7 апреля 1925 года, в праздник Благовещения, в возрасте 60 лет скончался Святейший Патриарх Тихон. В день его кончины был выпущен специальный номер «Церковных ведомостей» за рубежом.
Предлагаем вниманию читателей доклад Епископа Женевского и Заподноевропейского Михаила, прочитанный на Богословской конференции Православного Свято-Тихоновского института.
Несколько слов я хотел бы сказать о том, как зарубежье понимало и принимало Святейшего Патриарха Тихона. За рубежом, будучи оторваны от прямого общения, знали об испытаниях Патриарха и, конечно, следили за событиями в России. Для Русской Церкви за рубежом было необходимо иметь полное общение с Патриархом Тихоном, который являлся до своей кончины первоиерархом всей полноты Русской Церкви. До кончины святителя Церковь сохраняла полное единство, а его нарушение впоследствии привело к серьезным испытаниям всей Русской Церкви. До этого была монолитная Русская Церковь как величайшая мощь, как отпор безбожным силам, которые постепенно обнаруживали себя в двойной игре. Совершенно ясно, что в начале XX века все мировое сознание не могло принять большевиков как законную власть. Отстоять русский народ и Церковь в такой ситуацией, по-моему, смог только Патриарх Тихон — своим авторитетом, признанным во всем мире.
Впоследствии, когда мировое сознание стало меняться, эта же задача встала и за рубежом, перед той частью Русской Церкви, которая строилась в таких же неясных условиях. До 1930-х годов многие думали, что смогут вернуться в Россию и все станет на свои места. Эта мысль со временем постепенно ослабевала в сознании людей. И было, конечно, очень много разных подходов к тому, как нужно действовать в обществе и в Церкви. Надо погрузиться в обстоятельства того времени, чтобы понять почему и как принимались некоторые решения, особенно в Церкви.
Для эмигрантов, приехавших в США, то, что Патриарх некогда возглавлял американскую кафедру, было реальной связью с Родиной. Там остались церкви, которые он строил, благословлял и освящал. Память о святителе Тихоне была утешением для русских людей в Америке. Они говорили: «Сегодняшний патриарх оставил нам эти церкви, чтобы мы могли молиться». Было где молиться и в Нью-Йорке, и во многих других штатах и городах.
Что касается остального мира, Патриарх являлся, как я говорил, гарантом единства. И недаром все постановления, которые в этот сложный период принимались Зарубежной Церковью, всегда старались согласовать непосредственно с Патриархом. Этот контакт держался через Шведское посольство и митрополита Петроградского Вениамина (Казанского). Посылались письма, и приходили ответы. Такая переписка продолжалась всю жизнь Патриарха Тихона.
Мне недавно довелось увидеть оригиналы писем Патриарха Тихона митрополиту Евлогию (Георгиевскому), написанные, когда Патриарх был в Донском монастыре в заточении. Эти письма еще не опубликованы. Я прочитал одно письмо с великим трепетом, со слезами в глазах. Слова Патриарха, объяснение с зарубежным архиереем наполнены невероятной горестью и вызывают недоумение и даже страх, о котором мы не могли догадываться. Патриарх пишет примерно так: «Я уже два года абсолютно ничего не знаю, что происходит в мире». Несмотря на то, что он ничего не мог сделать — руки были связаны, он все равно был первоиерархом Русской Церкви. Это было ясно всем. И сама РПЦЗ ничего не предпринимала без его благословения или ссылки на его первоиераршество.
Основные и наиболее яркие черты жизни Патриарха Тихона для нас: во-первых, его миссионерская деятельность в Северной Америке, во-вторых, его имя неотделимо от Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 годов, восстановившего патриаршество на Руси избранием Патриархом Московским и всея России святителя Тихона. Его подвиг стояния во главе Русской Православной Церкви перед наступлением безбожной власти, которая довольно быстро раскрыла свои подлинные намерения уничтожить верующих и прежнее русское общество, чтобы водворить атеизм на территории России любой ценой. Он нес знамя России, что показало всему миру природу русского православного общества. Его постоянная забота о сохранении единства русского общества, несмотря на явные признаки раскола, разделившего русский народ на два лагеря. Его исповедничество в заточении подтверждалось терпеливым снесением насилия, издевательств, изнурительных допросов, приведших к его немощному состоянию.
Но Патриарх Тихон даже тогда оставался непоколебим. Он смог одержать победу над обновленческим движением, созданным при политбюро с целью расколоть Русскую Церковь и уничтожить ее. Несмотря на то, что обновленцы объявили Патриарха низверженным, провели реформы, захватили канцелярии, они ничего не добились. Народ полностью отошел от них, что означало поражение политбюро. Весь народ пошел за Патриархом, и архиереи вернулись к нему с покаянием.
