13 января
С 5 утра пошли дальше, на Буско-Здруй. Фрицы пытаются сопротивляться, но вылетают из своих опорных пунктов, не успев опомниться. По дороге тучей темной движется пехота, техника. Громыхают СУ-153, «Катюши», «Лука Мудищевы», артиллерия – зенитки, гаубицы. На «виллисах» вылетают вперед генералы. «Сталинцы» тянут огромные орудия. Все это образует непрерывный поток. А по сторонам остается все, брошенное немцами. Чего там только нет!..
Бои разгораются за сильный, крепко укрепленный опорный пункт немцев – город Буско-Здруй. Снова ревут «Катюши», гремит артиллерия. К вечеру входим в город. Батальоны занимают оборону по западной окраине города. Наша опергруппа размещается в каком-то домике. Разведчики гв. ст. лейтинанта Парфиненко откуда-то приносят водки – трофей! – целых 60 литров. Народ выпивает, завязываются разговоры, споры. Я тоже выпил стаканчик и заснул в единственном свободном местечке – под столом…
14 января
Темп нашего движения усиливается. На третьей позиции главной оборонительной полосы у реки Нида немцы пытаются зацепиться, оказывают сопротивление. Сходу форсировав Ниду, выжимаем противника с его рубежей. Перед глазами огромные противотанковые рвы, несколько рядов траншей.
«Сталинская гвардия» — дивизионная газета, — напечатала приказ Сталина – благодарность за прорыв вражеской линии обороны, в том числе и нашей дивизии. Да, прорыв совершен, за три дня пройдена вся главная оборонительная полоса немцев – 40 километров (7+12+21). Наш полк идет дальше, на запад. Мы – я, Цымбалов и гв. л-т Анцифиров – на самоходках обгоняем своих.
В селе Загаюв делаем остановку, чтобы дождаться их. Решаем заночевать здесь; полк пропустили, догоним завтра. Заходим в первый попавшийся дом. Хозяйки – две полячки. Я укладываюсь спать, не раздеваясь и не разуваясь, – это их очень удивляет. А что удивляться? — подумаешь – невидаль. Зато всегда готов к дальнейшему походу. А вообще я уже забыл, когда спал-то по-человечески. В госпитале разве…
Ну, а тут… Тут Анцифиров и Цымбалов отпускают несколько острот по этому поводу и по моему адресу…
15 января
На автомашинах догоняем свой полк, который, пока мы спали, ушел за 10 километров; теперь он отдыхает. Едва успели позавтракать – пошли дальше. Дороги забиты. Все устремлено на запад. Пехота подъезжает на самоходках, танках, автомашинах – кто сумел. Лично я не умею останавливать транспорт, не хватает нахальства. Да нам что-то и не везет сегодня. 13 километров идти пешком – всё та же компания: Анцифиров, Цымбалов и я.
Наконец, кажется, повезло: забираем на СУ-152. Глотая дым и грея руки у выхлопных труб, несемся вперед, перемахивая через бугры и канавы. Полк остался где-то позади.
Вдруг начинают рваться снаряды. Танки и самоходки останавливаются, начинают готовиться к бою. Мы, как горох, сыплемся с нашей самоходки, залегаем в кювете, ждем подхода своих батальонов. Впереди – город Щекоцыны. А там немцы. Самоходки и танки разошлись на исходные позиции, также ждут подхода пехоты.
Уже ночь. По городу лупит артиллерия и «Катюши». Наконец, подошли наши. Батальоны занимают оборону, а мы в деревне Голинёвы находим пустой дом и решаем отдыхать…
В голове мысли – только сейчас тут были немцы, тут вот они лежали на этой вот соломе. Неужели и я тут лягу?.. Но усталость берет своё, я ложусь и сразу же засыпаю. Но ненадолго. Меня будит майор Мальцев. Вместе с ним изготавливаем боевое донесение в дивизию; Колька берет его, поправляет на плече автомат и уходит – где он будет искать штаб дивизии, как до него будет добираться – это никому, кроме него самого, неизвестно. И ведь это каждый день, в любой обстановке. Спросишь его: «А как, мол, ты?..» — он только отмалчивается…
После донесения записываю о событиях дня в дневник и вновь ложусь спать. В голове мелькает мысль: «А вдруг контратака немцев, а я не имею никакого оружия. Что буду делать?» Засыпаю, не успев дать ответа на этот вопрос.
