Кирилл Хломов
Кирилл Даниилович Хломов, кандидат психологических наук, старший научный сотрудник лаборатории когнитивных исследований, руководитель психологической службы факультета психологии РАНХИГС, научный руководитель центра содействия развитию детей и подростков “Перекресток»
– Трагедия в Керчи, бойня сразу после Нового года в Перми, под Новосибирском в Улан-Удэ. Что происходит? Почему подростки идут убивать? Что мы вообще про это знаем?
– Если возьмем не всю широту ситуацию, когда подростки убивают, а происходит это регулярно не только в нашей стране, но и во всем мире, то причина у этого явления в том числе в биологической агрессивности, которая присуща человеку, как виду. Сославшись на нейрофизиолога Вячеслава Альбертовича Дубынина, мы можем говорить: чрезмерная агрессивность присуща молодым видам. Если иметь в виду, что человек – молодой биологический вид, то определённого рода агрессивность будет присуща и ему тоже.
Но если от общего печального вопроса «почему люди убивают друг друга» перейти к частному «почему подростки нападают на школы», то здесь стоит обратиться к исследованиям. Ряд из них сделан американскими специалистами. В США случаев нападений было довольно много и там они серьезно изучались, также имели место предотвращения нападений. Это говорит о существовании некоторых закономерностях и о том, что в таких ситуациях можно предсказывать.
– Какие закономерности существуют?
– Большую часть нападений совершают мальчики и в одиночку. Чаще это подростки из национального большинства, в двух третях случаев из полных семей. Они хорошо учатся, больше 60% из них достаточно успешны. Часть из них ходят в кружки и секции, вовлечены в общение со сверстниками, но у больше половины из них есть опыт травли или бойкота в классе, то есть они были жертвами. И хотя 45% испытывают трудности с общением, у 12% из них есть близкие друзья.
То есть на первый взгляд это обычные подростки с трудностями в общении.
Мы знаем, что те, кто совершают нападения на школы — это подростки, у которых давно существуют фантазии о нападении. Большая часть из них после нападения готова либо к суициду, либо к тому, что они будут застрелены полицией. Они идут убивать не только других, но и убивать себя.
Для таких подростков могут быть характерны симптомы депрессии, их примерно 60-70%. Это не очень большая выборка, поэтому проценты условны. Всего изучено 30 случаев нападений на школы и в 17 случаях были отсылки к истории с Колумбайном, то есть к одной из первых, сильно прозвучавших трагедий.
Мы знаем, что после нападения, в течение двух недель возможны повторные и аналогичные случаи. Поэтому психологами и журналистами предлагаются некоторые ограничения и особенности освещения подобного рода ситуаций, чтобы не провоцировать волну повторений.
Похожее явление описано в суицидологии и называется «эффектом Вертера», когда совершенный и романтизированный, детально описанный суицид вызывает волну (длительностью до трех месяцев) повторных суицидов, вплоть до выбранного способа. С нападениями на школы происходит похожая история. Героизация ситуации и ее способа может оказаться опасной.
Не только депрессия играет роль. Всегда играют роль и осложненные отношения со сверстниками.
В 80% случаев подростки предупреждают близких, в основном сверстников и друзей, которых они хотят обезопасить. Предупреждают либо через соцсети, либо записками. Благодаря именно такому явлению удалось предотвратить нападение в 2014 году, кажется, в штате Алабама, в США.
– Есть ли еще какие-то очевидные признаки?
– Очень высокий процент, до 90% ситуаций, когда перед тем, как подросток совершает атаку, он переживает ситуацию потери и утраты. Например, это может быть разрыв отношений, чья-то смерть. Исследователи из США утверждают: акт потери является триггером, который размораживает ярость, боль и отчаяние подростка. Потеря работает как разморозка заблокированных переживаний.
Специалисты отмечают, что у подростков, совершивших нападения на школы, имели место многолетние фантазии нападения на школы. Они могут посвящать этому странички в соцсетях и делать сайты в интернете.
Например, один из нападавших рассуждал на своей странице о том, а что будет, если подсыпать яд в еду.
В целом, на протяжении определённого количества лет, такие дети интересуются темами насилия и их медиа-контент подтверждает такой давний интерес.
