Эта публикация вначале мыслилась как рецензия, но прежде чем она была написана, в редакцию поступило письмо, которое мы сочли уместным объединить с впечатлениями от новой книги отца Софрония. Надеемся, что такое решение не покажется читателю опрометчивым, потому что книга отца Софрония — это по хронологии написания начало, а по времени ознакомления продолжение истории почитания в России преподобного старца Силуана Афонского, верным духовным чадом, учеником и последователем которого был приснопамятный отец Софроний. Текст письма печатается с незначительными сокращениями.
Преподобный Силуан в России
…Несколько лет назад я сопровождал одного знакомого, эмигранта третьей волны, живущего в Лондоне, в поездке в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. После всенощной мы вышли из святых врат и зашли в одну из церквей, находящихся у стен Лавры. В ней тогда недавно начались службы. Осмотрев храм, мы собирались уходить, но мой спутник вступил в разговор с женщиной за ящиком. Не помню, о чем у них шел разговор, но в конце его мой спутник вручил женщине маленькую запаянную в пластик иконку преподобного Силуана Афонского (тогда еще редкость в России) со словами, что эта иконка — копия написанной учеником Старца, отцом Софронием и освящена в основанном им монастыре в Англии. Женщина приняла иконку из его рук, лицо ее осветилось:
– Преподобный Силуан! Мой любимый святой!
Это было сказано настолько искренне, настолько от всего сердца, что я перестал жалеть о минутах промедления.
Был ли этот возглас случайностью, исключением?
Книгу о старце Силуане первый раз издали еще в конце 80-х в Минске без уведомления и без разрешения ее автора, отца Софрония, что вызвало у него серьезное беспокойство, так как он опасался — не без оснований — за целостность исходного текста. Тираж этой книги был колоссален по меркам церковного книгоиздания того — да и нынешнего — времени: 50 тысяч. А затем до конца 90-х гг. появились одно за другим пяти- и десятитысячные издания “Отчего дома”, Сретенского монастыря (малым форматом), Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, снова Минска и второе издание Лавры. Я не учитываю русское издание, выпущенное самим Свято-Иоанно-Предтеченским монастырем в Эссексе в 1990 г., после прославления преподобного Силуана (репринт первого издания 1952 г.)1, а также выборочные перепечатки, выпускавшиеся в Фессалониках русским святогорским монастырем великомученика Пантелеимона, и несколькими провинциальными храмами. Даже без этих изданий суммарный тираж книги “Старец Силуан” достигает 100 тысяч экземпляров. А ведь в 90-е гг. церковные издательства не стали бы выпускать столь значительным тиражом книгу, которая была уже не раз напечатана, если бы не были уверены, что на нее существует стабильный и высокий спрос. Спрос на книгу действительно был высок, и это говорит о том, что женщина за ящиком не была одинока в своем почитании старца Силуана.
Как же возникла эта буквально всенародная, тихая, нигде не афишируемая любовь? Как мог скромный афонский инок с неприметной биографией встать в один ряд с российскими новомучениками и исповедниками? Почему книга о нем не затерялась среди их житий?
По человеческому разумению преподобный Силуан не имел никаких шансов удостоиться народной любви в России. В последние десятилетия его жизни (†1938) русские на Святой Горе были отрезаны от родины; поток паломников прекратился. Почитателей и собеседников старца в России быть не могло, да и жизнь он вел настолько скромную, что не мог иметь многих учеников. Его почитатели — это два-три монаха Пантелеимоновского монастыря, две-три семьи паломников-эмигрантов и несколько забредших на Афон иностранцев.
Посмертная судьба старца, казалось бы, также не могла способствовать его почитанию в России. Прославлен он был Константинопольской Патриархией, его имя далеко не сразу было внесено в диптих Русской Церкви2. Чудеса его (их известно немало) покрыты целомудренным молчанием. Каких-то материальных знаков его жизни, которые могли бы стать объектами благоговейного почитания и паломничества, почти не сохранилось. По обычаю Святой Горы через год после смерти святогорца кости его помещаются в монастырскую костницу среди других костей и навсегда остаются безымянными. Так произошло и со скелетом старца. Глава его чудом не затерялась среди черепов других подвижников. Лишь упорство одного из насельников сохранило для нас эту благоухающую святыню3. Сейчас она хранится среди других реликвий в Свято-Пантелеимоновском монастыре.