Карта наступления. 13-16 января
16 января
Утром входим в юго-восточную часть Щекоцын. Городок небольшой, но нашими войсками занята только эта часть. Дальше противник. Идут уличные бои. Немецкие автоматчики и снайперы ведут огонь из окон и проломов стен вдоль улиц. Гвардии старшего лейтенанта как ПНШ-6 (помощник начальника штаба по шифровально-штабной службе) Дмитрия Ивановича Цымбалова заинтересовали разведывательные данные – немецкие шифровки, коды, он собирает и изучает их. Я обычно постоянно хожу с ним; лазили с ним повсюду.
Где-то видим толпу солдат, штурмующих какой-то дом. Подходим ближе – оказалось, что это винный магазин. Цымбалов пошел дальше, а я решил сделать друзьям подарок, и полез тоже в этот магазин. Ухватил две бутылки «Рейнер водка», сунул их в карманы шинели и еле вылез обратно. Не успел выбраться из толпы, как одна из бутылок вывалилась через дыру в кармане, хлопнулась об асфальт и разбилась. Угостил друзей!.. Вовремя вспомнил о дыре во втором кармане, и вторую бутылку держал в нем все время, пока ходили с Цымбаловым.
Надо сказать, что эту свою проклятую шинель я выменял на свою новенькую, целенькую в запасном полку. Та была второго роста, и была мне выше колен и рукава чуть ли не до локтей. На складе не оказалось другой. И вот какой-то деятель, конечно, ниже меня ростом, увидев такое пугало как я, предложил мне свою «кавалерийскую, офицерскую, с полами до пят…». Я прельстился на эти полы и согласился. Шинель оказалась действительно шестого роста и, наверное, когда-то была хорошей. Но сейчас она была вся вытерта, дырява и разлезалась на ходу. К тому же у нее сзади не было складки, как у пехотных шинелей, а был разрез почти до пояса. Я мерз в ней по ночам, ругался и не раз вспоминал свою бывшую… Но я отвлекся.
Вышли с Цымбаловым за город – здесь огромные склады, обнесенные колючей проволокой – мины сложены. Лагерь. Заходим в него, прошлись по домикам. На столе «Песенник добровольца» — а, так тут, оказывается, власовцы! Цымбалов копается в бумагах, а я листаю песенник. Песни, похожи, на мотив наших популярных советских песен, но слова совершенно другие, антисоветские.
На обратном пути нас обстреляли автоматчики; мы с Цымбаловым по за углам убежали от них. Рядом разорвалась граната. Досадно, черт возьми, что у меня нет оружия никакого, и нельзя немцем ответить тем же. Жаль, что нет гранат. Нужно будет постоянно таскать с собой про запас пару лимонок!..
С мелкими трофеями возвращаемся к себе в штаб.
Оказывается, что у фрицев в Щекоцынах опорный пункт обороны, и мы будем его обходить, не ввязываясь в драку. Уходим ночью из города на юг. Позади остаются пожары и стрельба. К трем часам ночи выходим на 7-8 километров западнее Щекоцын. Немцы, почувствовав, что их обходят, бегут из города по оставшейся еще в их руках дороге. Перестреливаемся с ними.
Ночуем в Грабце.
17 января
Годовщина моего отъезда из дому, из Хормалов. Вот уже два года болтаюсь я по чужим и далеким сторонкам. Сейчас я недалеко от Ченстоховы — крупного промышленного города Польши на границе Польши и Германии. Годовщина застает меня в стремительном наступлении – за шесть дней мы прошли форсированным маршем от Вислы до Германии.
Пишу это, а сам навеселе, как говорят. В Щекоцынах солдатня сделала изрядные запасы «Рейнской водки»; и даже у меня была бутылка. Досадно, конечно, что я забыл о своем дырявом кармане, и вторая у меня разбилась прямо на глазах. А то – две было бы. А лезть еще раз в толпу уже не хотелось…
Так вот, распили с друзьями эту бутылочку…
Трудно догнать фрица. Драпает – что надо!
