Обнаруженные архивные материалы свидетельствуют, что великая княгиня Елизавета Федоровна вела переписку на пяти языках – английском, французском, русском и, редко, на немецком и датском. Русский язык присутствует в основном в письмах более поздних, когда Елизавета Федоровна уже достаточно его изучила. Сохранилось письмо, где она пишет великому князю Александру Михайловичу, спустя всего три года жизни в России: «Милый Сандро. Я хочу тебе поруски писать, только не весь письмо, это мне слишком трудно. Я очень благодарю за твой милый письмо».[1]
Замечательно, что с фрейлинами великая княгиня переписывалась по большей части по-французски. С императором Николаем II, вдовствующей императрицей Марией Федоровной – по-английски. С родной сестрой, императрицей Александрой Федоровной на немецком и английском. Все письма и телеграммы по личным делам, как правило, писались на иностранном языке, возможно с целью конфиденциальности в случае вскрытия не адресатом. В дальнейшем, когда пришло время Марфо-Мариинской обители, Елизавета Федоровна перемежала английский текст письма с цитатами из Священных текстов на русском. Во время Русско-Японской войны ее телеграммы представляли собой русский текст, набранный английской транскрипцией, с целью скрыть информацию даже от знающих языки.
Нет никаких сомнений в том, что великая княгиня вела дневник. Об этом она говорит сама в одном из своих писем к бабушке – королеве Великобритании. Более того, обнаруженное нами письмо 1915 года о пребывании великой княгини и Феликса Юсупова (младшего) на Соловках, косвенно это подтверждает.[2] Письмо представляет собой дневниковую запись, расписанную по каждому дню пребывания. Поскольку большая часть переписки велась Елизаветой Федоровной на английском, и она знала этот язык гораздо лучше остальных ввиду происхождения своей матери и бабушки, можем предположить, что свой дневник великая княгиня также вела на английском.
Интересно так же, что первые письма, датированные до 1884 года и переезда в Россию, представляют собой эксперименты с почерком. Перед свадьбой письма к будущей родственнице императрице Марии Федоровне с подписью Ella, великая княгиня (тогда еще принцесса) писала округлым каллиграфическим почерком, больше похожим на ученический. В дальнейшем он полностью изменится, взяв более резкий наклон вправо, станет более летящим и нетерпеливым. Но есть одно письмо, которое выбивается из всех остальных. Оно не переведено из-за необычной манеры написания, которое выбрала Елизавета Федоровна. Слова в этом письме представляют собой «забор» с частоколом из букв, написанных резко и прямо. Примечательно также, что это единственное письмо, на котором вензель великой княгини совершенно иной, отличный от всей ее корреспонденции – имя Елисавета, написанное по-русски, заключенное в кружок с великокняжеской короной.
Все остальные письма Елизаветы Федоровны написаны на ее бланке с вензелем посредине, состоящем из наложения двух букв «Е» и «Ф»[3] с великокняжеской короной над ними. Этот гриф печатался на небольшом листе, сложенным пополам, и представляющим таким образом четыре полосы. Интересно, что вензель не располагался наверху в центре листа формата А4, как принято печатать заголовки и колонтитулы на документах и письмах сегодня, но уже был пропечатан наверху правой части листа, чтобы потом сложиться в открытку. Выглядит это весьма аккуратно и именной вензель выступает над чернильными строчками, отпечатанный либо серебряной, либо золотой краской. В некоторых архивных материалах этот вензель был грубо вырван, хотя сами письма сохранились. Видимо их посчитали имеющими ценность за счет своих золотых и серебряных красок.
Иногда гриф принадлежал местоположению, и тогда либо слева сверкала надпись с короной «село Ильинское», либо справа покоилась черная витиеватая надпись Дармштадта.
Елизавете Федоровне на письмо обычно не хватало одного листа, за исключением, конечно, открыток или маленьких записок, передаваемых друг другу во дворце. Порой почерк на таких карточках представлял собой серию крохотных букв, написанных ровным старательным почерком, разглядеть который для человека с плохим зрением не представляется возможным.
Почерк ее был размашистым и зачастую слова выглядят как чернильные «волны», выдавая в ней человека, пишущего часто и много. Если же и двух листов ее личной бумаги не хватало, она писала на самом первом листе, повернув строчки на 90 градусов, огибая словами выпуклый вензель. Подобные мелочи вовсе не были «мелочами» и протокол предписывал относиться к ним со всей ответственностью.[4]
Примечательно, что все письма она неизменно надписывала сначала своим местонахождением – «Ilinskoe» или «Moscow» – а затем, ниже, ставила дату – месяц, число и год. Словно заботясь о хронологии, в этом великая княгиня всегда была аккуратна, и лишь немногие письма остались без дат.[5]
Письма из Ильинского, например, шли в Петербург 3 дня.[6] Иногда они задерживались, и адресату приходилось отвечать телеграммой о получении послания. Такого рода телеграммы писались великой княгиней карандашом и по-русски.
