, помимо обеспечения нейтралитета южных и северо-восточных соседей, флот должен был выполнить другие, не менее важные задачи. Необходимо было также надежно защитить от нападения с воздуха главную магистраль страны — реку Парагвай.
Дело в том, что накануне войны Боливия обладала довольно серьезной, правда, по латиноамериканским меркам, военной авиацией. ВВС Парагвая практически ничего не могли противопоставить этим силам. Поэтому на парагвайский флот ложилась также задача эскортирования транспортов и защита их от воздушных налетов противника. Осуществление же её наличными силами флотской зенитной артиллерии не представлялось возможным, и для этого также нужны были новые корабли.
Наконец, о последней задаче парагвайского флота. У Боливии тоже существовали ВМС. До неудачной для неё войны с Чили в конце девятнадцатого века она имела выход к Тихому океану и, соответственно, морские силы. В дальнейшем Боливия, вынашивая мечту о возвращении себе статуса морской державы, продолжала сохранять флот. Правда, к тридцатым годам двадцатого века его корабельный состав состоял всего лишь из катеров, раскиданных по изолированным водоемам, но вот личный состав и организационные структуры флота имелись, как раз, в достаточном количестве.
Опираясь на техническую и финансовую поддержку США и Германии, Боливия вполне могла быстро увеличить корабельный состав и ударную силу своего флота, и, в случае выхода боливийской армии на берега реки Парагвай, обеспечить туда переброску по суше своих кораблей. Это было вполне технически возможно, что доказывали такого рода операции в годы Первой мировой войны. Эту гипотетическую угрозу Парагваю также нельзя было исключать.
Поэтому правительство Парагвая, несмотря на предельную бедность страны, все же изыскало средства для строительства двух новых речных кораблей, в дальнейшем получивших названия «Парагвай» и «Умайта». При создании этих кораблей русские моряки выполнили самый ответственный этап их строительства — они разработали техническое задание на их проектирование вместе с эскизными проработками, что, как известно, и определяет, в основном, возможную военную судьбу корабля. Эта работа была закончена в конце 1927 года. Для постройки кораблей была выбрана Италия. В 1929 году состоялась их закладка, в строй они вошли в конце 30-го и в мае 31-го пришли своим ходом в Парагвай, совершив переход через Атлантику.
Здесь нужно сказать несколько слов о главном русском участнике этого проекта. С 1925 года в Парагвае находился капитан первого ранга, князь Язон Константинович Туманов, который стал впоследствии основным советником его флота. Князь Туманов обладал завидным опытом боевых действий в составе самых различных сил флота и на самых разнообразных театрах — от речных до океанских.
Генерал Николай Эрн (крайний слева) и князь Язон Туманов (крайний справа)
Он начал служить на флоте ещё в русско-японскую войну, и был участником Цусимского сражения. В годы Первой мировой командовал различными кораблями и был начальником штаба Черноморского флота. В Гражданскую войну он командовал одной из волжских флотилий «белых» и даже экзотической Охранной флотилией Армянской республики на озере Севан. Последним местом его службы на родине была морская контрразведка вооруженных сил Юга России в Крыму, которую он и возглавлял.
В конечном итоге, задача создания минимальными средствами дееспособного флота была блестяще решена. Впоследствии князь Туманов, написал неплохую книгу под названием «Как русские морские офицеры помогали воевать Парагваю против Боливии», откуда это, собственно говоря, и известно.
Благодаря их усилиям, Парагвай обзавелся весьма удачными кораблями, относящимися к классу канонерских лодок. Ничего похожего на них никто не строил в то время не только в Латинской Америке, но и во всем мире. Прежде всего, они относились к кораблям, по современной терминологии, «река-море», и, стало быть, могли действовать и на реках, и на морях. Как речные — они имели небольшую осадку, в качестве морских — хорошую мореходность, что и подтверждалось их трансатлантическим переходом из Италии.
Это могло позволить им выходить в бурные воды низовьев Параны и залива Ла-Платы, что имело бы первостепенное значение в случае конфликта с Аргентиной. Корабли имели довольно большое водоизмещение в 750 тонн. Это дало возможность разместить на них достаточно мощную артиллерию из четырех орудий главного калибра в 120 мм с углом возвышения в сорок пять градусов, что позволяло вести навесную стрельбу по береговым целям. Они имели также неплохую для того времени зенитную артиллерию как дальнего, так и ближнего боя. К тому же канонерки были защищены противоосколочной броней, что позволяло вступать в бой на дальних дистанциях с полевой артиллерией противника.
