Забытая память самой первой встречи с Богом, самой первой теофании… Не осознаётся ли она как постоянная, глухая, глубокая трагедия каждым человеческим сердцем? Не осознаётся ли неверность ей – как неверность своему чистому детству пред Богом?

…Дитя берёт мелки в полной уверенности, что сейчас создаст прекрасную картину, которую чувствует душа, сердце, все существо этого дитяти – но нет, ничего не выходит! И взрослая, забывшая откровения своего детства мать или бабушка говорит: «дай-ка, я покажу тебе, как надо рисовать солнышко!»

Но получается совсем не то солнышко, которое увидело дитя и в небе, и самое главное – внутри себя, как отражение священного и одновременного радостного и простого, что можно доверить цветным мелкам… Ребёнок или отчаянно плачет, крича: «я сам!» или покорно молчит и смотрит на то, что делают с его солнышком взрослые, ловя только ему одному знакомые черты в этом нелепом жёлтом кружке с лучиками. Так ловят милые черты в навсегда изменившемся лице дорогого сердцу покойника.

Трагедия в том, что ребенок — и человек вообще — не может нарисовать совершенное и одновременно не может не рисовать его. В этом несовершенстве рисования (я говорю не только о мелках на асфальте, не только о всем человеческом искусстве, но и о самом искусстве проживания жизни человеческой) он обречен на предательство того сияния, которое открылось ему. И тоска наполняет его сердце. И кто исцелит его?

Да, византийская икона, изображающая Христа как Человека, кажется, преодолела этот тупик – но силою Христа Бога Воплощенного. Увы, и икона относится к этому, нашему, падшему миру, и она обречена на кризисы и несовершенства. Но Христос умеет смиряться – Он негордый Бог, как говорил о Нём преподобный Симеон Новый Богослов.

Он, Христос Бог, готов уменьшиться даже до границ картинки, нарисованной ребёнком…

Четырёхлетнее дитя нарисовало Христа как Мальчика в нимбе из радуг и, стесняясь говорить взрослым «я нарисовала Бога!» повесило картинку на гвоздь высоко-высоко на стену, под картину с осенней аллеей. Потом дитя спрятало эту картинку, и она пропала навсегда (о, как много бы я отдала за то, чтобы увидеть ее вновь!). И лишь позже в разговоре с любящей бабушкой, рассказывавшей внучке о том, что Бога увидеть просто так нельзя, но можно увидеть на иконах, внучка-дитя радостно подтвердила: «Да! Помнишь, я рисовала Бога?»

Бабушка обеспокоенно разъяснила мне, что Бога рисовать нельзя, если ты не монах – очевидно, опасаясь детского неумышленного кощунства, а, быть может, и боясь за мою жизнь.  Я только начинала снова учиться ходить после тяжелой болезни. Горы рисунков — карандашами, фломастерами, мелками, цветными ручками!  Среди них был и рисунок, на котором красками  был изображен Мальчик в нимбе из радуг . О, эта переполнявшая радость возвращения к жизни после болезни! Все эти рисунки были – о ней, о Радости, о которой рассказыть дитя не может, ибо не имеет слов…

+++

В молодой интеллигентной семье катастрофа:
Ребенок, придя из храма, играет в Литургию.
Девочке четыре года.
Повязав на плечики полотенце,
Посадив в кружок игрушек,
Кукольную посудку ввысь вздымает,
Сведя брови и голос возвысив,
Говорит: «Твоя от Твоих!…» и еще пару
Отрывочных слов, которые детская память
Уловила из вялотекущего  чина
Византийского советского  обряда,
Раз за разом воспроизводимого в соседнем
Новопостроенном  еврохраме
Спального безликого микрорайона.

Увлеченный прецедентом, папа,
Многокнижный, взопревший,
Присев у стеллажей, листает Кавасилу;
Равно многокнижная, но все же мама
Над кастрюлькой с кипящим супом
Воздыхает, очки уставя
В заоконную мрелую  городскую  супесь:
«Ох, а если духовник, двадцатидвухлетний
Суровый иеромонашек,
Речет: кощунство! на отчитку немедля!..»
Взор мамы
Туманится, суп начинает
Выкипать на плиту.

И только в детской –
Тишина не молчит: звонко, грозно
Поет неслышимыми голосами.
Громче, громче
(Мишка с оторванным ухом,
Зеленая  резиновая черепаха,
Кен, срам прикрывший  оберткой от чупа-чупса) –
Жизнь начинает жительствовать,
Хоры —  златее, мощнее,
Детский картавый голосок дрожит, тонок,
Тянутся в электрический потолок ручонки

-В нощь в нюже предаяше

Себе за живот мира-

И в ответ на биение маленького сердечка
Всепоглощающий, неотвратимый
Дух

На ны
И на предлежащия дары сия-

Свивается в огненное кольцо, и покорно,  нежно,
Неотвратимо
Обрушивается в  маленькую пластмассовую Чашу.

8.05.2009
(священник Сергий Круглов)

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.