Почему мы опять говорим про женщин? Разве мужчины не становятся жертвами домашнего насилия?
Лидия Руонала
Давайте начнем со статистики. Согласно данным ООН, каждая третья женщина и девочка хоть раз в жизни подвергалась физическому и социальному насилию. Чаще всего насилие происходит от близкого человека, которого пострадавшая хорошо знала. Женщины и девочки составляют 85% жертв домашнего насилия, 71% жертв торговли людьми, при этом три из четырех подвергались сексуальной эксплуатации.
137 женщин погибает от рук членов семьи каждый день. По данным на 2017 год, из 87 000 женщин, убитых в результате насильственных действий, более половины (50 000) были убиты партнерами или членами семьи, и более трети (30 000) — мужчиной, с которым они на момент убийства или в прошлом находились в отношениях.
Женщины физически слабее, уязвимее для сексуальных злоупотреблений. Во многих странах женщины до сих пор не имеют права выбрать мужа, их свидетельства в суде считаются менее значимыми, чем голос мужчины. Более 200 миллионов женщин по всему миру подвергались женскому обрезанию. В мире еще практикуются браки с несовершеннолетними девочками.
Это не самый полный перечень преступлений, совершаемых в современном мире против женщин, и в связи с пандемией и локдауном ситуация в этом году стала еще сложнее. При этом только 40% жертв насилия могут получить помощь, и лишь 10% заявляют в полицию.
Мужчины тоже подвергаются насилию, но в основном тоже со стороны других мужчин. 91% женщин, отбывающих наказание за превышение самообороны, защищались от мужчин-насильников. Именно поэтому приходится выносить тему насилия по отношению к женщинам в отдельную повестку.
Как это выглядит изнутри?
Говорить о домашнем насилии не так уж и просто, потому что эта тема относится к табуированным. Она до сих пор представляет из себя смесь страшилок в стиле стишков про маленького мальчика, страха, отрицания и порицания. Будто есть такие специальные женщины, которые попадаются в лапы домашних тиранов, но на самом деле проблема не такая частая, и давайте лучше решать серьезные вопросы.
На самом деле статистика по домашнему насилию ужасающая, а стать ее участником может каждый. Мы разберем сложности, связанные с этой темой, на примере Марии и Константина (Имена изменены по этическим соображениям. — Прим. авт).
Маша — моя подруга, и я попросила ее рассказать свою историю для читателей «Правмира». Мне было важно описать ситуацию, где мне знакомы оба участника и я уверена, что ситуация не искажена.
Мария жила в провинциальном городе с родителями, которые ее опекали и заботились о ней. Хорошее образование, интересные карьерные перспективы, друзья и увлечение народными танцами. Маша искала возможность вырваться во взрослую жизнь, но просто так бросить родителей ей казалось слишком эгоистичным.
Девушке было 23 года, когда на выставке она познакомилась с православным бизнесменом Константином. Он сразу покорил девушку энциклопедическими знаниями, активной религиозностью и, как ни странно, готовностью опекать. Родители одобрили: взрослый, самостоятельный, верующий, из Москвы.
Что могло насторожить с самого начала? Неуважительное отношение к тем, кто ниже его по рангу: официантам, дворникам, продавцам. Маше приходилось выслушивать гнев на «дураков-сотрудников» и «растяп-почтальонов», даже если она говорила, что ей неприятно. Константин говорил: «Жена должна поддерживать мужа», — и продолжал.
«При этом Константин не только не разделял мои жизненные интересы и ценности, но и считал их несерьезными играми — в противовес его “настоящим”. Все попытки делиться радостью гасились буквально на подступе. Он или переводил разговор на другую тему, или ругал меня, что я говорю о ерунде, а у нас ипотека», — вспоминает Маша. Тогда она правда верила, что именно так она должна поддерживать мужа, чтобы он снова стал поддерживающим и немного старомодным романтиком, которого она полюбила.
