«Эти дети – они лучше нас!»
Дети нынче совсем стали не такие – это общепринятое мнение. Любой учительский разговор рано или поздно упирается в то, что дети теперь – совсем не то, что дети тогда. Нынешние дети, принято думать, – поколение ЕГЭ, поколение гаджетов, они не читают, не думают, ничего не понимают и ничего не умеют. Впрочем, в этом году, наконец, мы дожили и до обратного течения: эти дети – они лучше нас! Чище нас! Смелее нас!
Первое, говорят, непоротое поколение! Я хмыкаю, пожимаю плечами и вспоминаю, что первым непоротым поколением называли еще мое, чья юность пришлась на перестройку. Мы с тех пор успели вырасти, получить образование, оттрубить по 25 лет на работе, вырастить детей, а некоторые – даже и дождаться внуков. А общественное сознание все мучится конфликтом отцов и детей, все ищет первое непоротое поколение.
Представители этого поколения – те самые, непоротые – довольно скептически смотрят на попытки взрослых рассуждать о них в духе «они все ах!» или «они все эх!». Что ни скажи про всех сразу – все будет ерунда, потому что они просто люди – такие же, как мы. С головой, двумя руками, двумя ногами. С положенными по возрасту кризисами. С гормональными бурями. С экзистенциальными устремлениями. Со всеми отпечатками, которые накладывают на человека меняющиеся социально-экономические условия, культура, информационная среда, семейное воспитание, общественные ценности.
Ирина Лукьянова
Главное, наверное, – это что они разные. Такие же разные, как и их родители. Из больших городов и из маленьких, из благополучных семей и не очень. Из хороших школ и плохих школ. Их не стоит обобщать: однородного советского общества больше нет, и дети теперь все довольно разные. С другой стороны, почти нет и субкультур, которые превращали среднюю школу не то в зверинец, не то в космопорт – нет больше ни эмо, ни гламурных дев, ни свирепых металлистов, ни панков, – все какие-то умеренные, разве что кто-то с дредами, а кто-то с разноцветными волосами. Некоторые еще в эльфийских плащах.
Но говорить «они все» – по-прежнему бессмысленно. Среди них есть грамотные и малограмотные. Политизированные и аполитичные. Интернет-зависимые и принципиально не заводящие аккаунтов в соцсетях. Какие они, современные дети? – такие же, как современные люди.
С чем же мы на самом деле имеем дело?
Учителям, конечно, кажется, что в школу явились инопланетяне. Дети неусидчивы, не умеют слушать взрослых, больны насквозь, ручку держать не умеют, пишут как курица лапой – наверняка это следствие каких-то поразительных антропологических изменений! Пушкин для них чужой. Даже язык ХХ века – и тот стремительно уходит в прошлое.
На днях мне как раз довелось поучаствовать в очередной учительской дискуссии по поводу знаменитого примера с хрестоматийной строчкой «бразды пушистые взрывая» – одна из самых ранних публикаций по этому поводу, кажется, тут. Как же так – наше все, святая русская литература для детей стремительно становится иностранной!
С чем же мы на самом деле имеем дело? Что можно сказать об этом поколении, чтобы не впасть в ужасный пафос, заставляющий, задрав штаны, бежать за подрастающим поколением, – и не предаться ламентациям про нынешнюю молодежь в традиционном духе Сократа и Гесиода.
«Нынешняя молодежь привыкла к роскоши, она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших, дети спорят со взрослыми, жадно глотают пищу, изводят учителей».
(Сократ, V в. до н.э.)
***
«Я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, если сегодняшняя молодежь завтра возьмет в свои руки бразды правления. Ибо эта молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна».
(Гесиод, 720 год до н.э.)
Ну, прежде всего, у них действительно так себе со здоровьем. Отчасти это результат прогресса медицины (выхаживают тех, кто раньше умирал), отчасти – результат регресса системы здравоохранения. С другой стороны, нынешнее поколение детей – едва ли не первое, которое на своем веку не видало масштабного продуктового дефицита. Во всяком случае, в нашей семье самый младший, которому сейчас 19 – действительно первый, кому не довелось испытать продуктового дефицита на себе.
И в школу они в самом деле приходят так себе к ней подготовленные: не умеют слушать, ползают под партами, тыкают учителю и проч. И у этого тоже есть свои причины.
Дети перестали проходить сквозь систему детсадов – собственно, система яслей совсем померла, а система детсадов приказала долго ждать. Я лично с младшим ждала-ждала, да так и не дождалась. Число садов сократилось и так и не восстановилось, вместо коллектива появились индивидуальные няни и мамы со своими педагогическими заморочками, – короче, навык слушать взрослого, который обращается одновременно ко всем, сидеть тихо и выполнять команды у детей не выращен.
Педагогические заморочки – отдельная интересная тема. Мамы стали грамотные, начитались этих самых интернетов и стали воспитывать детей по науке и воевать со своими мамами по поводу их замшелых, доинтернетных, почти доисторических взглядов на выращивание детей. С другой стороны, появилось множество мам, растящих детей не по науке, а по природе, экологически, со слингами, деревянными игрушками и проч.