Сегодняшний день прошел. Уже вечер. Мы мчимся на танке сначала, а потом на самоходке СУ – 152. Опять одни, опять оторвались от полка: я, гвардии старший лейтенант Цымбалов и гвардии лейтенант Анцифиров. Он из строевой части полка, в последние дни все время с нами. Оба – хорошие офицеры, не гордые… Не то, что иные – раз со звездочкой – плюёт и помыкает солдатом… Эти не такие. Умные парни…
Вновь слегка выпили. В Януве. Холодно очень… А сейчас ничего, кровь по жилам бодро бегает. Анцифиров охмелел, орет, лезет с танка куда-то; мы его кое-как удерживаем. Самоходку бросает из стороны в сторону на буграх, рытвинах и ухабах. А Анцифиров вырывается из рук, вновь лезет куда-то. Зацепился ногой за крыло, нога попала между самоходкой и деревом – оторвало ему пол сапога. Хорошо, что нога цела осталась. Вот дурак неспокойный!..
В Цецежине, куда должен прийти полк, делаем остановку. Анцифиров, как дурак с писаной торбой, носится со своим сапогом. Поляки, глядя на его ногу, качают головами и без конца повторяют слово «човга, човга!..», — «танк», значит, по-польски. Перед ужином, который собрали нам поляки, выпили еще. Анцифиров совсем разошелся, начал стучать кулаком по столу и кричать хозяйке «Прынтко!.. Мы офицеры!..» С Цымбаловым еле спать уложили его. И сами улеглись…
Интересно, почему это так с водки люди дуреют? На меня она кроме сна ничего не нагоняет…
Карта наступления. 16-18 января
18 января
Часов в 8 обгоняем свой полк, идущий где-то у Куцелина, и на самоходке въезжаем в Ченстохову. Поляки нас встречают приветливо. Заходим в один дом; на столе мигом появляется завтрак и выпивка. Завтракаем, но в душе отмечаем, что все-таки неважно у них – бутерброд и кофе – это все. Считается, позавтракал; встал из-за стола, а в животе урчит. Но благодарим… Осматриваемся. Мебели всякой – «до черта», как говорится и все богатая такая… Буржуи, наверное, капиталисты проклятые… А улыбаются, до тех пор, пока спиной к ним не повернешься…
— Смотри, Ильин, кровати какие! Вот бы завалиться сейчас под перинку! — это Анцифиров. Он — бурят, из Забайкальских степей. Да и я тоже не видал таких богатых лежанок со столькими перинами (они там, в Польше перинами одеваются, как одеялами)… В книжках читал когда-то, до армии… Да, живут люди! Страшно даже от такой мягкости становится, отвык вообще спать нормально. Снег, грязь, солома – на лучший случай – вот наши постели…
Ходим по улицам Ченстоховы. Везде много народу – и наши, и поляки. На одной из площадей стоит сгоревший танк Т-34, а на нем лежат сгоревшие танкисты – успели вылезть из танка и тут, на броне сгорели. Это они ночью ворвались в город. Жаль ребят!.. Не они ли подвозили нас вчера?..
Внезапно на город налетают «Мессера», стреляют из пулеметов, сбрасывают несколько бомб. Слава Богу, не рядом с нами…
Вышли из города часов в 17. Идем мимо большого монастыря. Вспоминаем популярную в Польше поговорку: «Матка Боска Ченстаховска». На обочине дороги лежит группа власовцев, расстрелянных нашими. Вот негодяи, воюют против своих. Так им и нужно, изменникам!..
Сразу же садимся на самоходку и двигаемся на передок, а то мы уже, знакомясь с городом изрядно, километров на 7 отстали от своих. Скоро догоняем наших и даже перегоняем. В деревне Калей артиллеристы влезли в свою самоходку – «човгу» — впереди немцы. Мы едва успели скатиться с нее. Подошли наши.
Снова налетели «Мессера», стреляют, бросают бомбы. Зенитки, которые шли в нашей колонне, встретили их огнем, а мы попрятались в дома, в надежде спастись за каменными стенами. Они здесь толстые, почти метровые. Если не будет прямого попадания бомбы – а на это мы надеемся – то пули не страшны.
