Кто он, этот герой?
Древние викинги стыдились смерти не в бою. «Я когда-то умру… чтоб не сам — чтобы в спину ножом…» Смерть в бою приводила их в рай воинов — Вальхаллу.
Измельчали люди, измельчал лирический герой этой песни — кто он? Шпана, уголовник, неудачник, бомж, опустившийся человек? Но он и кровью и нутром помнит, что смерть от клинка, насильственная смерть — славна и приводит в древний до-христианский «рай» языческого мифа.
И вдруг — это сливается убийство в среде уголовников («в спину ножом») с древнерусским страстотерпчеством: «убиенных щадят» (это парадоксально, ведь их уже не пощадили и убили!) и «балуют раем». Страстотерпцы-князья, Борис и Глеб, и другие — это те же викинги, по крови, но не по духу. Они настолько круто повернули от идеалов своих прадедов, что не боялись показаться бессильными жертвами. Да и Сам Христос — Его бессилье в другой песне было исключением для всего того, что герой Высоцкого (или сам Владимир Высоцкий) «не любил» — а точнее, ненавидел, за «сломанные крылья» и «бессилье».
Вот и герой-вор становится то ли страстотерпцем, ударяющим в грязь лицом, принимающим позу страстотерпца, красиво лежащего, как на картине — а сам в это время обхитрил всех — «и ударит душа на ворованных клячах в галоп».
Вор-психопомп, вор-гонец между мирами, вор — ворующий диво из горнего мира и приносящий его в мир дольний. Кто это? Гермес? Прометей? Или мелкий воришка, который мечтает, чтобы он в смерти сделался великим и прекрасным, как боги Греции, как герои Вальхаллы, герои Ригведы, обхитривший «хитрости хитрецов»? Или — ставший прекрасным после своей смерти, героем, что мчится за яблоками в рай, чтобы принести дар на землю — тем, кто любил его? Или и тем, кто не берег его при жизни? Друзья ведь часто не берегут, и жена на гроб падет, а при жизни не всегда поймет глубину твоей души. Вор после страстотерпчества исполнился дерзновения и помчался в рай?
…А может быть, это не очень благоразумный разбойник, что рванулся в рай, по обещанию Христа? Не очень благоразумный разбойник, который решил хитростью, сам, стать спасителем — не всего мира, но друзей и жены?
Бог здесь не правит и не отпирает
Вор-психопомп, хитрец-шаман, певец и хитрец, ходящий между мирами, добирается до места. А там все иначе, чем он представлял, затевая свое плутовство. Там — ничто. Там неплодная земля, даже нельзя сказать, что это земля.
Там неописуемое страшное ничто, словно это мир — старик-близнец нашего мира, много старше нашего мира, являющий то, что случится через многие тысячи лет с нашим миром-ребенком, где люди пока еще наивны настолько, что могут позволить себе умереть, чтобы принести другим яблок из рая. И ворота среди пустоты. Образ перехода в смерть. Это последняя смерть, он еще по-настоящему не умирал. Вот она, дряхлость человечества, смерть, холодная зима (ведь Ницше писал, что последние люди жмутся друг к другу, страдая от холода). Конец мира.
Коренной, главный конь издает внезапное дикое ржание — но наездник владеет конями — он, словно настоящий философ у Платона, удерживает непокорного вороного коня, земную, человеческую часть свою, но не силой, а лаской.
Старик, которого сложно узнать герою, не может войти в ворота, не может их открыть. Он не имеет власти здесь. Это старик — бессильный бог, который здесь не имеет никакой власти. Бог здесь не правит и не отпирает. «Праздный бог», «deus otiosus», ушедший на покой творец миров у неписьменных народов, которые и не молятся Ему, а общаются с духами? Да и не рай это вовсе. Это как земля, только печальнее.
Куда же путешествовал сам герой, вор-Гермес? Он совершил путешествие не за пределы этого мира, а в этом мире, он был вознесен не в божественном, а в шаманском экстазе, на неизвестно откуда взявшихся неотмирных (ворованных) лошадях поднимающийся в верхний мир. Верхний мир шаманской религии — вовсе не рай, это просто странное место, часть земли. Он, возможно, далеко на севере, где близко Полярная звезда, как сад Гесперид, как страна гипербореев, только там — в отличие от легенд — суровая и страшная правда-ложь северной зоны.
Здесь есть еле живые деревья, как образ дерева, соединяющего миры, но это жалкие северные яблони с невызревшими, мерзлыми плодами. В какой-то момент герой, затоптанный толпой, несущейся в вечную смерть рая-ада, почти сливается с оболганным Христом, падая на дряблые старушечьи руки «Богоматери» — не прекрасной, но дряхлой, словно старая Нга, совиноглазая богиня севера. Здесь жизнь не жительствует, а еле теплится, все в перевертышах — старик меняет личины, то его можно узнать и он — Петр, то он «комиссарит» и главный на зоне, непонятно, кто здесь говорит правду — кроме ищущего правду удивленного ходока между мирами, главного героя.