Писала Елизавета Федоровна чаще по вечерам, когда все расходились спать. Об этом она говорит сама: «Сейчас все ушли спать, я всегда использую тихие вечерние минуты и сажусь за письма».[7] Если же вмешивались обстоятельства, и ей приходилось вести корреспонденцию в другое время, она старалась не отступать от своих привычек и оставлять написание писем на вечер: «Я собираюсь написать ей вечером, поскольку она желала получать весточки от меня».[8] Ее режим был продуман и определен. Это одна из особенностей личности великой княгини, наиболее ярко выразившаяся в ее социальной деятельности, где она вникала в процесс целиком и сама продумывала все до мелочей. Именно такой подход, свойственная ей скрупулезность и педантичность, помогали ей не только создавать громоздкие и многофункциональные системы взаимодействия между меценатами, но и способствовали внедрению контроля и, как следствие, эффективности ее мероприятий.[9]
Скорее всего, такое время для корреспонденции было выбрано потому, что именно в эти часы до обеда[10] великокняжеское общество было предоставлено самим себе, и у Елизаветы Федоровны оставалось время перед переодеванием к столу, о чем она не раз пишет непосредственно в письмах: «Мне пора идти переодеваться к обеду»,[11] или «Мне пора идти переодеваться, так как обед в 8,5».[12] Действительно, обед в доме великокняжеской четы начинался в 8 или в полдевятого вечера. И до этого времени у великой княгини было время заняться почтой. Она успевала написать одно-два письма разным адресатам, разного содержания и настроения: «Уже довольно темно, хотя еще только 7 часов, но я пишу без лампы, у окна, вокруг меня краски…».[13]
Когда же письмо бывало написано — «На этом заканчиваю свои каракули… с самыми нежными приветами вам»[14] — великая княгиня ставит под ним размашистую подпись «Элла» или «Елизавета», и возвращается к своим повседневным делам, одно из которых она только что закончила.
[1] Письмо вел.кн. Александру Михайловичу от 9 июля 1887. Петергоф. ГАРФ. Ф. 645. Оп. 1. Д. 124. Л. 5-6 об. Орфография соблюдена.
[2] См. статью П.В. Волошун «Соловецкий монастырь глазами святой преподобномученицы Великой Княгини Елизаветы Федоровны».
[3] В старославянском начертании.
[4] «Прости, пожалуйста, что пишу на такой бумаге, но мы в городе всего несколько часов, и я не могу найти свою бумагу, и прости также, что не пользуюсь своей печатью». Письмо имп. Марии Федоровне от 26 июня 1886. Петербург. ГАРФ. Ф.642. Оп. 1. Д. 1580. Л. 65-68 об. Англ.яз. // Вел.кн. Елизавета Федоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909 гг.). Подготовка текстов П.В. Волошун. С.71.
[5] В частности поздние письма Императору Николаю II, где дата была написана в конце, словно великая княгиня торопилась и забыла о формальностях, дописав их в самом конце послания. Это может свидетельствовать против выдвинутой версии, будто Елизавета Федоровна сама уничтожила письма и дневниковые записи, тогда как относилась к ним со всей тщательностью.
[6] «Если это письмо поспеет к 30-му, передай, пожалуйста, Саше от нас троих горячий привет и самые искренние пожелания в этот день». Письмо имп. Марии Федоровне от 27 августа 1885. Ильинское. ГАРФ. Ф.642. Оп. 1. Д. 1581. Л. 44-48. Англ.яз. // Вел.кн. Елизавета Федоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909 гг.). Подготовка текстов П.В. Волошун. С. 64.
[7] Письмо имп. Марии Федоровне от 8 июля 1889. Ильинское. ГАРФ. Ф.642. Оп. 1. Д. 1581. Л. 33-36. // Вел.кн. Елизавета Федоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909 гг.). Подготовка текстов П.В. Волошун. С.132.
[8] Письмо вел.кн. Георгию Александровичу от 6 октября 1886. Ильинское. ГАРФ. Ф. 675. Оп. 1. Д. 66. Л. 7-8 об. // Вел.кн. Елизавета Федоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909 гг.). Подготовка текстов П.В. Волошун. С. 79.
[9] См. статью П. Волошун «Социальное призрение женщин и детей в повседневной жизни великой княгини Елизаветы Федоровны».
[10] В нашем понимании уже ужина.
[11] Письмо имп. Марии Федоровне от 27 августа 1885. Ильинское. ГАРФ. Ф.642. Оп. 1. Д. 1580. Л. 44-48. // Вел.кн. Елизавета Федоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909 гг.). Подготовка текстов П.В. Волошун. С.64.
[12] Письмо имп. Марии Федоровне от 18 августа 1888. Ильинское. ГАРФ. Ф.642. Оп. 1. Д. 1581. Л. 18-19 об. // Вел.кн. Елизавета Федоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909 гг.). Подготовка текстов П.В. Волошун. С. 99.
[13] Письмо имп. Марии Федоровне от 27 августа 1885. Ильинское. ГАРФ. Ф.642. Оп. 1. Д. 1580. Л. 44-48. // Вел.кн. Елизавета Федоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909 гг.). Подготовка текстов П.В. Волошун. С.64.
[14] Письмо цесар. Николаю Александровичу от 3 декабря. Петербург. ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1253. Л. 22. Англ.яз. // Вел.кн. Елизавета Федоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884-1909 гг.). Подготовка текстов П.В. Волошун. С.160.