Но главное — они обладали большой скоростью, необычной для крупных речных кораблей тех времен, доходившей у них до 18,5 узлов. Такая ходкость позволяла решать сразу несколько задач. Речные корабли Аргентины и Бразилии ходили не быстрее 14 узлов. Поэтому парагвайские канонерки, пользуясь своей скоростью, могли совершать набеговые операции, не опасаясь быть перехваченными противником. Кроме того, благодаря своему преимуществу в скорости, они могли навязать бой противнику на выгодной для себя дистанции или выйти из боя по своему усмотрению.
Однако преимущество большой скорости этим не исчерпывалось. Корабли могли быстро перемещаться по всему речному театру военных действий — их суточный переход доходил до 800 км — создавая, тем самым, эффект своего присутствия в самых неожиданных местах. С учетом же того, что каждая канонерка могла принимать на борт 900 человек десанта — а в Латинской Америке никому не нужно было объяснять, что означает «свирепая нежность парагвайских батальонов» — быстрая переброска, крупных сил пехоты, по тамошним меркам, была крайне важна.
Остается добавить, что наличие этих канонерок у Парагвая позволило успешно выполнить первую стратегическую задачу, стоящую перед его флотом. В течение всей войны, Бразилия строго соблюдала нейтралитет, а Аргентина даже оказывала военную помощь Парагваю, правда, с большой выгодой для себя.
Относительно выполнения своей второй задачи парагвайским флотом можно сообщить следующее. Во время войны ему пришлось перевезти по реке Парагвай и его притокам около 150 тысяч человек и порядка 200 тысяч тонн военных грузов. При этом ни один из его кораблей и транспортов не был утоплен боливийской авиацией, хотя она активно действовала против водных перевозок в течение всей войны. Основная нагрузка по противовоздушной обороне своих водных коммуникаций опять пришлась на новые канонерки парагвайского флота, зенитчики которых сбили два боливийских самолета уже в начале войны. В дальнейшем «Парагвай» отвечал за оборону среднего плеса одноименной реки, а зона ответственности «Умайты» приходилась на её верхнее течение.
Что касается нейтрализации возможных действий боливийского флота, то здесь события развивались так. Летом 1932 года, в самом начале войны, во время своего первого наступления войска Боливии захватили форт Байя-Негро с символическим для них названием (в переводе с испанского означает Черная бухта). Там находилась тогда самая северная база парагвайского флота. Эта бухта находилась довольно близко относительно боливийской провинции Санта-Крус. На главной реке этой провинции, Рио-Негро, относящейся к бассейну Амазонки, была дислоцирована часть боливийского флота.
После выхода своей армии на берега Парагвая, Боливия начала строить железную дорогу, соединяющую эти реки, что давало возможность переброски флота. Трудно сказать, чем бы закончились эти действия боливийцев, но, вскоре после захвата Байя-Негро к ней подошла парагвайская канонерка «Умайта». Огнем своей артиллерии и высаженным десантом она быстро вышибла оттуда боливийскую армию и вернула себе свою базу. Причем, как ни удивительно, в ходе дальнейших боевых действий в течение всей войны боливийцы больше не входили по собственной инициативе в зону действия корабельной артиллерии парагвайских канонерок.
«Умайта» отличилась еще один раз уже в конце войны, во время победоносного парагвайского наступления в октябре 1934 года по долине реки Пилькомайо. В ходе его «Умайта» огнем своего главного калибра подняла на воздух укрепления двух ключевых береговых боливийских фортов — Имы и Пало-Меркадо, а затем поднялась вверх по реке на 16 км и высадила в тылу противника три батальона десанта, тем самым совершив прорыв фронта. Но, как говорится, на войне как на войне — в конце октября 1934 год на лодке произошел сильный взрыв в котельном отделении.
Дело в том, что командование боливийской армии, пришло к выводу, что не может нейтрализовать сильно мешавшие ему парагвайские канонерки. Авиация и артиллерия сухопутной армии оказались здесь бессильны. Поэтому уже в середине 1933 года оно дало указание своей разведке провести диверсионную операцию, направленную на выведение из строя хотя бы одного корабля. Эта операция готовилась почти полтора года. В ходе её боливийская спецслужба внедрила на парагвайский флот своего агента, который и совершил на «Умайте» диверсию, в результате чего лодка уже не участвовала в боевых действиях.