В Гродзиско написал донесение, затем всю ночь, до пяти утра клеил карты с Ершовым, гвардии старшим сержантом. Он у нас в полку переводчик… Лег спать перед рассветом…
19 января
День с утра прекрасный. Настроение тоже. Идем без остановок вперед. Грохочут самоходки, шуршат шинами по асфальту автомашины, пушки, «Катюши», тарахтят повозки…
В деревнях – никого. Здесь уже живут немцы и все они куда-то поубегали. В подвалах – полно варений, солений, копчений и пр. – все это в банках. В домах – полно барахла и часов. Любители во всем этом ковыряются.
Перед нами – граница Германии с Польшей. На душе как-то тревожно. Закатывающееся солнце красит багровым цветом небо. Что нас ожидает впереди? Почему немцы так бегут, что мы их даже и не видим? Неужели у них ничего уже не осталось за душой, и нет у них никаких сил? Или они готовят нам чего-то? Ведь не может же так быть – вот уже целую неделю мы катимся и катимся безостановочно вперед! И не только мы – наш полк, наш фронт, ну и остальные полки, дивизии, армии, фронты идут вперед невообразимо быстро. Ведь вот уже и Германия… Не готовят ли нам немцы какую-нибудь ловушку? Все солдаты говорят об этом, стратегов у нас хоть отбавляй, все годятся в Суворовы. Послушаешь-послушаешь все это и тревожно становится на душе…
При подходе к деревне Панки над нами долго кружатся «Мессеры». Колонна рассыпается, все бегут с шоссе в поле. И я бегу… Зенитки останавливаются, задирают хоботы. Самолеты поднимаются выше, выше и, наконец, улетают. Сразу становится легче… Все вновь возвращаются в колонну, и мы продолжаем путь.
Ночью по зыбким мосточкам переходим через речушку; называется она Личварта. В два часа ночи останавливаемся на ночлег в хуторке Хютенау. Мы в Германии… Наконец-то наши солдаты добрались до нее. Пачками расстреливают пленных, захваченных этой ночью. Всем надоела война. Все пылают ненавистью к немцам. Зачем они все это начали? Почему же наконец-то, Гитлер не капитулирует? – бесконечные вопросы…
В живых из пленных взятых ночью оставлены только двое. Разведчики их поят водкой и заставляют плясать. У Парфененко какая-то мысль использовать их в разведке. Сейчас разведчики с этими фрицами уходят на задание.
Засыпаем часов в пять.
Карта наступления. 18-19 января
20 января
Первые немецкие деревни совершенно пусты. В них нет ни души. Лишь, мыча, ходят по улицам коровы, кудахчут куры. В домах горит свет, и на улицах горят фонари, хотя уже день. Видно, что немцы совсем недавно были тут, а сейчас или попрятались очень тщательно, или ушли совсем.
Движемся на Розенберг. Полк обрастает обозом. Солдату не хочется идти пешком, это ему надоело. Выводятся из конюшен лошади, запрягаются в повозки – и поехали! – дальше, на запад!.. А там поднимается к небу столб огромного черного дыма – где-то на нефтехранилище горят цистерны с нефтью…
Танки идут по телефонным столбам, ломают их, рвут провода. Все грохочет на запад. Безостановочно, точно река в половодье. Ворочают точно мамонты своими хоботами мощные СУ-152. Хлопая брезентовыми чехлами, проносятся мимо «Катюши». С завистью смотрю на расчет, сидящий на машине. А я вот топаю пешком.
Большинство солдат пересело на велосипеды, которые изымаются из немецких домов. А в кювете – этих же велосипедов – горы; они поломаны и исковерканы. Валяются и повозки, и автомашины – все это брошено немцами при отступлении. А в нашей колонне появились немецкие машины – и легковые, и грузовые. Сидят за рулем и ведут их солдаты, мало-мальски умеющие крутить баранку. Некоторые храбрецы впервые сидят в кабине. Не беда, если и врежется во что-то; исковерканную машину в кювет! А дальше пешком, пока не попадет на глаза следующая бесхозная машина. Масса мотоциклов; все это тарахтит, катится… Солдат уже не устраивают велосипеды – в кювет их! По дорогам метет пух перин; перины валяются и на дороге, и в кюветах. Надо же было где-то спать, не на сырой же земле. А переспал – неужели дальше перину переть на себе? Туда же ее — в кювет!..