К чему это все привело глобально? К тому, что появилось поколение родителей, которое занято не только сиюминутным выживанием, но и серьезно задумывается над тем, как растить детей, которое готово им читать, проводить с ними время и т. п. На моих глазах с нуля появилась и выросла целая индустрия детского досуга (со старшей, 1990 года рождения, ничего практически не было, шаром покати; с младшим, 1998 года – уже появились и детские музеи, и экскурсии, и мастер-классы, и интересные лагеря, и кружки, и центры первичной профориентации). Одно из первых поколений детей, которых вдумчиво и внимательно воспитывают.
При этом воспитание это совершенно лишено идеологической составляющей. Так что кто во что горазд. Государство не выдерживает пустоты и пытается вместо былого коммунистического воспитания внедрить патриотическое и духовно-нравственное, но вместо этого выходит военно-православное (как сказано в «Мэри Поппинс», наполовину эрдель, наполовину легавая, и обе половины худшие). И далеко не все родители готовы, чтобы государство занималось их детьми именно в этом духе.
Фото: Vk/Симбирская митрополия
Печально не наигравшиеся дети
Одна из основных черт этого нового поколения – в них совершенно отсутствует встроенное по умолчанию уважение к старшим. Уважать надо всех людей, больших и маленьких, просто потому, что они люди. Если ты старше – это не значит, что тебя надо слушаться автоматически. Взрослым приходится долго доказывать, что они достойны уважения.
Детский писатель Нина Дашевская заметила недавно, что дети перестали называть друг друга Петьками, Мишками и Машками. Маша, Даша, Даниил, Павел… Они представляются полными именами. Сама недавно слышала, как отец спрашивал в игрушечном магазине парня лет пяти: «Георгий, ты эту машину хочешь или эту?» Они и в классе представляются так: Лев, Платон, Григорий. Может быть, интернациональное. Может быть – уважительное. Но тенденция есть.
В школу они приходят с совершенно разным уровнем подготовки. И восьмилетние, которых держали дома, чтобы они «дозрели». И шестилетки, которые уже, кажется, такие умненькие, что совершенно готовы к школе. Все они оказываются в одном классе.
И пока что почти все они – печально не наигравшиеся дети. Играть им было негде и не с кем. Забота о безопасности и родительская тревога практически уничтожили гуляния во дворе и дворовые игры. Детские сады перестали быть всеобщим институтом – да и в детском саду все больше развивающие занятия. С няней не поиграешь особо. С родителями тоже. Братья-сестры подходящего возраста не у всех есть. Зато у всех есть гаджеты. Они и заменяют игру.
При этом детей очень рано начали готовить к школе, объяснять буквы, цифры и прочие абстракции – но поиграть не дали. Хотя именно в игре и развивается воля, самоконтроль, умение проигрывать, умение понимать чужие эмоции, соблюдать правила – все, что так нужно в школе. И получилось, что усердная подготовка к школе помешала этим детям как следует подготовиться к школе.
Дети эти – все чаще городские. Все меньше у них практического опыта. Все меньше необходимости вносить хоть какой-то вклад в хозяйство. Все меньше они делают руками. Мало кто из них в самом деле до школы держал в руках веник, молоток или иголку. Да и не штопают сейчас носки, а выбрасывают, и дырки отдают заплатывать в «ремонт одежды». Лишние умения, неумелые пальчики.
Все меньше у них опыта осязания – месить ногами грязь, бегать босиком по траве. Куры или лошади – на картинке, путаем их с бегемотами и какаду. Зато все марки машин нормальный городской ребенок знает к трем годам. Это не дети изменились – это среда изменилась вокруг них. Многие из них не видели, как мы в детстве, ни ухвата, ни колодца-журавля, ни поля пшеницы, ни бредущего вечером стада – для них это все будет такая же литературщина, такие же давно канувшие в прошлое реалии, как для нас онучи, светец, казакин, ломовой извозчик… Зато у них есть то, чего не было у нас. Они – не все, но многие – видели живых осьминогов, бегали по мостам над венецианскими каналами, забирались на башню собора Саграда Фамилья, смотрели на мир с высоты греческих Метеор, глядели на закат над Атлантикой. Это не лучше или хуже – это просто другое. Другой мир, другой опыт.
Но это – просто наши дети
Они вообще куда в большей степени дети мира. Информационная среда приносит им все новые веяния, заставляет их жить скорее в глобальном мире и глобальной культуре (ну, если они не ленятся учить языки). Слушать те же песни, что и весь мир, смотреть те же фильмы, читать те же книги, лайкать те же ролики.
Это не хорошо и не плохо. Это не антропологическая катастрофа и не сияние прекрасного будущего. Это просто наши дети.
Политолог Екатерина Шульман на днях сказала в своей программе на «Эхе Москвы», что политики, рассуждая о будущем, предпочитают говорить об угрозах и вызовах. Это особенно заметно, когда речь идет о детях. Отупение нации! Оболванивание! Угрозы, исходящие от интернета! Катастрофа со школьной программой! Дети не умеют писать по-русски! Читать по-русски! Молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна!
А это просто наши дети. Такие, какими они выросли у нас в наше время – такие, какими мы их вырастили сами.