Сравнительно небольшую частицу мощей (кость размером с ладонь) сохранил присутствовавший при эксгумации отец Софроний. Эта частица хранится в основанном им монастыре в графстве Эссекс в Великобритании и выносится для поклонения раз в год, 24 сентября, в день преподобного Силуана. Иоанно-Предтеченский монастырь и является сейчас центром почитания Преподобного. Но Англия лежит в стороне от обычных маршрутов российского паломника, а последняя келья старца на Афоне, место его молитвы за мир, сгорела во время пожаров 40 х гг. Так что осязаемых примет подвига почти нет. Думается, таково было желание самого старца. И все же – любимый святой…
Не литургическая память его монастыря и не рассказы паломников определили нынешнее почитание преподобного Силуана в России. Главным фактором здесь стало слово единственного свидетеля его жизни.
Недавно мне попала в руки книга об одном новопрославленном святом; по причинам, которые станут понятны ниже, я не буду ее называть. Это не было одно из распространенных сейчас житий новомучеников: дореволюционный послужной список, один-два рассекреченных протокола допросов, общие рассуждения о высоте подвига… Нет, она была написана вдумчиво и страстно, чувствовалось, что автор умело работал с литературными источниками. Но мое внимание привлек эпиграф. Это были слова из первой части книги “Старец Силуан”, написанной, как можно увидеть в любом издании, его учеником — тогда иеромонахом Софронием (Сахаровым). Но здесь под этими словами стояла подпись: преподобный Силуан Афонский. Эта ошибка навела меня на мысли о том, каким должен быть настоящий послушник и свидетель подвига святого. Она стала возможна потому, что слово отца Софрония обладает абсолютной прозрачностью, так что при чтении возникает своего рода “обман зрения”: кажется, что между тобой и святым нет посредников. Более того, первая часть книги “Старец Силуан” — редкий пример свидетельства, которое не приглушает свет, исходящий от яркого источника, а, напротив, отчетливее позволяет различить его оттенки и понять их смысл и происхождение. Святой при чтении становится все ближе и яснее. Однако при этом ученик и послушник говорит со властью сына, вступившего в полное обладание завещанным ему духовным наследством. Беседуя с нами, он духом находится рядом со своим отцом, поэтому его слово обладает силой и непреложностью, закрепленными в афористичности и точности.
Пожалуй, в жизни каждого высокого духом подвижника есть загадка, тайна: когда произошло то, о чем прорекал Господь — должно вам родиться свыше (Ин 3:7)? Еще вчера он был одним из нас, а сегодня — жилец вершин. Вчера он был учеником, болезненным иеродиаконом, многим собратьям казавшимся странным, а сегодня его слово потрясает мир. Книга о старце Силуане была написана отцом Софронием через 14 лет после кончины его наставника. Между 1938 и 1952 годом была отшельническая пещера над морем, Литургии, совершаемые почти в одиночестве в самый разгар Второй мировой, духовное руководство иноками одного из Афонских монастырей. Отец Софроний, как и все подвижники, свято хранил свою тайну (отмеченный период его жизни наименее хорошо документирован, и переписка с Д. Бальфуром — одно из редких свидетельств), но раскрыл ее нам в жизни преподобного Силуана.
Есть у книги отца Софрония и еще одно свойство, сыгравшее, думается, не последнюю роль в почитании старца. Ее автору удалось на примере одного конкретного человека в общем типичной судьбы (как об этом и сказано в самом начале книги) исчерпывающе показать законы духовной жизни христианина. Небольшая по объему, она вместила в себя, по замечанию игумена одного из Афонских монастырей, все тома Добротолюбия и для многих стала учебником и путеводителем духовной жизни. Она предостерегала от уныния в периоды умаления благодати, указывала, что по верной дороге ведет только смирение, подтверждала непреложность Евангельских заповедей.
Книга “Старец Силуан” попала в Россию как раз в то время, когда в таком исчерпывающем, но доступном пособии нуждались многие, пришедшие к ограде Церкви в годы 1000-летия Крещения Руси. Они и те, кто шел за ними, и стали читателями книги и почитателями старца. Для них его фигура — символ духовного пути всякого христианина, и закономерные повороты на этом пути накрепко связались с событиями его жизни.