К сказанному остается добавить, что, видимо, неслучайно «Парагвай» до сих пор остается в строю — а «Умайта» с 2000-го года является кораблем-музеем.
Однако наше повествование несколько забежало вперед, и, возвращаясь к событиям накануне войны, для полноты картины нужно прояснить, что же происходило в Боливии. В начале двадцатых годов в Боливию приехали оставшиеся не у дел после войны германские офицеры, общим числом около 120 человек. Начальником же генштаба боливийской армии стал генерал Ганс Кундт, который в Первую мировую воевал на восточном фронте против нас. Он и другие немецкие офицеры, например, небезызвестный Эрнст Рем, находившийся там до 33 года, рассматривали Боливию как новую Пруссию.
Эрнст Рем
Действуя четко и прагматично, они стали внедрять в боливийской армии прусский военный дух, перевооружать её по немецким канонам и фактически командовать ею. Масштабы перевооружения впечатляли, тем более, что накануне войны американцы выдали Боливии значительные кредиты. На них боливийцы, действуя по немецким рекомендациям, закупили боевые и транспортные самолеты, доведя их количество до 60 машин.
Также было приобретено большое количество артиллерии, крупнокалиберных пулеметов и даже экзотических тогда пистолет-пулеметов швейцарского производства. Кроме того, Боливия получила английские танки производства знаменитой фирмы «Виккерс», правда, в количестве всего пяти штук. Численность армии была доведена до 125 тысяч человек.
Всем этим силам Парагвай мог противопоставить армию, численность которой после мобилизации достигла 30 тысяч человек. При этом, для вооружения её имелось всего 5 тысяч винтовок и небольшое количество устаревших ручных пулеметов датской фирмы «Мадсен», образца 1905 года. Артиллерия была представлена незначительным числом 81-миллиметровых минометов и восемью четырехдюймовыми гаубицами, а авиация состояла из 17 допотопных аэропланов, из которых летать могла едва половина.
В начале тридцатых годов в дипломатических кругах ходила такая шутка. На одном из приемов знаменитый генерал Першинг, тот самый, именем которого американцы впоследствии назвали свою страшную ракету, сказал послу Боливии: «Когда я слышу о военных приготовлениях Вашей страны, то всерьёз опасаюсь за судьбу Соединенных Штатов».
Боливийский патруль в Чако
Что же касается плана войны, то относительно неё Кундт, вскоре ставший главнокомандующим боливийской армии, считал, что это будет легкая прогулка, вроде полевых маневров с боевыми патронами. Замысел немецкого командования был довольно прост. Он сводился к прямолинейным наступательным действиям при игнорировании особенностей района Чако. Целью этого наступления был выход к реке Парагвай и форсирование её. Из-за географических особенностей Парагвая это автоматически означало победу Боливии. Генерал Кундт не страдал избытком полководческих талантов, да и стратег был неважнецкий.
Ганс Кундт
Забегая вперед, следует сказать, что в бытность свою главнокомандующим, он, действуя по принципу «ganz genau akkurat», педантично пытался выстроить в Чако из своих войск единый фронт протяженностью почти в 600 км, что было при численности боливийских войск 125 тысяч человек явно нелепо. В условиях дикой природы, бездорожья и дефицита воды это приводило только к распылению сил и сложности их концентрирования, большим затруднениям в снабжении войск, растянутости и сильной уязвимости коммуникаций. В конечном итоге, это сводило на нет всё преимущество в силах боливийской армии.
5 марта 1931 года в Боливии пришел к власти Даниэль Саламанка, «человек-символ», как его называли, который стал носиться с идеей Великой Боливии. Война стала неизбежной. Началась она 15 июня 1932 года. Однако сразу после её начала Боливию ожидал неприятный сюрприз. Русские офицеры в количестве 46 человек (в дальнейшем их число возросло до 80), посчитав, что их новая родина находится в смертельной опасности, пошли на фронт добровольцами.
Это означало, что латиноамериканская война, начинавшаяся на первый взгляд в духе знаменитого романа О’Генри «Короли и капуста», неожиданно приобрела характер русско-германского столкновения. А поскольку обе стороны имели достаточный боевой опыт мировой войны, то для военных действий были использованы все имевшиеся в их распоряжении наличные силы. Война Чако была всеобъемлющей, в ней участвовали люди самых разных специальностей: разведчики и контрразведчики, партизаны и диверсанты, топографы и фортификаторы, инженеры и оружейники, и даже морские авиаторы.
