Недавно мы с мужем и друзьями-ровесниками разговорились и пришли к общему выводу, что из времен нашего атеистического октябрятско-пионерского детства почему-то особенно запомнились своей непохожестью, особым, непередаваемым ощущением два праздника – Новый год и Пасха.
Помню, с каким взволнованным ожиданием ждала я Светлого Воскресения. Хотя, естественно, ничего не понимала, а радостное приветствие — утверждение «Христос воскресе!» казалось чем-то литературным и архаичным, словно античные мифы. Я не знала, что Чудо произошло, поскольку была «грамотным советским ребенком», но неведомым чувством угадывала это. Здесь так и подмывает написать о «чистой душе ребенка», которая несмотря ни на что знает правду. Но я не буду. Потому что не уверена, была бы лично у меня в детстве такая запоминающаяся Пасха, если бы не бабушки.
С прабабушкой, воспитавшей меня (по ее просьбе мы называли бабуся), предчувствие чего-то необычайно важного для всех, в том числе лично для меня, начиналось с напряжения Страстной недели. Бабуся становилась как будто более сосредоточенной, спешила навести порядок и дома, и в собственных мыслях, обязательно прибраться на кладбище, где были похоронены ее близкие.
Удивительное дело, сейчас, когда я бываю на старом Арском кладбище в Казани, оно выглядит совсем иным, более мрачным, сероватым: в детстве мне казалось, что там много солнца, воздуха, а листья на деревьях — ярко зеленые. Значит, солнечность приносила с собой бабуся. И самого кладбища с ней я нисколько не боялась: посидев около наших, мы бродили по аллеям, и бабуся показывала мне могилы знаменитых людей, в том числе — актрис и актеров Качаловского театра. Она долгое время проработала там билетершей и знала многих лично. Мне было интересно слушать, какой интересной и красивой была, например, та дама, чьи бренные останки покоятся под роскошным гранитным памятником. И как-то не верилось, казалось невозможным, что и эти люди, и мои родственники просто канули в никуда, исчезли. Это чувство возникало не само по себе, а из бабусиной убежденности. Она, пережившая столько утрат, знала, что однажды Бог, став Человеком, победил смерть, а значит, ее мама, ее тятя, внук, сын — есть, хотя и очень-очень далеко, поэтому так спокойно-уверенно беседовала с ними, и у меня не возникало ни тени сомнения, что они ее слышат. Бабуся часто просила меня написать «записочки» о здравии и упокоении. И та ее одинаково жгучая необходимость помолиться в церкви и о живых, и об ушедших, укрепляла во мне полуосознанное, не до конца принятое понимание, что разница между ними не такая уж большая. В Бога бабуся верила спокойно и убежденно, не пытаясь доказать другим, что Он есть. Вера, принятая в детстве из рук матери была почти такой же физической ее частью, как, скажем сердце. И если кто-то выдвинул бы версию, что у людей нет сердца, для чего человеку, чувствующему его мерные удары под левой грудью что-то доказывать? На мои детские глупости, почерпнутые из примитивных атеистических книжонок, она спокойно отвечала: «Да, может быть ты и права, я же старая, необразованная», что ничуть не мешало ее вере, не мешало каждый вечер, обращаясь к Спасителю, просить за всех близких, в том числе за меня, свою бестолковую правнучку. И эта ее спокойная уверенность, ее знание, что жизнь на земле существует не сама по себе, что не брошены мы в бессмысленности мироздания, по капле, незаметно, вливалась в меня, чтобы затем, в периоды бурных юношеских исканий не дать оказаться сосем уж в противоположном направлении.
На Пасхальной вечерне в храме Христа Спасителя. Фото: Патриархия.ру.
Кстати, по поводу бабусиной необразованности… За плечами у нее было всего четыре класса сельской школы. Интересно, чему и как их там учили, если она умудрялась решать мне задачи по математике, с которыми мама, со своим педагогическим, не могла справиться? Если она безо всяких логопедов научила меня правильно говорить, привила страстную, захватывающую любовь к чтению? «Простая» на взгляд людей, для которых сочетание «интеллигентный человек» было синонимом «получивший высшее образование», бабуся отличалась невероятной внутренней культурой. Как сейчас не хватает лично мне ее умения слушать и принимать мнение других людей без осуждения!…
Еще одно ежегодное яркое воспоминание Страстной – долгожданный момент, когда бабуся начинала красить яйца. С каким сосредоточенным и торжественным восторгом я наблюдала, как прабабушка погружала их в воду с луковой шелухой (которая копилась в течение всего года), а затем, словно по волшебству, — вынимала преображенными, красными или рыжими.
В Великую субботу я отправлялась к «украинской» бабушке со стороны папы, в доме которой только начинались приготовления. Опять же, так и подмывает сказать о преемственности традиций, которые наши бабушки переняли от своих родителей и так далее… Только вот не всегда просто было с преемственностью в прошлом веке. Какая уж тут преемственность, когда бабушка в девять лет потеряла отца – его расстреляли в Харькове за то, что имел крепкое хозяйство, мельницу, дом, крытый железом. Вслед за ним канула, отправившись на заработки (надо ж кормить пятерых детей) и мать.
Если бабушка хоть иногда говорила о своем прошлом, то ее муж, мой дедушка, кадровый военный, даже сыновей не посвящал в историю судьбы своих родителей, погибших в годы Гражданской. Слишком все было страшно.
Однако жена советского офицера каждый год ставила тесто для куличей, красила яйца. Не по правилам, в субботу. Зато засыпали мы с сестренкой с радостным ожиданием: вот проснемся завтра, а на столе – разной величины куличи с разноцветными точечками на белоснежных верхушках. А вокруг главного, самого большого кулича, на крутящемся немецком подносе (он вынимался только раз в год – на Пасху) – красные, желтые, зеленые, синие яркие яйца.
И вот, наконец, наступает «завтра». Вокруг все так празднично, ярко, что иногда хочется зажмурить глаза. Уж слишком красиво на столе, слишком много света в квартире (почему-то это ощущение было всегда, хотя сейчас понимаю: Пасха не всегда приходится на солнечные дни). Все какое-то особенное, все заставляет сердце биться учащеннее. Чувство, что чудо – близко, становится еще более объемным, почти физически ощутимым.
А дома ждет бабуся, уже сходившая в храм, в чистом белом платочке…
Если честно, я бы очень хотела, чтобы мои дети, с которыми мы ходим в храм, читаем Священную Историю, делаем к Пасхе всевозможные поделки, встречали этот Светлый Праздник с таким же безмерно радостным чувством, как я – во времена атеистического советского детства. У них, вроде бы, для этого масса возможностей. Только нет таких вот бабушек, столько перенесших за страшный двадцатый век и вынесших на своих плечах нашу историю…