Новомученики – все невинные жертвы государственного насилия
В начале дискуссии Анна Шмаина-Великанова предложила определить критерии, по которым Церковь обозначает святость человека:
– Так как в XX веке, говоря о святости, мы имеем в виду новомучеников, прежде всего, нужно поставить вопрос: кого считать новомучеником? Каждую невинную жертву? Но тогда что отличает новомученика от невинно убитых животных и ребенка, замученного злодеем? И как быть с плохими людьми, погибшими мученической смертью? Ведь волны террора сменялись одна за другой, и вчерашние палачи становились гонимыми, ложась в один ров со своими жертвами.
Недавно комиссия по канонизации деканонизировала 11 человек. Это люди, которые уже были в святцах, но на основании новых свидетельств, обнаруженных в следственных делах, были оттуда изъяты. В связи с этим, исповедник XX века Алексей Петрович Арцыбушев выступил с обращением к комиссии по канонизации, в котором на основании личного опыта свидетельствовал, что как правило стукачом был не тот человек, кто записан в следственных делах. Потому что если бы был записан реальный человек, он был бы обнаружен и как осведомитель потерян для власти.
Но деканонизация происходит, потому что нет четкого ответа на вопрос: чем руководствоваться при канонизации новомучеников?
И Анна Шмаина-Великанова, приводя в пример произошедшую в этом году канонизацию Апостольской церковью Армении всех (полтора миллиона) жертв геноцида 1915 года, предлагает осознанно признавать мучениками все невинные жертвы государственного насилия.
– Почему жертвы государственного насилия, а не личного? Потому что государственное насилие XX века отличается от предыдущих эпох тем, что доказательство своей невинности казалось человеку, попавшему в тиски государственной машины, самым важным делом.
В тюремных воспоминаниях Иванова-Разумника рассказывается, что в первый день заключения все вновь прибывшие повторяют один и тот же вопрос: зачем? почему меня? за что? Он даже пишет, что был приятно удивлен, когда те же вопросы повторил немецкий коммунист, попавший в лагерь: warum, wozu? Это были люди предыдущей формации, родившиеся в 19 веке, до Первой мировой войны, и они искали причину своего заключения, и не могли понять, что причины не было, была цель.
Почему Сталин сажал бывших пленников, ведь во все прежние времена за пленное терпение дворянство давали? Но ответ не «почему», а «зачем» – чтобы повидавшие Европу мужики, вооруженные и обозленные, не вернулись в родной колхоз. Если мы поменяем местами наивность 19 века и наше знание мира, то нам все станет понятно.
И в этом смысле все жертвы одинаковы – и евреи, и цыгане, и священники, даже снявшие сан, и дворяне, и купцы. Это невинные жертвы и больше ничего.
Соответственно мы должны отказаться от привычных для нас представлений о святости. Невинная жертва может иметь неприятный характер, быть нечиста на руку, иметь странные наклонности, быть иной веры. Невинная жертва не обязана быть образцом вежливости и аккуратности. Её не за это замучили. Невинная жертва – это Homo sapiens, убитый просто, чтоб его не было, и не давший сдачи, потому что иначе это будут жертвы восстания – люди героические, но не мученики.
И здесь большая разница между нашей эпохой и эпохой первохристианской. В первохристианскую эпоху было очень важно, что первомученики не хотели дать сдачи. В наше время, учитывая необыкновенно массовый характер преследования, важно, что они этого сделать не смогли, хотя может и очень хотели.
Новая святость и ее представители
Таким образом, Анна Шмаина-Великанова предлагает новый взгляд на святость, но пока многими людьми, и церковными, и не церковными такая новая норма существования святости не принимается:
– Люди по-прежнему требуют, чтобы святой был образцом правильной веры, чтобы его мученическая кончина была удостоверена свидетелями, и чтобы на его могиле совершались чудеса. Но в случае с новомучениками это невозможно.
Самое большое чудо, которое совершили армянские новомученики, – это их канонизация. А чудо наших новомучеников – реальное церковное возрождение, как ни пытаются его теперь осквернить. В 1968 году протоиерей Владимир Смирнов говорил: «Вы дождетесь вы увидите, как по всей России откроются церкви и монастыри. Иначе и быть не может, слишком много мучеников».
Самый главный плод, который принесли наши новомученики, – то, что человечество еще есть. Тем, что все мы еще живы, мы обязаны невинным жертвам. Не их конфессиональным вкусам, не их умением поститься и так далее, но только их желанию жить, которое они распространили на нас.
И грешники тоже стали невинными жертвами. Мы все без конца задавали себе вопрос, что такое образ Божий в человеке. Можно придумать много разного, чем человек похож на Бога, – и все это у человека можно будет отнять. Отнять возможность быть жертвой нельзя, и, оказывается, это и есть то, что нас роднит с Богом полностью. Его отпечаток в нас – это жертва. Поэтому она свята.
Итак, представители новой святости:
Во-первых, герои веры. Мученики, которые ничем не отличаются от христианских первомучеников.