Фриц сопротивляется в Розенберге. Фольксштурм и прочая братия. По нашему НП назойливо ведется минометный огонь. Пристрелялся, проклятый! Кое-кого уже царапнуло. Но мы не теряемся – рубаем компот. Немцы много его запасли – полные подвалы. А кухни наши, черт его знает, где – мы их в последние дни не видели… Приходится жить на подножном корму…
Ночью входим в Розенберг. Размещаемся в каком-то доме, брошенном немцами. Обшарил гардероб, нашел шелковое белье – рубахи, кальсоны, одел его. А свое выкинул к черту. Иначе нет жизни, заели проклятые «автоматчики» — вши, попросту. Говорят, что в шелковом их не бывает, не разводятся они там, жизненные условия не те.
Где-то рядом горит дом, и рвутся снаряды…
21 января
Ранним утром покидаем задымившийся Розенберг. Достаем велосипеды и по асфальтированной дороге несемся вперед. Нигде ни души. Пусто… День проходит также, как и остальные дни. Тот же грохот стоит на шоссе. Также изредка где-то что-то рвется. Входим в лес.
Ночь застает нас при выходе из маленькой лесной деревушки Фридрихсталь. Идем позади колонны по обочине с Цымбаловым. Темновато, сзади нарастает грохот танков, шум машин, мы отступаем в клювет, давая им дорогу. На броне переднего танка сидят прижавшись к броне солдаты; он с ревом проносится мимо нас. Вдруг Цымбалов сбивает меня с ног и валит в кювет. Я не заметил, а он, оказывается, как рассказывал мне потом на борту этого танка заметил фашистский крест. Оказывается, это была фашистская колонна, прорывавшаяся под покровом темноты из окружения.
Цымбалов крикнул: «Немцы!». Мы заскочили за деревья; он выхватил пистолет свой, начал стрелять из него, я, проклиная себя – опять без оружия!..Немцы утюжат нашу колонну, давят повозки, лошадей, людей. Стоит треск, вой, грохот, рев, крики, стоны, выстрелы… Рвутся гранаты. Мы отползаем в лес, пули бьют по деревьям, свистят у ушей. В лесной темноте трудно понять где и что творится. Сплошной хаос…
Наконец всё успокаивается. Танки прогромыхали, а с ними и несколько грузовиков. У нас подавлено несколько повозок и лошадей, убиты 5 человек и среди них полковой парикмахер – пожилой армянин, хромой. Несколько человек ранено.
Злая, озверевшая братва расправляется с немцами, оказавшимися в грузовике, идущем в конце немецкой колонны. Грузовик завяз в обломках. Немцев бьют чем попало по чему попало и решетят пулями…
Спешно вооружаясь, подбираю валявшуюся на дороге немецкую винтовку системы «Маузер», выгребаю патроны у убитого немца. На первой же остановке запасаюсь двумя гранатами – лимонками. Рассовал их по карманам и с ними я уже не расстанусь теперь. Вооружился…
Пошли дальше на запад…
Карта наступления. 19-21 января
22 января
Дошли до Одера. В ночь на 23 января встретили организованное сопротивление противника, заранее заготовленную оборону, которую мы «хотели» прорвать обозом. Посидев час в кюветах и не дожидаясь конца стрельбы, повернули назад и остановились в Рибинге. Девушки из Ставрополья и Львова привезенные сюда с Украины немцами, сварили нам какао. Мы, продрогшие до костей, напились его, согрелись и уснули…
23 января
Полк ведет бои. На маленьком плацдармике в деревне Эйхенрид. День и ночь там идет стрельба и рвутся снаряды. В воздухе висят по 20-30 «мессеров». Наша опергруппа находится в Гроссфельде, в 1,5 км от передка, вместе со строевым отделом штаба полка. Но и здесь жарко. Полк несет большие потери; выбыло более половины личного состава. Нашим на плацдарме приходится очень туго.
Сейчас оттуда принесли гв.ст.лейтенанта Киреева – убит. Симпатичный был человек…
28 января
Уже 3 дня полк отдыхает в деревне Альт-Шалькендорф. Пополняется личным составом. Сейчас, в 21:00, выходим снова на передок, а куда именно – пока неизвестно. Скоро видно будет.