Как воевали наши соотечественники, можно понять хотя бы из следующего эпизода, который описывает Б. Ф. Мартынов.
В конце июля 32 года передовой отряд боливийской армии, находясь на острие наступления к реке Парагвай, захватил в центре Чако парагвайский форт Бокерон. Стремясь остановить это наступление, парагвайская армия водно-железнодорожным путем перебросила туда свои главные силы. Однако довольно скоро выяснилось, что обе стороны оказались в стратегическом тупике. Основные силы боливийской армии застряли в дебрях Чако или выстраивали нелепый в данных обстоятельствах единый фронт, соответственно чему, сил её передового отряда явно не хватало для преодоления обороны парагвайцев. В тоже время парагвайцы, несмотря на бесконечные атаки, не могли выбить боливийцев из Бокерона.
14 сентября под Бокерон добрался едва выздоровевший от малярии дон Хуан. Он упрашивал командующего парагвайскими войсками дать ему несколько орудий и минометов и пятьсот снарядов, ручаясь за два часа разбить боливийские укрепления, как он проделывал это в Первую мировую — Беляев ведь был генерал от артиллерии. Однако для нищего Парагвая такой расход боеприпасов был непозволительной роскошью, и осада продолжалась.
Между тем, обе стороны при сорокаградусной жаре жестоко страдали от недостатка воды. Случилось именно то, о чем предупреждал дон Хуан; вода в Чако — очень важная вещь. Единственный источник воды, которым располагали парагвайцы, находился далеко в тылу, и вода в нем почти иссякла — стоял конец сухого сезона. Колодец, который находился в распоряжении боливийцев, также не мог обеспечить их водой. Воду доставляли по воздуху, но её все равно было мало. Люди пили мочу и сходили с ума от жажды. В этих условиях командование парагвайской армии приняло в октябре решение идти на последний штурм. Атака была назначена на 28 сентября.
Одним из парагвайских батальонов командовал русский офицер, есаул Василий Федорович Орефьев, уроженец станицы Арчединской Медведицкого округа Войска Донского. Выйдя со своим подразделением на рубеж атаки, он не обнаружил противника и отправился за разъяснениями в штаб полка. Там выяснилось, что он должен был быть совсем в другом месте. Прозвучали обвинения в трусости. Однако в процессе разговора неожиданно выяснилось, что Орефьев неважно говорил по-испански и просто не смог понять приказ. Орефьев был ветераном первой мировой, и стерпеть такие обвинения не мог. Он кинулся в свой батальон и поднял его в «психическую» атаку.
В Латинской Америке такого способа боевых действий ещё никто не знал — это было невиданное дело. Поэтому, когда батальон Орефьева с примкнутыми штыками двинулся в сторону боливийцев, те, оторопев, прекратили огонь. С обеих сторон все завороженно смотрели на этих безумцев, идущих на верную смерть. Когда до боливийских окопов остались считанные метры, в полной тишине прозвучала команда Орефьева «В атаку!», боливийцы пришли в чувство и открыли огонь. Его скосило первыми же выстрелами, но парагвайские солдаты смогли вытащить своего командира из гущи рукопашной схватки на передовой. Он был еще жив и успел сказать, что приказ он выполнил, а, значит, и умереть теперь не зазорно. В результате атаки Орефьева боливийцы были выбиты со своих позиций, а на следующий день форт Бокерон сдался.
После этого обе стороны сделали свои выводы. Парагвайцы стали считать, что если русские могут так сражаться, то до победы рукой подать. Боливийцы же и немцы заключили для себя, что русские явные психи, а раз так, то рассчитывать на хороший исход войны не приходится. Кстати говоря, после Бокерона в оставленных боливийцами окопах парагвайцы стали находить записки примерно такого содержания: «Если бы не проклятые русские, мы бы давно сбросили ваше босоногое воинство в реку Парагвай».