Во-вторых, мученики человечности. Люди, которые что-то совершили, как Джордано Бруно, но умерли, потому что были не готовы отречься от своих убеждений, пострадали за какую-то дорогую им и нам истину. Это могут быть известные люди, такие как академик Вавилов, и это могут быть все его студенты, которые пошли в лагеря и погибли только за то, что не отреклись от учителя. Мы можем хотя бы восхищаться их подвигом. Они не сделали того, что требовала от них тоталитарная власть.
И третья, самая многочисленная и самая проблемная группа – мученики человечества. Жертвы недобровольные, люди, не совершившие явно никакого проступка, те, кто был расстрелян по ошибке, для числа, по разнарядке и т.д. Люди, убитые только за то, что они люди – наиболее отчетливые представители новой святости.
Мученик – не замученный, а свидетель
Иеромонах Иоанн (Гуайта), продолжая дискуссию о критериях святости, предложил прежде всего договориться о смысле, который мы вкладываем в слова святость и мученичество:
– Апостол Павел называет святыми всех христиан, но когда мы говорим о мучениках в сугубо богословском смысле, то мученик – это тот человек, который положил жизнь за исповедание Христа. За то, что он христианин и открыто говорил об этом, его и убили.
Нас обманывает русское слово «мученик» – тот, кого замучили. Но если взять греческое слово, то martiros – это свидетель. То есть мученик – это человек, который был убит за то, что он христианин.
И поэтому, если мы используем слова в чисто техническом смысле, получается, что тот, кто был убит не за веру, а по политическим причинам (как царь Николай II или князья Борис и Глеб) – это страстотерпец. А тот, кто пострадал за веру, но не замучен до смерти, – это исповедник. Если внести такую ясность, несколько вопросов сразу снимается.
Но остается главный вопрос: человек, который замучен, погиб насильственной смертью, святой или нет? Это вопрос о критериях святости.
И при его рассмотрении не надо забывать, что в православной церкви нет догмата о непогрешимости. Все мы грешны, в том числе и святые. И когда Церковь официально признает святость человека, она не говорит, что он никогда не согрешил. Например, когда мы некритично берем цитату какого-либо святого и при этом говорим: раз он так сказал, значит так и есть – это неправильно. Святой – это тоже человек, и он может ошибаться. Мы же часто не только идеализируем, но абсолютизируем святых.
И второй важный момент – не канонизация делает человека святым. Те святые, которые уже канонизированы, – это всего лишь небольшая часть святых людей.
Если критерий в определении святости – это Спаситель, то о ком мы можем совершенно достоверно сказать, что этот человек святой и попал в рай? Только о благоразумном разбойнике, которому Сам Господь это обещал. И этот человек до последнего мгновения своей жизни был грешным, сам считая, что его справедливо осудили. Но тем не менее он попал в рай.
Какой из этого вывод? Святость — это не безупречная жизнь. И канонизируя человека, Церковь не говорит, что он никогда не ошибался и прожил всю жизнь благочестиво. Потому что, как показывает Сам Спаситель, для достижения святости достаточно одного мгновения.
Безусловно, ГУЛАГ и геноцид – это новые преступления не только против человечности, но и против всего человечества. Но кто он, человек, который пострадал в таких обстоятельствах, – святой только от того что его замучили? Что определяет святость – жизнь или смерть? Я считаю, что святость определяет то, как человек принял смерть.
И вполне нормально считать, что человек может быть святым только от того, что он принял смерть с любовью. Тогда и канонизация жертв армянского геноцида, и собора новомучеников российских – совершенно правильна. И не важно, что мы плохо знаем обстоятельства их кончины, что среди них есть атеисты, люди склонные к насилию и проч. – все это второстепенно. На первый план выступает логика благоразумного разбойника. Что означает «помяни мя Господи»? Исповедание веры, вот и martiros, мученик.
Мученичество – не просто жертва, но особая жизнь
Игорь Корпусов, расширяя тему дискуссии о «плохих святых» среди новомученников, предложил подумать о том, как мы можем определить качественный порог между плохим человеком и святым:
– Некая неограниченная святость порождает опасение выравнивания, при которой теряется качество. Классический террор 1937 года – человек получал судимость и потом подлежал расстрелу по той же статье, по которой расстрелу вместе с ним подлежали уголовники. Случайность, что и те, и другие стали жертвами? Нет. Но качество неслучайности противоположно. И возникает вопрос: где качественный порог «плохости»? Когда мы можем сказать: это мученик, а это человек, который сам вырыл себе яму.
Для сегодняшнего времени, для того состоянии Церкви и общества, которое мы имеем, важен образ новомученика, который являет собой не просто жертву, а альтернативу того образа жизни, который воцарился в обществе и Церкви тогда и продолжает существовать и сейчас. То есть это не просто альтернатива умереть беззлобно, но жить особенным образом – создавать братства, общины, восстанавливать отношения между верующими людьми, препятствовать закрытию храма, ссылке священника и т. д. И в нашем состоянии Церкви и общества, когда господствует определенная апатия и фатализм, очень важно это подчеркивать и об этом говорить.