Я хотел бы для более правдивого свидетельства из зарубежья процитировать одного автора, который писал о жизни Патриарха Тихона. Писал это в Шанхае в 1947 году священник Кирилл Зайцев. Некоторые его слова, как свидетельство современника, по-моему, звучат убедительно. «Православная Церковь встретила революцию во всеоружии канонической организованности. Давно подготавливающийся поместный собор РПЦ собрался при временном правительстве. Чудом Божией благодати состав его, несмотря на то, что выборы проходили в угаре революционного похмелья, оказался, в общем и целом, на уровне ответственейших задач, перед ним раскрывавшихся в связи с падением на Руси исторической власти. Не угасшее чувство здорового консерватизма, способность подчинить свои чувства сознанию непоколебимости устоев православия. (Это проявилось, между прочим, и в том, что Собор все постановления свои делал предметом окончательного учреждения со стороны епископского совещания и таким образом сумел в конце преодолеть соблазн применения демократических начал к своей деятельности)».
Дальше добавляется, что большевистский переворот, состоявшийся через некоторое время после открытия собора, не мог не усилить церковно-консервативных тенденций. «Определив вместе с тем направленность его воли в сторону утверждения единоличного возглавления Русской Церкви перед лицом революционного распада и развала. Не умаляя прерогатив начала коллегиального, собор решился на восстановление патриаршества, более двухсот лет тому назад упраздненного Петром Великим. Дабы Церковь могла в деле взаимоотношения с новой государственностью противостоять ей как максимально жизнедеятельный организм, обладающий всей полнотой канонической оформленности. Волею Божией на трон Патриарха Московского и всея России был возведен кроткий и благостный митрополит Тихон. Настолование нового Патриарха, избранного собором, носило черты глубокого трагизма. Протекало оно в стенах красного Кремля. Приведено оно было по особому чину в точном соответствии с историческими прецедентами.
Новый Патриарх вступал на свой престол в окружении реликвий, связанных с памятью былых патриархов, в сослужении громадного сонма духовенства, с применением всего блеска и пышности, на которые только способна русская православная служба. Торжество происходило в Успенском соборе, все взоры прикованы были к 200 лет вдовствовавшему патриаршему трону, наконец обретшему владыку-патриарха. Но, увы, рядом стоял другой, вновь опустелый трон – трон русских царей, помазанников Божиих. И не могла не сверлить сознание молящихся мысль о том, какое грозное предостережение таила в себе эта разительная опустелость. Ведь тут же, в сердце России, в древнем Московском Кремле, уже сидел, заменивший царя, нечестивый Совнарком. А кремлевские исторические святыни своими зияющими ранами громко свидетельствовали о бунтарском насилии, ценою которого только что захвачен был Московский Кремль». Для всего русского народа в этот момент было ясно, что Патриарх был единственной сдерживающей для этого времени силой. Он единственная надежда будущей жизни, которая бы открылась для русских людей.
Никто не предполагал, какие будут дальнейшие действия. Пусть вся Россия смотрела на большевиков как на захватчиков, но противобольшевистская Россия не была единодушна в отношении Церкви. Слишком мало было людей, которые всецело, душой и телом, были в ограде Церкви, почитали бы ее высшей ценностью и святыней, тем камнем, который должен быть поставлен во главу угла. Каждый думал о том, как построить власть в России в соответствии со своими политическими и социальными идеалами. И эти идеалы не всегда совпадали с большевистскими. Многие даже были готовы вступить в кровавую борьбу против большевиков за свои идеалы .
Пусть так, но все же того церковного народа, который был способен, одумавшись, встать как один человек за свою мать-Церковь, как то бывало некогда на Руси, не было. Это очень важно для характеристики русского общества в то время. За рубежом достаточно горько и точно осознавали, в каком состоянии оказались люди и общество по отношению к Церкви.
О Патриархе я слышал с детства. Если бы не было Патриарха Тихона, мы бы не получили той церковной жизни, которой жили впоследствии.
Продолжу цитировать священника Кирилла Зайцева: «Полон еще был надежды на восстановление русской земли архипастырь. Видел он, что временным и приходящим является падение ее, что попускается оно промыслом Божиим для вразумления заблудших, что соединятся отпавшие от истины христовой чада Церкви Православной с верными. И снова Церковь Православная обопрется о державу Российскую, исторически выпестованную Церковью и от нее неотделимую.