Генерал Беляев написал в своем дневнике, что взятие Бокерона означало пятьдесят процентов успеха. Победа Парагвая стала очевидной уже в конце 1933 года, а в 1935 году Боливия запросила мира. О размахе самой масштабной и братоубийственной войны двадцатого века в Южной Америке свидетельствует хотя бы количество убитых в ходе её — шестьдесят тысяч боливийцев и сорок тысяч парагвайцев. Это при том, что население Боливии перед войной составляло три миллиона человек, а Парагвая — около восьмисот тысяч.
Заключение мира
Однако мы отвлеклись от темы прелюдии большой войны между Германией и Россией. С учетом её неизбежности, как и предсказывал генерал Вандам, война Чако была — если можно так выразиться — «опытной», в ходе которой опробовались многие новшества военного дела. Правда, русская военная школа оказалась сильнее немецкой, но опыт, полученный в ходе её битв, Германией и СССР был использован совершенно по-разному.
Германия постаралась извлечь из неё максимум полезного для реванша в будущей большой войне, особенно с учетом того, что многие ее немецкие участники продолжили службу уже в вермахте. Эта тема становится особенно интересной, если учесть, что инициатива опробования большинства тогдашних военных и технических новшеств исходила именно от немецких военных советников, использовавших для этих целей довольно большой военный бюджет Боливии.
Из новых видов оружия на поле боя были испытаны автоматы, огнеметы, пулеметы разных типов, минометы и артиллерия; многое из этого было потом использовано против нас. Относительно же применения танков и авиации следует напомнить, что по Версальскому миру Германии нельзя было иметь ни того, ни другого. Поэтому немцы постарались максимально использовать открывшиеся перед ними возможности войсковых испытаний для разработки как тактико-технических требований к этим видам оружия для будущих сражений, так и способов их эффективного применения.
Было быстро выяснено, что тогдашняя английская концепция танкостроения не выдерживает критики. Британские танки «Виккерс шеститонный», закупленные Боливией — с картонной броней, вооруженные пулеметами или опереточной артиллерией и с отвратительной в сезон дождей в Чако проходимостью — имели нулевую боевую ценность. К тому же танкисты из-за их плохой вентиляции и слабой термоизоляции внутри машин при сорокаградусной температуре в тени настолько страдали от жары, что одна из них во время боев была попросту брошена своим экипажем, доставшись в неприкосновенности парагвайской армии.
Неудивительно, что из этого немцы сделали для себя необходимые выводы. Для будущей войны нужны совершенно другие машины. Техническое задание на проектирование танка «Тигр» было выдано уже в 1937 году. Кстати говоря, нам очень повезло, что на 22 июня у вермахта не было этого «чудовища», против которого была в то время бессильна любая противотанковая пушка.
Помимо этого, в начале 30-х годов о тактике танков также имелось весьма расплывчатое представление — опыт Первой мировой был здесь бесполезен. Главный вопрос, на который не имелось однозначного ответа, касался использования танков. Что будет более эффективно — применять танки массировано или рассредоточено, придавая их небольшое количество каждому стрелковому подразделению? Войсковые испытания здесь были очень кстати.
Во время войны Чако микроскопические бронетанковые силы Боливии вынужденно действовали рассредоточено. Самая массированная атака их танков вместе с большими силами пехоты состоялась в 1933 году во время штурма форта Нанава. В ней участвовали две машины с германскими экипажами и большие силы пехоты, но закончилась она неудачей. Головной танк был подбит артиллерией — кстати говоря, сделал это будущий президент Парагвая Альфредо Стресснер — второй быстро ретировался, а пехота, понеся большие потери, вынуждена была отступить.
Из этого немцы сделали для себя вывод, что поштучное использование танков бессмысленно. В результате появились печально известные немецкие танковые дивизии, и силу их ударов сполна ощутила на себе Красная армия.
То же самое относилось и к авиации. Военно-воздушные силы Боливии были откровенно слабы, но с их помощью немцам удалось как отработать тактику бомбометания с пикирования, так и определить технические параметры пикирующих бомбардировщиков или, по немецкой терминологии, штурмовиков. Поэтому вполне закономерно, что проектирование своего знаменитого пикирующего штурмовика Ю-87, перевернувшего потом всё представление о воздушной войне против наземных войск, немцы смогли начать уже в 1934 году.
Обе стороны активно использовали авиацию также для разведки, связи, корректировки артиллерийского огня и доставки людей и грузов. Поэтому, видимо, не будет преувеличением считать, что появление у люфтваффе таких незаменимых самолетов как FW-189 — известного у нас как «рама» — или «Шторьх», а также большого количества транспортных машин, обязано также войсковым испытаниям в Чако.
