История русского солдата во Франции времен первой мировой — это самые дальние задворки нашей памяти. Если у нас сегодня многие не помнят, что такое Брусиловский прорыв, то, что уж говорить о судьбе четырех русских бригад, отправленных Россией на помощь своему союзнику по Антанте. Первая и третья бригады остались воевать на французском фронте, а вторая и четвертая после короткого отдыха были переправлены в Македонию.
Первая бригада, ехавшая на французский фронт окольным путем через Маньчжурию, высадилась в Марселе в апреле 1916 года, где ее встречала музыка, пламенные речи о воинском братстве, цветы и поцелуи. Так же тепло встретили и третью бригаду, прибывшую из Архангельска (она высадилась в Ла-Паллисе).
Соединившись вместе, две русские бригады были переправлены в район Шампани, где вместе с французами по полной программе хлебнули все прелести той войны.
На горькую окопную жизнь под постоянным огнем французы и русские отреагировали одинаково, она у них вызвала устойчивое отвращение. Да и устали от войны и те, и другие, смертельно. Все-таки, напомню, это была не осень 1914 года, а уже весна 1917.
Как раз той весной после провала апрельского наступления, во французской армии участились случаи неповиновения, дезертирства, появились антивоенные настроения и лозунги. А к лету обозначились случаи уже и массового неповиновения командованию.
Раймон Пуанкарэ в своей книге “Тревожный год” по этому поводу пишет следующее: “Петэн снова ставит нас в известность о положении в армии. Пять корпусов почти целиком заражены. “Болезнь серьезная, — говорит генерал, — но она не неизлечима; я надеюсь справиться с ней в течение нескольких недель; однако во всех взбунтовавшихся полках необходимо провести карательные мероприятия в назидание другим; нужно также отказаться от применения помилования во всех случаях коллективного неповиновения и сговора об оставлении поста”.
“Мероприятия” для исцеления “заразы” последовали незамедлительно: в этот период было вынесено 130 смертных приговоров. 25 из них привели в исполнение, а остальным смертную казнь заменили ссылками в самые глухие места Марокко, Индокитая и на юг Алжира. Причем без права переписки, из-за чего очень долго родня этих солдат во Франции считала своих сыновей и братьев казненными.
В русских бригадах дела обстояли не лучше. Тем более, настроение и дисциплину не укрепляли новости из дома: отречение царя, февральская революция. Впрочем, даже новостями это назвать, пожалуй, нельзя. Оторванные от родины солдаты питались больше слухами, обрывками французских газет, да листовками, которыми их регулярно снабжали жившие во Франции эмигранты-большевики. Большевистские агитаторы стали постоянными гостями русских воинских частей.
Расстреливать русских бунтарей своими руками французское командование не решилось, поэтому вывело русские бригады с фронта в тыл и поместило в карантинный лагерь Ла-Куртин на юге департамента Крез. Одновременно Париж потребовал от Временного правительства разобраться со своим экспедиционным корпусом. Требование французов поддержал и комиссар Временного правительства во Франции Сватиков, заявивший: “Надо расстреливать каждого, кто не выполняет приказов вышестоящих начальников. Кроме того, необходимо любой ценой избежать участия в этой операции французов. Но ничто не должно остановить принятия самых жестких мер”.
В результате в июле 1917 года на территории Франции произошла мало кому известная схватка между Временным правительством и большевиками за первую бригаду русского экспедиционного корпуса, где насчитывалось до 10 тысяч солдат, не желавших больше воевать и требовавших немедленной отправки домой.
Миссия подавления мятежной бригады была возложена на вторую русскую бригаду, еще верную Временному правительству, и генерала Занкевича. Французские войска, вставшие вторым кольцом вокруг лагеря Ла-Куртин, внимательно наблюдали за русской “разборкой” и готовы были,в крайнем случае, вмешаться. Силы к лагерю французы перебросили внушительные: 9 пехотных рот, 4 пулеметных взвода, 3 кавалерийских взвода, не говоря уже об артиллерии.
1 августа 1917 года генерал Занкевич распорядился довести до сведения солдат, остающихся в лагере, следующий приказ: “Мною получена телеграмма военного министра Керенского, где вопрос о возвращении войск наших, здесь находящихся, в Россию решен категорически отрицательно. Наоборот, Временным правительством предусматривается по стратегическим соображениям возможность отправки 1-й особой дивизии на Салоникский фронт.
В той же телеграмме мною получен следующий приказ: “В виду брожения и нарушения дисциплины в 1-й русской бригаде во Франции, военный министр находит необходимым восстановить в этой части порядок самыми решительными мерами, не останавливаясь перед применением вооруженной силы и руководствуясь только что введенным положением о Военно-революционных судах с правом применения смертной казни. Подчинение 1-й бригады воинскому долгу возлагается на 2-ю бригаду, дабы избежать, если возможно, вмешательства в это дело французских войск”.
В знак изъявления полного подчинения требую, чтобы солдаты в полном походном снаряжении, оставив огнестрельное и холодное оружие на месте, выступили из лагеря”.
Судя по тому, что 14 сентября мятежникам пришлось выдвинуть новый ультиматум, первый приказ результатов не дал. Новое распоряжение генерала Занкевича, с одной стороны, повторяло старое, то есть, требовало от солдат выйти из лагеря, предварительно оставив на плацу все оружие, а с другой, грозило уже новыми карами. Во-первых, сообщалось, что “все солдаты, не подчинившиеся… требованиям к 10-ти часам утра 16 сентября, будут, согласно приказаниям Временного правительства, считаться изменниками Родины и революции и лишаются: а) права участия в выборах в Учредительное собрание; б) семейные — пайка; в) всех улучшений и преимуществ, которые будут дарованы Учредительным собранием”.
Во-вторых, с утра 16 сентября, как обещал генерал, по лагерю будет открыт артиллерийский огонь. Наконец, в-третьих, “все принужденные к повиновению силою оружия… будут преданы Военно-революционному суду”.
На этот раз генерал действовал решительно. 16 сентября в 10 часов утра, как и говорилось в ультиматуме, был дан первый артиллерийский залп. В ответ восставшие запели “Марсельезу”, а затем оркестр заиграл “Похоронный марш” Шопена.
На рассвете в воскресенье 17 сентября восставшие еще не желали покидать лагерь. После суточного обстрела сдалось лишь 200 человек, которые под покровом темноты ускользнули из лагеря и добрались до сторожевых постов войск, верных Временному правительству. Артиллерия заработала вновь. Лишь к полудню 17 сентября непокорная бригада сдалась.
Как и всегда в таких случаях, официальные и неофициальные источники трупы посчитали по-разному. По официальным данным, в результате карательной операции погибло девять человек, а, по словам очевидцев (французов), сотни.
Как видим, совместить демократию и воинский долг без человеческих жертв не получилось ни у французов, ни у русских. Баталию при Ла-Куртин Александр Керенский у большевиков выиграл. Однако чуть позже полностью проиграл им в Петрограде.
Храм-памятник во имя Воскресения Христова. Мурмелон. 200 км. от Парижа.
Построен на средства Союза русских офицеров Франции в 1937 г.