С вдохновенным призывом к уснувшей христианской совести обратился Патриарх Тихон и в первом своем послании к народу, в котором оповещал о своем вступлении на патриарший престол.: «В годину гнева Божия, въ дни многоскорбные и многотрудные, вступили мы на древлее место патриаршее. Испытание изнурительной войны и гибельная смута терзают родину вашу, скорби и от нашествия иноплеменник и междоусобныя брани. Но всего губительнее снедающая сердца смута духовная. Затемнились в совести народной христианские начала строительства государственного и общественного, ослабела и самая вера, неистовствует беспощадный дух мира сего». Однако и в этой удушающей атмосфере надежда не покидает сердце святителя. Исполненный веры Христовой, он продолжает: «Но среди свирепеющей бури слышится верному сердцу слово Господа: «что тако страшливи есте? како не имате веры?» (Мр. 4, 40), и чаем спасения отъ божественного прещения ветру и морю бушующему, «молчи, престани» (4, 39)». На чем же строит свои чаяния архипастырь? Все на том же, о чем говорил и в Успенском соборе. На убеждении в том, что «в народе православном не все преклонили колена пред Ваалом».
Поэтому и верил Патриарх в то, что «возгорится пламя светоча вдохновения в церкви Российской, да соберутся силы, расточенные во безвремении». Он призывал к этому, звал к подвигу. «Ныне, — говорил он, — потребно сие дерзновение веры, безтрепетное ее исповедание во всяком слове и делании. Пусть верные чада в союзе любви соединяются с архипастырями и пастырями своими и вкупе являют служение в духе и силе. Молим Господа сил о ниспослании вам сей ревности к делу Божию, нам же благодати, укрепляющей к неукоризненному служению первосвятительскому, к любви отеческой к чадам церковным».
Эти слова читались за рубежом, и я могу вам свидетельствовать о том, что они направляли церковную жизнь. Эти слова давали опору и указание всем пастырям и архипастырям, как жить в любых условиях.
Не забываем, что выехал за границу цвет России, цвет общества. Но выехали люди отнюдь не такими, как мы их себе теперь представляем: уже потом многие стали верующими, строили храмы. Но они дают хорошую картину всего русского общества, каким оно было в то время.
Приход к власти большевиков произвел впечатление на широкий круг русской общественности. Особенно на те чиновничьи и офицерские кадры, которые против воли были вовлечены в революционный процесс, оставаясь далеки от него своими убеждениями. Уже тогда духовно зарождалось так называемое «белое движение», которое впоследствии дало выход широкой социально-политической реакции против крайностей революции.
Не обладая ясным положительным содержанием, движение это объединяло в себе различные группировки и являлось точкой приложения порой самых противоположных настроений. Объединялось оно на платформе чисто отрицательной, направленной против большевизма, который отталкивал не только своими крайними социально-политическими лозунгами, но и явным пораженчеством. Это было нестерпимо в условиях продолжающейся войны и оскорбляло русские патриотические чувства.
Далеко не сразу это движение приобрело военно-организованную структуру, а затем и государственную форму, приведшие к гражданской войне, разделившую Россию на два лагеря. Белое движение было в плане реакции, вызванной революцией, вторичным. Первичным — если не считать эпизодических явлений безнадежно-самоотверженных юнкерских сопротивлений, быстро сломленных советской властью — было то оживление, которое обнаружилось именно на фронте религиозном.
Как бы пелена спала с многих глаз. Стало понятно, что вывести человека на путь жизненный может единственно именно церковная и духовная сила. Патриарх Тихон является и символом, и фактом восстановления патриаршества на Русской земле, в Русской Церкви. Это самый значимый момент после двух веков отсутствия патриаршества в Русской Церкви. Упраздняется монархия, и симфония вдруг исчезает. Один трон опустошается — другой трон восстанавливается. Но в Церкви они стоят один около другого. Этот момент стал и для нас сегодня обликом, принципом патриаршества.
От этого в эмиграции с православием было связано понятие верноподданности, поэтому те, кто остался в Русской Православной Церкви Зарубежом остались русскими.