Позавчера получил письмо от мамы, пишет, что от воспаления легких в конце декабря умерла сестра Пава. Очень жалко Паву, но об этом после. Сейчас нет времени…
29 января
Вчерашнюю ночь совершили марш-бросок. Из Альт-Шалькендорф в Шайдельвиц. Было холодно. Стоял трескучий мороз. Горели немецкие деревни и от расстилавшегося запаха гари трудно было дышать. Горели пустые дома, покинутые хозяевами; никто не бегал, не тушил пожаров.
Полк шел вперед. Прежнего, висленского состава было мало. В большинстве были новые, пополнение, пришедшее в полк 2-3 дня тому назад.
Слева в ночи засерел город Бриг, но мы прошли дальше…
30 января
Сегодня ночью перешли Одер у селения Линден. О понтоны, на которые настелен мост, с гулом стукались льдины, ветер завывал в тросах, мела пурга. Впереди пол неба было охвачено заревом, которое, колебаясь, то увеличивалось, то уменьшалось. Вокруг что-то ревело, грохотало. Небо на миг освещалось блеском ракет, после чего становилось еще темнее. Ветер свирепел. «Студебеккеры» с гаубицами вязли в сугробах, урчали и не могли сдвинуться с места – буксовали.
Я шел с ротой связи, моя кавалерийская шинель пронизывалась насквозь ветром, за шиворот хлопьями летел колючий снег. Пот градом струился с лица и замерзал на остановках. Ноги вязли в снегу, тяжелый «маузер», проклятый, бил по боку, мешал идти.
Лишь к 16:00 у меня появилась возможность втиснуться последним в какой-то одинокий дом с выбитыми окнами, но это было роскошью – спать под крышей в эту ночь!.. А сколько не попало в этот дом? Сколько солдат мерзнет в чистом поле?
Перед нашим полком и дивизией стоит задача – расширить плацдарм между городами Олау и Бриг.
31 января
30 января заняли половину деревни Хюнерн и ведем бои за вторую половину. Фрицы держатся.
Вот началась война! Каждый дом здесь крепость, опорный пункт. Из каждого дома фрица надо выбивать, не церемонясь, а стены домов не берет даже 76-мм дивизионка…
К вечеру 30-го заняли деревню. Сижу в доме у печки, сушу портянки. Глаза следят за пламенем. В мыслях – смерть Павы. Она, пишет мама, умирая, звала меня. Чувствую себя очень виноватым перед ней, особенно сейчас, когда её нет…
Вот так кончилась её нескладная жизнь. Восьмиклассником, нет — девятиклассником уже, в своем дневнике я очень резко характеризовал её поведение, осудил её поступки, то, что она, не выходя замуж, родила Женьку, потом где-то подцепила Людмилу, от которой как-то сумела избавиться – подбросив кому-то или сдав её в Дом Младенца. Сие для меня было неизвестным…
Уже на фронт она писала мне, что обнаружила мои дневники, прочла их, прочла моё мнение о себе, что она очень сожалеет о том, что она казалась такой, что она исправится… И мама в своем последнем письме писала, что Пава очень изменилась, что она во всем помогает маме, и мама не знает, что бы она делала одна без нее. Пава с уходом Григория в армию с маленьким Владимиром переехала к маме, в Хормалы. Но Володя скоро умер и они остались только вдвоем. Отец переехал в Белое Озеро.
И я чувствую свою вину перед Павой, что так резко писал о ней, что она это мое мнение унесла с собой. А ведь я её очень любил за её веселый характер, за то, что она всегда была внимательна к нам – ко мне и Володе… Но что теперь поделаешь?.. Её похоронили и мама пишет, что хоронить её помогал только Ваня Казаков – он один из моих друзей был в Хормалах; еще до моего ухода в армию вернулся с войны по ранению…
Вот так вот…
… в 24:00 уходим из Хюнерна в Кляйн-Энквиц.