Божий Сын здесь осмеян и оболган — Он «не прижат к Мадонне», Богородице, а «как в хоромах холоп», не на своем месте, Он здесь не играет никакой роли, Он бессилен в Своем Распятии. И «висит над кругом» Распятый, все возвращается не на круги своя, а на воровской круг. Это пародия не только на рай, но и на Вальхаллу, над которой на ясене Иггдрасиль висит великий хитрец и ходок между мирами бог певцов Водан-Один, заплативший за таинственное знание своей жертвой.
Это воровская псевдо-Вальхалла, сюда попадают шпана и ворье, и все тут по воровским мелким законам, не по суровым законам викингов-язычников, и не по закону Христову. Миры преходят, и все заканчивается вот этим то ли верхним, то ли нижним ярусом шаманского мирка, словно ярусной тюремной койки.
Высоцкий в спектакле «Гамлет». Фото: ТАСС
И смерть обламывает свои зубы об него
Только сильные шаманы возвращаются живыми из мира мертвых. Слабые шаманы погибают и остаются там. Неудачливый ходок между мирами, «остолоп» не сумел украсть яблок — мальчишеское озорство или подвиг Геракла? Или это какой-то поступок, обратный поступку Адама? Но ведь такой поступок, обратный тому, что сделал Адам, совершил… кто? «Да не взыщет Христос — рву плоды ледяные с дерев… Вот и яблок принес, их за пазухой телом согрев…»
Герой обхитрил смерть и вырвал у нее несколько яблок — не для того, чтобы оживлять ими, но для того, чтобы собою отогреть и оживить их. Он спасает яблоки, а не они его. Он спасает мир от старости, а не яблоки дают ему вечную молодость.
И кажется, что он с самого начала догадывался, что здесь все — ненастоящее, и с самого начала понял, что Бог не узник этого лагеря, что Он — на его стороне, и вздыхает: «Удалось, Бог ты мой!.. береженого Бог бережет». Он верит в Бога, невидимого, в ужасе и отчаянии этого адского рая, райского ада, шаманского беспросветного мира.
И он снова переживает смерть, как Дионис, дважды умерший бог-посредник и бог-экстатик античности. Если Дионис младенцем после первой смерти выживает в бедре отца (бога Зевса), то второй раз он возрождается, будучи растерзанным и поглощенным титанами, попав в их чрево. И бедро, и чрево — близки по значению к месту, обозначенному «за пазухой», где «телом согревает» «Дионис-наоборот» мертвые плоды, спасая их из «гнилых и зяблых мест». Он сам — как сильный конь, он покидает фальшивый рай, победив его своей смертью после смерти — на которую он пошел ради друзей и любимой, ради человеческого, того человеческого, чего в этом фальшивом раю нет.
И смерть обламывает свои зубы об него, обманывается, а герой из хитрого воришки становится благородным хитрецом, обманувшим смерть. Он, единственный, кто не принял фальшь «рая», становится сильнее всех, он поэтому и оживает, воскресает, мчится в жизнь, к любимой, ждущей его из рая, из сада… Он выносит за пазухой (вспоминается «у Христа за пазухой») умершие яблоки из смерти, приносит их на землю — и сила у него оттого, что крепка, как смерть, любовь женщины, которая ждала своего странника между мирами, несмотря на то, что он уже был положен во гроб, и она падала, как вдова, в отчаянии на этот гроб…
Он — Адам, и спасает яблоками жену, которая, несмотря ни на что, ждет его и из рая, превратившегося в душный и лживый ад. Он — неудачник и вор, но к тому же певец и поэт, — возвращается из испытания древним героем, прообразующим своими подвигами, о котором рассказано поэтическим языком мифа, те великие дела, которые еще увидит юный мир-дитя.
Он вернулся из путешествия между мирами как тот, кого можно назвать «христианином до Христа».
И это — история великой инициации Поэта, ибо только ему дано песней вывести из холода всех — и Эвридику, и умершие, замерзшие яблоки жизни.
+++
Райские яблоки
Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, —
Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, —
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок —
И ударит душа на ворованных клячах в галоп,
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок…
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап — тысяч пять — на коленях сидел.
Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Седовласый старик слишком долго возился с засовом —
И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить — и ушел.
И измученный люд не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва, — нас встречают малиновым звоном!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб, —
Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок…
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Петр Святой — он апостол, а я — остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок…
Но сады сторожат — и убит я без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых, —
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала!
1978
Комментарии
Райские яблоки — В мире книг, 1986, № 11. Вариант названия — «Песня о райских яблоках».
Ранние варианты содержали следующие строфы при разном их сочетании и расположении:
Седовласый старик — он на стражу кричал, комиссарил, —
Он позвал кой-кого — и затеяли вновь отворять…
Кто-то ржавым болтом, поднатужась, об рельсу ударил —
И как кинутся все в распрекрасную ту благодать! ‹…›
В онемевших руках свечи плавились как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп, —
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок —
И за это меня застрелили без промаха в лоб. ‹…›
Все вернулось на круг, ангел выстрелил в лоб аккуратно.
Неужели им жаль, что набрал я ледышек с дерев?!
Как я выстрелу рад! — ускачу я на землю обратно, —
Вон и яблок везу, их за пазухой телом согрев. ‹…›
Источник текста: Владимир Семенович Высоцкий. Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. Песни. 1971-1980