Отдельные экземпляры книги проникали в СССР с начала 50-х годов. Везли с собой “Старца Силуана” советские граждане из командировок и реэмигранты; вспомним хотя бы семью отца Бориса Старка, тесно связанную с отцом Софронием4, и монахиню Силуану (Соболеву)5. Везли ее и приезжавшие из-за рубежа епископы, например, архиепископ Василий (Кривошеин). Тогда же она стала распространяться в машинописях в церковном самиздате. В середине 1980-х гг. ее уже размножали на ротапринтах, а в конце этого десятилетия их даже продавали в храмах. Именно 80-е годы резко расширили круг ее читателей. Старец Силуан стал всенародным святым.
* * *
Хотелось бы добавить к этому письму несколько слов о поколении людей, более пожилых, нежели, представляется, его автор. Да, духовный подвиг отца Софрония велик и неоспорим, но все же думается, что нельзя отрицать и роль Евангельской закваски в почитании старца Силуана, которую взяли на себя те, кто во времена “тихих” гонений, то есть в 60-е и 70-е годы, когда “за веру” все-таки сажали, хотя и пользовались при этом уголовными статьями, перепечатывал книгу о старце Силуане на папиросной бумаге и раздавал знакомым, чтобы они в свою очередь давали ее читать — и вот уже кто-то следующий вставлял в пишущую машинку пухлую закладку. И если говорить о всенародном почитании старца Силуана в России, то нельзя преуменьшать и роль этого малого стада. Кто знает, — может быть, именно оно дало этому почитанию принятый тогда среди православных тон, негромкий и сдержанный?
Но сейчас речь пойдет о другой книге отца Софрония. Под заглавием “Подвиг богопознания” собраны его письма к Дэвиду Бальфуру, бывшему католическому священнику, принявшему в Православии постриг с именем Димитрия. Составил и подготовил книгу иеродиакон Николай (Сахаров), знакомый читателям “Альфы и Омеги” как патролог6, ему же принадлежит пространное предисловие, в первой части которого излагаются основные вехи жизни Д. Бальфура (пересказ был бы неблагодарной задачей, до того умело и тщательно все написано; чувствуется, что отец Николай готовился к своей работе длительное время и со всей должной ответственностью, сознавая при этом, что настала его очередь трудиться ради блаженной памяти преподобного Силуана и самого архимандрита Софрония), а во второй содержатся рассуждения о духовном пути христианина и об опасностях, его подстерегающих. Такое соотношение тем характерно и для всей книги в целом; сложные перипетии внешней и внутренней биографии отца Димитрия служат основанием для слов, написанных ему, но по своей значимости и открытости, по искренности интонации обращенных к каждому читателю.
Такое построение, точнее — такое целеполагание характерно и для творчества отца Софрония в целом. Это вовсе не означает, что свои письма он писал, руководствуясь принципом “прочти и передай другому”; напротив, они очень личностны и в высшей степени проникнуты чувством заботы и личной ответственности за душу того, кому адресованы. Другое дело — то, что при глубочайшей индивидуализации Божиего замысла о человеке, при принципиальной уникальности, неповторимости каждой личности грехи человеческие утомительно однообразны; остается только преклоняться перед силой духовной любви старца Силуана и отца Софрония, которые не переставали печалиться о своем духовном чаде даже тогда, когда Бальфур проявил неповиновение старцу, вышел из послушания, что последовательным образом привело его к разрыву с Православием, к совлечению сана и нарушению иноческих обетов. Переписка была практически почти прервана по инициативе Бальфура и возобновлена, как только он стал испытывать в ней потребность и постепенно, в тяжких обстоятельствах, у него возникло стремление к возвращению к духовной жизни. И создается впечатление, что отец Софроний терпеливо, с любовью и молитвой ждал годы и годы. В его вынужденно редких письмах периода разрыва Бальфура с Православием много внимания, любви и сострадания, но вовсе нет обличений, — опытный духовник не спешит разоблачить грешника, а, вооружившись терпением и уповая на милость Господню, ждет, когда того обличит его собственная совесть, голос Божий в человеке.