Постепенно стали возникать мероприятия, открыто исходящие от центральной власти или поощряющиеся ей, которые неопровержимо свидетельствовали о том, что Церковь в глазах большевиков была явлением не только чуждым, но и враждебным, заслуживающим озлобленного преследования. С недоумением, смешанным с ужасом, Россия видела, как государство, которое искони было опорой Церкви, демонстративно, грубо, издевательски и беспощадно стало отрывать себя от нее, отбрасывать ее и духовенство, лишая его помощи, обрекая храмы на закрытие, упраздняя Закон Божий в школах, упраздняя церковный брак. Новые, пока еще разрозненные декреты, достаточно наглядно раскрывали истинную сущность новой власти. В государстве начиналась крупномасштабная агитационная борьба с Церковью, открытая и неистовствовавшая. Сбросив чужими руками царя, советская власть ставила прямую задачу сбросить своими руками Бога.
За рубежом многие наши отцы и деды напоминали, что, эмигранты собирались в день непримиримости (7 ноября) на молебны и панихиды. Людям было радостно находиться вместе, можно сказать, посчитать, кто еще в их рядах, и провозгласить, что Россия жива. Митрополит Анастасий в этот день после службы часто говорил с амвона: «Нечего торжествовать! Больше нам надо каяться в том, что Россию упустили. Надо чувствовать всю свою ответственность именно в этом». Его нравственный призыв был во взаимосвязи с теми словами, которые говорил Патриарх Тихон своему народу.
Во время Успенского поста Патриарх Тихон сказал такие слова: «Еще продолжается на Руси эта страшная и томительная ночь, и не видно в ней радостного рассвета. Изнемогает наша Родина в тяжких муках, и нет врача, исцеляющего ее. Где же причина этой длительной болезни, повергающей одних в уныние, других – в отчаяние? Вопросите вашу православную совесть и в ней найдете ответ на этот мучительный вопрос. Грех, тяготеющий над нами, скажет она вам, – вот сокровенный корень нашей болезни, вот источник всех наших бед и злоключений. Грех растлил нашу землю, расслабил духовную и телесную мощь русских людей. Грех привел к тому, что Господь, по слову пророка, отнял у нас посох, трость, всякое подкрепление хлебом и всякое подкрепление водою, храброго вождя и воина, судью и пророка, и прозорливца и старца (Ис. 3, 1, 2). Грех помрачил наш народный разум, и вот мы ощупью ходим во тьме, без света, и шатаемся, как пьяные (Иов. 12, 25). Грех разжег повсюду пламень страстей, вражду и злобу, и брат восстал на брата, тюрьмы наполнились узниками, земля упивается неповинною кровью, проливаемою братскою рукою, оскверняется насилием, грабежами, блудом и всякою нечистотою. Грех – тяжкий нераскаянный грех – вызвал сатану из бездны, изрыгающего ныне хулу на Господа и Христа Его и воздвигающего открытое гонение на Церковь. О, кто даст очам нашим источники слез, чтобы оплакать все бедствия, порожденные нашими всенародными грехами и беззакониями, – помрачение славы и красоты нашего Отечества, обнищание земли, оскудение духа, разорение градов и весей, поругание храмов и святынь и все это потрясающее самоистребление великого народа, которое сделало его ужасом и позором для всего мира».
Казалось тогда, что для всех людей голос Патриарха был призывом к совести каждого. И судя по зарубежным откликам, эти слова звучали довольно часто, потому что Патриарх Тихон оставался мерилом жизни церковной.
В день его кончины, на Благовещение 1925 года, был выпущен специальный номер «Церковных ведомостей» за рубежом. Первая страница, окаймленная широким черным бантом, содержала самым крупным шрифтом заупокойные слова митрополита Антония (Храповицкого), призывающие повсеместно служить панихиды. В этом номере специально была опубликована открытка с портретом Святейшего, которую до сих пор еще можно видеть в рамках в домах у людей. Этот образ оставался на молитвенную память.
О похоронах Патриарха за рубежом сразу не знали и их не видели. В полном масштабе узнали об этом позже. Сведения доходили, но только в общей форме, хотя и был опубликованы фотографии с похорон. Встал вопрос, как будет дальше стоять Церковь в России? Единственным указанием могла быть последняя беседа Патриарха Тихона и митрополита Петра (Крутицкого), в которой Святейший Патриарх дал указание не делать никаких уступок советской власти. Для нас продолжателем дела Патриарха Тихона стал митрополит Петр, которого поминали до самой его кончины в 1937 году как первоиерарха (местоблюстителя патриаршего престола).
Сколько ни думали за рубежом о задачах, поставленных перед Русской Церковью в изгнании, думаю, главной задачей было сохранить веру для своих детей, чтобы можно было продолжать церковную жизнь, которую мы смогли сохранить трудами Патриарха Тихона.
Читайте также:
Святитель Тихон, патриарх Московский
Свиток Иезекиля. Арест Патриарха Тихона