В Кляйн-Энквице на улице ставятся пушки. Мороз гоняет нас по деревне в поисках помещения для группы. Всё уже занято. Когда только успели, негодяи?.. Но свет не без добрых людей. Кто-то потеснился и мы устраиваемся даже с некоторой претензией на комфорт. Правда, перины кто-то утянул, но ничего и так…
Батальоны атакуют Темпельфед, но отбрасываются противником. Несут большие потери. Где-то перед окнами стучит ДШК бронетранспортера.
Немного освободился после донесения, написал письмо маме. Сейчас буду писать Тане. Сильно сдружился с ней за последнее время, получаю от неё письма часто довольно…
… Итак, прошел январь. Много мы все-таки прошли, многое перевидели. Но не все я сумел записать в дневник, конечно, меня уже не пугает свист пуль и грохот разрывов. Привык. Говорят, человек не собака, ко всему привыкнет…
Польша осталась позади. Мы в Силезии – богатой немецкой провинции. Деревни здесь, что наши города – каменные многоэтажные дома, черепичные крыши… Дороги все асфальтированные. Кругом электричество. Много заводов, железных дорог. И большие леса…
ФЕВРАЛЬ
3 февраля
Стоим в Кляйн-Энквице. Жизнь вполне нормальная – пишешь 2 раза на день боевое донесение, шамаешь, отдыхаешь. И больше нечего делать. Противник сидит в Темпельфельде, ведет редкий огонь по нашей деревне… Это обычно… до сегодняшнего дня…
А сегодня? Сегодня утром рано он сделал 10-минутный артналет, показавшийся нам часом. Во дворе, на крыше, на улице рвалось, грохотало, ревело все. Разворотило угол нашего дома… Мы прижались к стенам, лежали на полу. На нас сыпались осколки стекол, штукатурка. В стены дома стукались осколки мин и снарядов. Было еще темно, чуть светало. Пламя свечки от взрывов все колыхалось, колыхалось, а потом свечка погасла. Издалека послышались истошные крики, «залаяла» «собака» / так мы прозвали немецкие бронетранспортеры/ артналет кончился. Немцы ринулись в контратаку.
Наши батальоны, бросив свое оружие, начали отходить. Поднялась невообразимая паника, бежали все, прихватит свой «Маузер» огромными скачками я тоже несся вслед за майором Мальцевым сквозь дым и разрывы.
Метрах в 300 к северу от деревни был огромный карьер; очевидно, отсюда брали глину для строительства. Все в рассыпную, как зайцы, неслись к этой яме, прыгали в неё, все сбились здесь; и мы с майором тоже. Радисты сразу же установили рацию, организовали оборону, попросили огня.
Мальцев послал меня в соседнюю деревню с донесением командиру полка гв. подполковнику Ороховатскому. До деревни было около 3-х км, она была на виду. Я вылез из ямы, посмотрел на Кляйн-Энквиц. Горстка наших автоматчиков и разведчиков стояла за стенами последних домов деревни, отстреливалась. Тут же разворачивалась отходящая пушка, тоже устанавливалась за углом дома. Скоро её установили и она открыла огонь по немцам.
А я побежал в Фраунхейн по полю. По яркозеленым озимым – почему-то мало снега было – волоча на своих ботинках по тонне грязи. Казалось, что по мне лупит вся артиллерия немцев и стреляют все немцы. Я хлюпался в грязь, снова вскакивал и вновь бежал дальше.
Взмыленный прибежал я в Фраунхейн, передал донесение. 120мм орудия стали лупить по Кляйн-Энквицу и он загорелся. На СУ-152 я вернулся обратно. Автоматчики начали бешенную пальбу с криком: «УРА!». Из ямы выскочили солдаты и кинулись на деревню… Немцы поспешно бежали. Уходили их «собаки». СУ-152 стояла на улице, задрав пушку – хобот, как боевой слон. Стало спокойно. Но пожить нам здесь не дали, командир полка перевел НП во Фраунхейн. Нас же сменила новая часть. Спал с Петушком под столом – было тесно очень.
Продолжение следует
Читайте также:
- Победный дневник: как мой дед на передовой оказался
- «Угнанное» детство – как пятилетняя девочка выжила в немецком концлагере
- Андрей Золотов старший: Отец не любил рассказывать про войну (+ВИДЕО)
- О «русском» японце и тысячах спасённых жизней
- Небесная похоронка