Патриши Эванс в своей книге «Бунт удобной жены» рассматривает примеры вербальной агрессии и учит различать злоупотребления и выяснение отношений, которые случаются в каждой семье. Так вот, если супруги выясняют отношения, они могут признать, что где-то перегнули палку и извиниться. Они понимают, что своими действиями могут задеть партнера. Им бывает стыдно за свои поступки.
Вербальная агрессия всегда предшествует физической агрессии, а ее цель — поддержание иллюзии власти и силы.
В ситуации вербального насилия агрессор отрицает свою агрессию, и договориться с ним невозможно. Его цель — не взаимодействие и сотрудничество, а контроль и подчинение. И традиционная культура воспитывает девочек и мальчиков в разных реальностях. Девочек учат быть чуткими, идти на компромисс, заботиться — иначе они неправильные девочки. А мальчиков учат быть пробивными, отстаивать свои интересы, быть выше всего этого — иначе они неправильные мальчики.
Как развивается домашнее насилие
Домашнее насилие происходит там, где его не ждут, этим оно и опасно. Бессел ван дер Колк, автор книги «Тело помнит всё» и специалист по работе с психологической травмой, пишет, что наш мозг так устроен — в ситуации опасности мы хотим укрыться дома. Если с нами случаются травмирующие ситуации — нам нужно место, куда мы прибежим и спрячемся, сможем перевести дух.
Но ни один домашний тиран не заводит знакомство, представляясь: «Добрый день, я Костя. Я считаю, что любовь — это когда я тебя эмоционально использую, лишаю тебя денег и друзей, и ты будешь виноватой во всех наших проблемах». Нет, все начиналось иначе.
Домашнее насилие начинается с того, что агрессор пытается всеми силами расположить к себе жертву. Со стороны это выглядит очень романтично, даже слишком. Близкие и родственники начинают говорить: «Посмотри, как он тебя любит! На руках просто носит». Происходит очень яркая и даже в чем-то показательная демонстрация того, как потенциальная жертва значима и любима. Такое отношение парализует, создает ощущение того, что здесь можно расслабиться и быть уязвимой.
Когда этот этап пройден, агрессор начинает изолировать жертву, становясь единственной значимой фигурой в ее жизни. Константину повезло — его жена переехала в новый город, где у нее и правда никого не было. Если появлялись потенциальные приятели, то Константин всячески саботировал приглашения в гости или в театр: «У меня болит голова, мне нужна твоя поддержка именно сейчас».
А далее запускается так называемый круг насилия, который изматывает жертву. Этот круг состоит из трех этапов, которые развиваются раз за разом. Напряжение — насилие — медовый месяц.
Дело в том, что мужчин не учат проживать свои чувства. Но при этом они все равно есть и оказывают влияние на человека. Чувства — это признак эмоциональных процессов, как температура тела — физиологических. Но мальчики, воспитанные в условиях, где им запрещено чувствовать и быть внимательными к кому бы то ни было, не умеют замечать «повышение температуры», дожидаясь «осложнений».
Этими «осложнениями» выступают вспышки гнева, а ближний становится инструментом для разрядки, на которого можно слить напряжение. На самом деле так ведут себя маленькие дети, которые еще не способны контролировать свое поведение, и им нужна мама. Такую маму и искал себе Константин, а вместе с ним и остальные мужчины, совершающие домашнее насилие.
Культурный фактор играет ведущее значение в формировании факторов, которые запускают домашнее насилие.
Маше приходилось быть одновременно и мамой, которая должна была выдерживать вспышки гнева мужа и успокаивать его, бросая все свои дела, и зависимой маленькой девочкой, чтобы Константин мог чувствовать себя сильным и смелым мужчиной, на котором держится вся семья. На этапе напряжения Маша становилась эгоисткой, которая рассказывает о каких-то глупостях, потом происходила разрядка, а потом снова медовый месяц, где жена — это услада его жизни и свет очей.
Почему она не уходит?