История XX века – это не только история насилия, но и история духовного сопротивления. Это опыт того, как пытаться противодействовать злу, не разрушая себя, близких, Церковь, страну. И этот опыт есть в глубине истории XX века. Опыт внутренней свободы, о котором писали многие новомученики. Опыт, что с телом можно сделать что угодно, но страх не разложит человека, не войдет внутрь, не убьет его.
Ловушка деканонизации
Возвращаясь, в связи с поиском критериев святости для новомучеников, к теме деканонизации, Ксения Лученко отметила, что деконанонизация – это ловушка:
– Следует отметить, что формально деканонизации не было, просто часть имен убрали из церковного календаря. Например, в 2013 году была громкая история, когда из Введенского монастыря г. Иваново вывезли мощи епископа Василия Кинешемского (одного из деканонизированных святых), и увезли в неизвестном направлении.
Если разобрать причину деканонизации Василия Кинешемского, то были найдены документы, согласно которым он кого-то оговорил под пытками перед смертью. Но, например, святитель Лука Войно-Ясенецкий также дал признательные показания под пытками и многих оговорил. Его довели до этого состояния страшными мучениями, и впоследствии он все это описал как врач с предельной ясностью. Но святителю Луке повезло выжить, покаяться и быть признанным святым, исповедником. А Василий Кинешемский погиб от мучений и покаяться, как святитель Лука, не смог.
И эти две истории показывают ловушку, в которую попала комиссия по канонизации. В 90-е годы, когда Русская православная церковь начинала путь по канонизации новомучеников, все шло прекрасно. И канонизация царской семьи, в первую очередь Елизаветы Федоровны, показывает это – они были канонизированы как невинные жертвы.
Потом был канонизирован собор новомучеников, причем поименно были названы немногие. Это был образ святости. А дальше комиссия попала в ловушку юридизма. Епархии стали подавать документы к канонизации новомучеников, историки и священники работать с этими документами, и победила точка зрения, что следственные дела – это единственные свидетельства. То есть следственные дела были практически приравнены к римским мученическим актам. На этом канонизация зависла, комиссия попала в ловушку.
Но важно понимать, что понятие святости после XX века изменилось. Отчасти это связано с количеством невинно погибших людей, отчасти с секуляризацией общества. Появилась категория гражданских, светских святых, у которых нет церковного почитания, но есть почитание светскими людьми.
При этом, у армян и евреев, у которых есть общие предки, замученные от общего врага, есть консенсус относительно почитания новомучеников. У нас этого консенсуса нет, и не известно удастся ли нам его когда-либо достигнуть. Но и у армян, и у евреев среди новомучеников есть жертвы, но нет палачей. А у нас палачи лежат в одной могиле с жертвами, и непонятно нужно ли всех канонизировать. Возникает вопрос: зачем нужны святые?
И если канонизация – это педагогика, способ, которым Церковь разговаривает с миром, то прежде, чем канонизировать из педагогических соображений, должен быть внятный образ святого и житие которое «цепляет».
Смерть пионерки – узурпация образа святости
Юлия Иванова предложила добавить к дискуссии вопрос об отношении к мученикам за идею:
– Как быть, если речь идет не об условно плохих, а об условно хороших людях, которые были готовы к смерти, страданиям, но сознательно показывали, что это будет смерть за других людей, за идею, но принципиально не смерть за Христа. Смерть пионерки, условно говоря. Это узурпация образа святости со стороны гуманистической идеологии.
Как быть с их святостью? Как быть с людьми, которые не могли быть крещены, в силу отдаленности местности, и как быть с людьми, которые имели такую возможность, но тем не менее отрицали свои страдания как страдания за Христа.
Отвечая на вопрос Юлии Ивановой, ведущий Круглого стола Александр Марков заметил, что историческое различие и сходство гражданского мученичества и мученичества церковного является важнейшей проблемой. И показал, что в истории уже были попытки ее решения:
– Во-первых, в истории Церкви были доктрины святости язычников. Например, почитание императора Трояна, Сивилл как пророчиц, античных философов и других. С другой стороны, в Новое время создаются новые чины для почитания, в том числе православными церквями. Например, в Греции – чин «этно мартис». Почитание участника восстания 1821-1830, который как бы является мучеником. А Григорий V, который не поддержал восстание, но был умучен турками как грек, был также канонизирован как мученик Греческой православной церковью, и он же считается «этно мартис» – национальным героем Греции.
Таким образом, изучая явление мученичества, участники Круглого стола попытались обозначить новые подходы в практике канонизаций мучеников, которые еще не получили обсуждения. Это канонизация жертв геноцидов, канонизация представителей других конфессий, создание новых чинов мученичества, споры об историчности библейских и церковных мучеников, вопрос о «безмолвствующем большинстве» в том числе среди исповедующих веру, мученичество на войне и мученичество во время теракта, религиозная и антирелигиозная мотивация мучителей.
Тема мученичества обновляет богословие, так как массовое исповедничество, впервые в истории, взывает к новым ответам.