Преподобный Ефрем Сирин писал о том, что сердце милующее уподобляет человека Богу. И хотя книга отца Софрония преисполнена размышлений самого высокого духовного свойства, каждое из которых может стать основой для серьезной духовной работы, и уже одним этим являет неоспоримую ценность, представляется, что одно из наиболее ценных ее свойств — это именно то, что она дает наглядный пример неотступности духовного руководства и тем самым приводит к мыслям о безграничности Божиего милосердия, для которого нужны не самостоятельные свершения и подвиги, а только жажда покаяния, выводящая человека на предназначенный ему Творцом путь.
Очень важная мысль содержится в письмах отца Софрония: “Христианин обязательно должен быть подвижником”. И дело не в посте и других способах умерщвления плоти; они полезны и необходимы как упражнения, носящие в определенной степени внешний характер, — а во внутренней дисциплине смирения и покаяния, цель которой — научиться всецело предавать себя в волю Божию. Вся история Европы, сформированная христианством, наглядно показывает нам, что коль скоро человеческие свершения не связаны с самоотречением, то “великий” человек быстро вырождается в тирана, мелочного при всем возможном размахе своих злодейств, и терпит бесславное крушение7. Точно такое же крушение претерпел и адресат писем отца Софрония, когда разорвал отношение послушания, связывавшее его со старцем Силуаном.
Письма к Бальфуру хронологически опережают другие работы отца Софрония. Тем интереснее, тем значительнее то, что и в них вырисовывается духовный облик старца Силуана. Даже то, что отец Софроний явным образом пишет от своего лица, не препятствует этому. Тем самым сам автор писем являет нам пример высокого духовного послушания, о котором так много и проникновенно пишет, — пример уже не подчинения своей воли воле своего старца, но совмещения двух воль в их устремленности к Богу.
Уже было сказано о невозможности пересказывать предисловие к книге. То же самое, но в еще большей степени относится и к основному ее тексту — к корпусу писем отца Софрония. Но необходимо упомянуть специфику их представления читателю: письма эти расположены составителем по тематическому принципу и каждое предваряется кратким указанием на его содержание. В одном из приложений собраны некоторые из писем Д. Бальфура, также тематически упорядоченные и снабженные содержательными подзаголовками.
Книга прекрасно издана полиграфически и подготовлена с редкостной по нашим торопливым временам тщательностью; достаточно сказать, что она снабжена тематическим указателем и указателем ссылок на Священное Писание. Несомненно, каждый вдумчивый читатель, к которому она попадет, почувствует, что эта книга способна стать его другом на долгое время, если не навсегда.
1Под новым названием: “Преподобный Силуан Афонский”.
2См.: Патерик новоканонизированных святых // Альфа и Омега. 1998. № 4(18). С. 199–202.
3Подробнее см. Схиархимандрит Серафим (Томин). Глава преподобного Силуана Афонского // Христианос. Альманах. 1991. № 1. С. 77–88.
4См. Архимандрит Софроний (Сахаров). Письма близким людям. Переписка с семьей протоиерея Бориса Старка. М., 1997.
5См. Три встречи / Сост. и предисл. А. Трофимов. М., 1997. С. 15–102.
6Иеродиакон Николай (Сахаров). О причинах иконоборческих споров согласно трактату преподобного Иоанна Дамаскина “Первое защитительное слово против отвергающих святые иконы” // Альфа и Омега. 2001. №№ 2(28), 3(29), 4(30). По имеющимся у нас сведениям, с тех пор (а книгу отца Софрония он готовил в том же году) отец Николай был рукоположен в иеромонаха.
7Попробовав мысленно сопоставить несопоставимое, например, апостола Павла и Наполеона, мы поймем, что если сравнить их по указанному признаку, то вышеприведенное утверждение оказывается справедливым. Наполеон действительно перекроил карту Европы, но победившие его коалиционные державы в исторически ничтожный миг внесли сюда свои поправки. Его “революция” в артиллерийском деле продержалась лишь до тех пор, пока на смену одним орудиям массового убийства не пришли другие. Характерна и судьба его человеческих пристрастий: приближенные к нему и любимые им маршалы погибли вместе с закатом его империи, а нелюбимый Бернадот, отправленный в опалу на шведский королевский трон, основал династию, царствующую и по сей день. А святой апостол Павел, “Апостол языков”, своей проповедью, ради которой претерпел множество лишений, гонений и мученическую кончину, преобразовал тогдашнюю ойкумену в тот мир, в котором мы живем и поныне, через две тысячи лет.