Как воспринимает катастрофы среднестатистический член информационного общества? Всегда ли человек был таким? Размышляет Андрей Зайцев.
«Это Бог напустил на нас поганых, не их милуя, а нас наказывая, чтобы мы воздержались от злых дел. Наказывает он нас нашествием поганых; это ведь бич его, чтобы мы, опомнившись, воздержались от злого пути своего. Для этого в праздники Бог посылает нам сетование, как в этом году случилось на Вознесение Господне первая напасть у Треполя, вторая — в праздник Бориса и Глеба; это есть новый праздник Русской земли.
Вот почему пророк сказал: „Обращу праздники ваши в плач и песни ваши в рыдание“. И был плач велик в земле нашей, опустели села наши и города наши, и бегали мы перед врагами… Теперь уже и не хотим, а терпим — по необходимости и поневоле терпим, но как бы и по своей воле! Ибо где было у нас умиление? А ныне все полно слез. Где у нас было воздыхание? А ныне плач распространился по всем улицам из — за убитых, которых избили беззаконные».
Отрывок из «Повести временных лет», помещенный под 1093 годом в рассказе о нападении половцев на Русь — прекрасная иллюстрация того, как в Средние века относились к катастрофам и бедствиям. Как и в современных СМИ, в летописях можно найти описания уродливых младенцев, выловленных из реки, комет, войн и местных слухов. Любопытство всегда было присуще человеку. Разница между средневековой хроникой и социальными сетями лишь в объеме информации и в отношении к ней.
Летописец заносил в хронику дела князей и епископов, сообщал о строительстве храмов, войне или мире, заключенных договорах. Иногда погодная запись была короткая, иногда растягивалась на несколько страниц манускрипта, но все равно была меньше одной ежедневной газеты.
Отношение к бедствию и трагедии тоже было непохожим на современное. Сейчас мы привыкли к чужой боли и практически не реагируем на сообщения о катастрофе: «Взрыв в Махачкале? Ну, это ладно. Там каждый день кого-то убивают», «Наводнение на Дальнем Востоке — это не у нас, это далеко». «Самолет, который летел из Москвы в Казань, разбился. Это да. Это трагедия. Во всем виноваты власти и бизнесмены, люди погибли, но это же не повод отменять КВН по телевизору».
Сейчас при взрывах, авариях и стихийных бедствиях люди начинают обвинять других. В Средневековье прежде всего старались изменить собственную жизнь, рассматривая беду как наказание за грехи.
Выражение «уроки истории» тогда понималось буквально. Сергей Аверинцев писал, что в византийской литературе (как и в древнерусской, заметим мы в скобках) мир рассматривался как школа, а люди как ученики, готовящиеся сдать главный экзамен — спасти свою душу. Божественная педагогика была наукой горькой, и трагедии помогали «двоечникам» наконец-то выучить урок или хотя бы повторить материал.
Впрочем, не стоит умиляться раньше времени. Средневековье было жестокой эпохой, и в хрониках можно найти примеры того как одни христиане воевали с другими, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Для этого нужно было лишь объявить противника нехристианином. Вот, например, отрывок из «Завоевания Константинополя» Жоффруа де Виллардуэна — одного из участников IV Крестового похода. Знатный феодал, один из руководителей похода и непосредственный участник событий так описывает одну из военных побед крестоносцев:
«С помощью Божьей император Морчуфль был разбит и сам едва не попался в плен; и он потерял свое императорское знамя и икону, которую всегда приказывал нести перед собой и в которую имели великую веру он и все другие греки: на этой иконе была изображена Пресвятая Дева. И он потерял почти 20 рыцарей из лучших ратников, которых имел. Итак, император Морчуфль, как вы слушали, был разбит. И развернулась великая война между ним и франками. И уже миновала большая часть зимы, и время было близко к Сретенью, и приближался Великий пост».
Из этого фрагмента видно, что латиняне считали, что Бог воюет на их стороне, и считали византийцев еретиками или раскольниками, которым не помогает даже икона Пресвятой Богородицы. То, что для одних христиан было свидетельством их правоты, для других становилось трагедией. Если посмотреть византийские источники, то мы легко найдем сходные описания битв, оценки сторон лишь поменяются местами. Вот, например, фрагмент из «Истории» Никиты Хониата о разграблении Константинополя:
«Взыскивающие же деньги латиняне, насмехаясь над простодушием ромеев и издеваясь над глупостью императоров, хотели, чтобы, в то время как одни выгружают у них драгоценности, другие уже стояли бы подле тяжело нагруженными, третьи были бы на походе с новым золотом, а четвертые готовились бы к отправлению, и чтобы все это происходило беспрерывно».
В Средневековье, как и сейчас, каждая из сторон конфликта считала себя образцом добродетели, приписывая отрицательные качества врагу. Франки считали лукавыми и изнеженными греков, византийский автор называл ромеев, то есть самих греков, «простодушными», а их противников — алчными варварами.
Но у эпохи Средневековья было одно важное отличие от современности. Человек того времени умел остро реагировать на трагедии, на происходящее. Йохан Хейзинга говорил о яркости чувств и сильных переживаниях, которые испытывал человек в Средние Века. Мы же почти окончательно утратили эту способность. Даже самые большие катастрофы не вызывают у многих никаких чувств. Одной из причин этого Умберто Эко называл стремление все сфотографировать:
«Когда мне было 11 лет, меня привлек необычный шум на городской улице, где я находился. Я видел издали, что грузовик задел крестьянскую повозку, на которой ехали муж с женой. Женщину выбросило на мостовую, она лежала с разбитой головой в луже крови и вытекшего мозга (в моих жутких воспоминаниях это ассоциируется с размазанным тортом из взбитых сливок и клубники), а ее муж прижимал ее к себе и кричал от отчаяния.
Я не стал подходить ближе, пораженный ужасом. Я не только в первый раз увидел мозг, размазанный по асфальту (по счастью и в последний), но я впервые оказался перед лицом Смерти, Боли, Отчаяния. Что бы случилось, если бы у меня был, как в нынешние дни у каждого мальчишки, телефончик с фотокамерой?
Может быть, я заснял бы случившееся, чтобы продемонстрировать друзьям, что я там был, а потом бы выложил мой видеокапитал на YouTube, чтобы пощекотать нервы любителей «schadenfreude», то есть тех, кто испытывает удовольствие от несчастий других. А потом, как знать, продолжая регистрировать несчастные случаи, я стал бы совершенно равнодушным к бедам других людей. А вместо этого я сохранил это событие в моей памяти, и по прошествии 70 лет оно продолжает терроризировать и воспитывать меня, делая неравнодушным и сострадательным участником несчастий других людей».
Так что нам стоит «выбросить свои сотовые телефоны», и перестать все фотографировать хотя бы в моменты катастроф. И, разумеется, речь идет не о работе журналиста или гаджете, а о состоянии нашей головы и сердца.