В принятии на вооружение пистолета-пулемета МП-38 или, в просторечии, автомата Шмайсера, решающую роль сыграло применение этого оружия в парагвайской войне. До этого в Германии пистолет-пулемет считался эдаким экзотическим оружием американских гангстеров, результативность огня которого мала, а вот расход патронов непомерно велик. Но в Чако воевал некий майор Брандт, который, вернувшись домой, сумел убедить руководство вермахта в необходимости автоматов.
И, наконец, о последнем результате войсковых испытаний, но отнюдь не по значимости. Обе стороны на собственном опыте убедились в исключительной ценности такого вроде бы неприметного, но совершенно незаменимого средства для ведения военных действий, как армейский грузовик — надежный, неприхотливый, с хорошей проходимостью. Поэтому перед войной Германия усиленно насыщала вермахт грузовиками. Видимо не случайно начальник генштаба вермахта Ф. Гальдер с удовлетворением отмечал в своем дневнике в конце 1940 года, что с этого момента в германской армии из четырехмиллионного личного состава каждый десятый военнослужащий является шофером.
Как видно из этих примеров, влияние войны Чако на немецкое оружие и тактику Второй мировой было велико. А вот Советская власть, исходя из безумных идеологических соображений, предпочитала игнорировать наших эмигрантов, а события этой войны старательно замалчивала. Вероятные резоны тогда могли быть такие: если в гражданской войне «белые» были разгромлены, так чему ж учиться у этой окопавшейся в Парагвае недобитой контры?
При этом советское руководство было прекрасно осведомлено о событиях той войны. Латинская Америка тогда просто кишела агентами Коминтерна. Например, в 1935 году власти Бразилии предотвратили попытку государственного переворота, готовящегося ими. Это замалчивание продолжалось вплоть до 1941 года. После же окончания Великой Отечественной события войны Чако и вовсе стали запретным плодом для советских людей.
Причина проста. Если горсточка парагвайцев и русских — именно русских, а не «советских» — смогли разгромить многократно превосходящую их «новую Пруссию», то чем тогда можно объяснить, несмотря на всю многолетнюю подготовку к войне и огромные истраченные ресурсы, страшный разгром Красной Армии в 1941 году? А поскольку объяснить это не представляется возможным на основе той информации, что имеется в нашем распоряжении, то возникает совсем уже крамольная мысль: уж не было ли у советского руководства, к примеру, некоего тайного умысла? А если был, то в чем же он состоял? И наверное, оттого, даже сейчас, когда Советской власти как бы и нет уже больше 20 лет, война Чако особенно и не освещается.
При подготовке СССР к войне безумная идеология не расходилась с равнозначными делами, что видно хотя бы из такого примера. В 1931 году СССР закупил лицензию на выпуск британского танка «Виккерс шеститонный» и с завидным упорством выпускал его под названием Т-26 вплоть до начала войны. Всего было выпущено 11 218 этих опереточных машин. Количество их приведено по книге Шункова В.Н — «Оружие победы. Минск, 1999 г.».
Внятного объяснения, зачем нужно было их так много, не существует. Между тем, уже в середине тридцатых многим советским танковым конструкторам и военачальникам стало понятно, что этот танк никуда не годится. Но робкие попытки начать производство на базе этого танка более подходящих для современной войны бронетранспортеров или самоходных артиллерийских установок решительно пресекались. Такие «ошибки» Советской власти можно приводить еще очень долго, но это уже совсем другая история.
Однако у войны Чако было еще одно, не слишком явное, следствие. Маленький и нищий, но стойкий и самоотверженный Парагвай вместе со своими русскими добровольцами первым встал на пути германского реваншизма и идущей вслед за ним «коричневой чумы» — и победил. Поражение Боливии поставило крест на планах создания «новой Пруссии».
По престижу Германии и, соответственно, нацистов, рядившихся в белые одежды культуртрегеров в противоположность злобным гринго-англосаксам, был нанесен сильный удар. И несмотря на то, что СССР проигнорировал своего естественного союзника, это в некоторой степени способствовало тому, что во время Второй мировой Латинская Америка оставалась нейтральной. Планы по втягиванию её в войну на стороне Германии остались не реализованными. И на этом нам остается закончить наш очерк.
Читайте также:
Правда о первых днях Великой Отечественной войны