…И вот ребенок говорит нечто действительно ужасное. Не смешное, как это часто бывает и в ссоре (в последний раз Ульяна с надрывом спросила «почему вы разговариваете со мной как с бешеной белкой», дальше ссора сошла на нет, потому что всем надо было отхохотаться), а что-то, что очень ранит.
Классическое «ну тогда я от вас уйду, раз я вам не нужна!», инспирированное мультиками «если вы так со мной, то лучше возьмите нож и меня убейте!», «я не просила меня рожать!» (а это фраза из моего подросткового репертуара). Много вариантов, подставь любую букву.
Не раз и не два видела реакцию в духе «закрой свой рот и никогда, никогда больше так не смей говорить». Легко и приятно осуждать других за скандал в публичном месте, тяжело оказаться в ситуации, когда сам, в порыве ссоры и ярости хочешь сказать то же самое.
Во-первых, это действительно жуткие слова и не хотелось бы их слышать никогда. Во-вторых, если все это происходит в общественном месте, обязательно принимает участие взволнованная общественность и все вообще идет вразнос.
Психологи, как водится, объясняют такую реакцию разными теориями. Мне нравится та, согласно которой родитель в момент ссоры с ребенком сам становится в детскую позицию. Ну знаете, такая драка трехлеток: нелепые, хотя и болезненные тычки, ах ты меня дураком назвал? Так получай!
В идеальном мире родитель в этот момент отличается взрослой и взвешенной позицией. Не срывается, умеет переключить, находит в себе силы взять паузу перед следующими действиями. Вспомнить, как было обидно, когда тебе обещали «дать по губам» за такие слова. Контролировать себя, а не ребенка.
Ребенок — удобный объект для контроля, куда там любому рабу. Кто-то, кто безгранично тебя любит и при этом довольно долгое время находится в полнейшей зависимости от тебя же. Да еще и с преобладающей позицией в обществе, что хорошо воспитанный ребенок — существо тихое, почти бессловесное, умилительное на вид, но скользящее по границе сознания, не отвлекающее от таких важных и необходимых дел.
Посмотрите на любом мероприятии на некоторых волнующихся взрослых: «Ванечка, немедленно застегни рубашку! Если ты не прекратишь толкаться с соседом по ряду — мы встанем и уйдем!». Суфлерский этот шепот про «Аня, поправь юбку, я сказала, СЕЙЧАС ЖЕ!». Вдруг кто-то сейчас оценит нашего ребенка и он ему не понравится, не усладит взор, разум и чувства. А заодно и нас оценит вместе со всем нашим родительством.
Моя шестилетняя дочь на первых уроках музыки была очень увлечена. Все внове — и сама музыкальная школа, и неожиданная взрослость с дневником и отметками, и сам урок, интереснейший. И она все время сбивалась с учительницей на ты. Я тихонечко шипела из угла «Ульяна, на вы! На вы!». Она исправляла ошибку, а потом начинала опять: «А ты знаешь, как играть двумя руками сразу?». Я же была в ужасе, потому что с детства помню, как реагируют на такие промахи в школе, все эти «Иванова, дома тыкать будешь своей маме!», ледяное и свинцовое. И тут пожилая учительница сказала: «А вы не хотите в коридоре почитать? У нас там и кофе есть? Ну, неужели вы думаете, что я буду обижаться на шестилетнего ребенка, постепенно научится».
Конечно, научилась. Никто не орет благим матом в тридцать лет в самолете, если орал там в три, не ест руками, не прыгает в лужах, не толкается с соседом на совещаниях (что иногда и жаль). И иногда приобретает умение не дергать своего ребенка. Или хотя бы пробует.