Этот вопрос не задает жертвам насилия только ленивый. И опасен он тем, что он создает иллюзию того, что из отношений домашнего насилия можно выбраться самостоятельно. Он утешает тем, что «уж со мной такого точно не случится, и с моей дочерью тоже». Он дает иллюзию контроля тем, кому повезло быть статистической погрешностью и не встретить на своем пути насилия.
Вот как Мария отвечает на этот популярный вопрос: «Я верила в то, что я слабая девочка, которая без него пропадет. Плюс я была настолько измотана, что у меня атрофировалась возможность вообще чего-то по-настоящему хотеть. Что воля, что неволя — все одно. А без воли никуда не двинешься».
На фоне постоянных стрессов у Маши начались панические атаки, и она обратилась к психиатру за таблетками. В это время Константин начал активно рассказывать всем знакомым и близким о том, что у Маши серьезное психическое расстройство, она не контролирует себя и может сделать что угодно. Вот и психиатр, и таблетки. Но он — настоящий мужчина и ее никогда не бросит.
Таблетки начали работать, и по совету врача Мария вернулась к народным танцам, где познакомилась с новыми людьми, которые к ней хорошо относились. Вначале Константин относился к этим Машиным занятиям так же снисходительно-небрежно: «Чем бы дитя не тешилось. Все бы ей танцевать». Но новые друзья обратили внимание на перемены Машиного настроения, и она точно не была похожа на ту практически недееспособную женщину, как пытался описать ее Константин. Ребята забили тревогу.
Маше повезло. Она на некоторое время уехала к родителям — в другом городе безопасно. Новые друзья помогли пережить развод через суд. У нее была работа и не было детей.
К сожалению, уйти из отношений, сопряженных с домашним насилием, практически нереально без посторонней помощи. Потому что последний этап домашнего насилия — это «уничтожение». Константин пытался уничтожить Машу не буквально, а эмоционально и социально. Он выставлял свою жену несчастной сумасшедшей, пытаясь обрести над ней полный контроль. Ведь расправиться с жертвой можно не только топором. Давление было таким, что ей начали приходить в голову страшные мысли.
Тогда врач и друзья встали на ее сторону. Но и сегодня Константин продолжает рассказывать всем знакомым про «больную жену», хотя они давно разведены.
Что же делать?
Женщины не уходят, потому что они хотят жить. Они хотят, чтоб у них были руки и ноги, чтоб их не вывозили в лес и не угрожали топором, чтоб к ним на работу не врывались и не убивали в присутствии коллег и клиентов, чтоб их не избивали в подъезде до инвалидности.
Согласно современным протоколам психологической работы, если психолог подозревает у своих клиентов признаки домашнего насилия, он разделяет пару и ведет дальнейшую работу отдельно. Это может угрожать жертве домашнего насилия: информация, полученная в результате самораскрытия, может использоваться против нее.
Агрессоров развращает безнаказанность. А остановить их может только сила, которую они боятся. Именно поэтому во многих странах действуют социальные программы для женщин, переживших домашнее насилие: убежища, социальные пособия, бесплатные психологи и юристы. Вопрос взаимодействия с агрессором берут на себя правоохранительные органы, выдаются охранные ордера, запрещающие агрессорам приближаться к жертвам. Кроме того, агрессоры проходят курсы по управлению гневом.
Но для того, чтобы появился адекватный закон о домашнем насилии, необходимо признать саму проблему и разрешить «выносить сор из избы». Согласно исследованиям в странах, где такой закон принят — 2% заявлений о домашнем насилии представляют из себя попытку одного из партнеров свести счеты с другим, и такие жалобы умеют вычислять. 98% жалоб сопряжены с реальными ситуациями, угрожающими членам семьи агрессора.
В России такого закона нет, но есть фонды, помогающие женщинам. Например, на сайте сети взаимопомощи женщинам #Тынеодна есть список центров, предоставляющих убежище, психологическую и социально-правовую помощь. Только огласка и поддержка помогают выйти из этого круга насилия, восстановиться и прожить счастливую жизнь, основанную на уважении и понимании.