Протоиерей Александр Суворов
В самом начале девяностых нас, учащихся воскресной школы, отпрашивали из общеобразовательной, и мы ездили по домам престарелых, по интернатам и пели пасхальные песнопения. Тогда все было впервые, у Церкви – огромный кредит доверия, и я помню, как преображались лица слушателей, как загорались у них глаза и как они потом нас благодарили!
А в 1993 или 1994 году я нес послушание в новостроящемся храме, то есть его не восстанавливали, а с нуля строили там, где никогда раньше храма не было! Крестный ход шел по микрорайону, жители которого такое видели впервые.
Люди в красных одеяниях, священник, и все поют «Христос воскресе!» Идущие мимо люди останавливались, замирали, кто-то присоединялся, многие из них впоследствии стали прихожанами храма, это было, действительно, преображением их душ.
И вот на протяжении всей своей священнической жизни наблюдаю, как люди приходят в храм благодаря ежедневным крестным ходам Светлой седмицы.
То есть человек даже в храм не собирался зайти. Но вот увидел на улице поющих людей – нарядных, веселых, по-настоящему радостных, которые что-то поют, на их лицах отражается радость.
У человека в сердце закрадывается вопрос, что же это такое, что это за радость, откуда она берется.
Это очень важный миссионерский шаг – крестные ходы, которые мы ежедневно проводим на Светлой седмице, они передают внешним людям, у которых не было желания зайти в церковь, они просто проходят мимо, настрой случившегося чего-то необычного, заставляет сделать шаг и пойти вместе с радующимися людьми.
Насколько торжественно, радостно на этих крестных ходах звучат евангельские слова, озарившие вселенную: «Сущу позде, в день той…» Звучат не с кафедры и амвона, а вот так, – на улице. Для всех слышащих. Когда еще есть такая возможность?!
Фото: Юлия Никитина / nadv.ru
Пасхальная радость – она же для всех, для совершенно разных людей, в том числе для молодых и для старых. Наш чтец Максим Савельев рассказал о последней земной пасхальной радости своего деда, которую дал ему именно Крестный ход.
«В один из дней Светлой седмицы, надев пасхальную красную рубашку и праздничный костюм-тройку, мой дед пришел в Вознесенский собор на службу. В этот день мы с женой пели на клиросе, и, по окончании Богослужения, все вышли на Крестный ход. Деду доверили нести икону Воскресения Христова. Таким одухотворенным я не видел его никогда. Этот день действительно для него был насыщенным.
Мы вместе поднялись с ним на колокольню, и дед слушал, как мы с супругой звонили в колокола. Солнце играло всеми цветами под этот пасхальный перезвон, и птицы спорили между собой, кто громче. Мы вышли из храма, и дед сказал: “Ну вот, это моя последняя Пасха, теперь можно и умереть…” Вскоре его не стало… Он ушел “безболезненно, мирно и непостыдно”, как и сказано в одном из прошений просительной ектении, исповедовавшись и причастившись за три дня до кончины».
А я помню свое детское, неосознанное еще, точнее, не осмысленное ощущение пасхальной радости. Восьмидесятые годы, я еще маленький, шести-семи лет, не крещеный, прохожу мимо храма, и ко мне подходят радостные старушки, улыбаются и дают крашеные яйца.
Вроде все просто, но я ощущаю такой свет, такой духовный подъем, такую невероятную радость, идущие от них, что сейчас, спустя столько лет, чувствую это.
Только сейчас я могу анализировать и понимаю, что тогда на своем детском уровне я почувствовал глубину пасхальной радости, ведь Христос воскрес и ради меня, тогда еще ничего о Нем не знавшего, ради каждого, жившего и живущего на земле…