– Ну а как же психические заболевания?
– Да, исследования подтверждают, часть нападавших могут быть людьми с серьезными психиатрическими нарушениями. Их выделяют в психотический тип нападающих, тех, кто нападает в состоянии психоза, безумия и потери связи с реальностью. Но это лишь небольшая часть. Сошлюсь здесь на идеи коллеги и эксперта психолога Дениса Давыдова о том, что с точки зрения профилактики и изучения этого явления будет неправильно (возможно даже выгодно обществу, государству) маркировать нападавших, как безумцев. В этой ситуации стигма помогает избавить от необходимости разбираться с содержательной частью проблемы. Но с точки зрения планирования работы и деятельности в этой сфере, лучше отдавать себе отчет – нападавшим может быть любой человек. Закономерностей и способов однозначного выявления нападавших нет. Нет однозначного понимания механизма этого явления.
– Почему же подростку не страшно убивать?
– Тут есть три фактора. Во–первых, играет роль сами специфические особенности подросткового возраста. Для подростков характерно отношение к смерти как к такому событию, которое не заканчивает твою жизнь. Они воспринимают ее как акт передышки, способ выразить себя, что-то сообщить, как часть коммуникации с миром.
Смерть для подростка – это коммуникационный акт и сообщение.
Во-вторых, роль играют накопленные чувства или состояние близкое к аффекту.
Третий фактор – романтизация и героизация. Ощущение себя героем, про которого снимают фильм, также характерно для подросткового возраста. Довольно высокий процент детей представляют и воспринимаю себя героями, про которых рассказывают везде и всюду. Они так себя переживают.
– Как распознать, что мой ребёнок собрался убивать? Можно ли это распознать по внешним признакам, поведению и реакции?
– Некоторые признаки мы упомянули выше. Но если вы имеет ввиду, можно ли поймать «точку», «поворот», то нет, практически никак не поймаешь. Или, как минимум, это очень сложно. Здесь проблемы у всех, у всей социальной системы, что в России, что в США. Общество настроено обращать внимание демонстративно агрессивных подростков. Мы все замечаем подростка, который ругается, пинается и вскакивает на уроках.
Но есть еще один важный признак: до 80% подростков, участвовавших в нападениях на школы, считали, что отношение к ним сверстников и учителей несправедливо. Они ощущали себя обиженными! И совершая убийство, были уверены, что становятся чем-то большим и значимым для этого мира. Они восстанавливают справедливость и даже вершат Божью волю, являются носителем и вершителем судеб. Акт насилия давал им ощущение собственного могущества.
thefirearmblog.com
– То есть человек внешне агрессивный менее опасен, чем тихоня, затаивший злобу?
– Скажу иначе. Мы привыкли на внешне агрессивного обращать внимание, учитывать его, реагировать и подстраиваться под него. Его нужды больше замечаются. В случае с тихоней нападения оказываются неожиданным. Окружающие недооценивают высказываний такого человека, даже если он делится своими соображениями по поводу несправедливости бытия, или фантазий о массовых убийствах. Да многие ничем обычно не делятся и о фантазиях не рассказывают.
– Что же делать со всем этим?
– В тех случаях, когда подростки нападали на школы, практически ни одному из них них вовремя не была оказана психологическая помощь. Ни одному она не была ни только не оказана, но даже не предложена. Это значит несколько вещей.
Во-первых, если говорить о России, то у нас в стране практически полностью отсутствует система социально-психологического сопровождения, как выстроенная система, а не набор отдельных элементов. Не уверен, что и в США такая помощь оказывается должным образом, во всяком случае, сомневаться вынуждает регулярность инцидентов. В России отсутствует система сопровождения, механизмы помощи и заботы не только в отношении подростков, но и тех, кто находится в депрессивном состоянии и малозаметен. Хотя сейчас у нас появились специалисты психологи по подростковому возрасту, в целом уровень их квалификации стал выше, но системных решений помощи все еще нет.
Во-вторых, нужно проводить работу с учителями, подростками и родителями. Большая часть родителей из группы риска просто информированием о проблемах не станет более вовлечена в систему. Вспомните кейс из тех, что мы знаем про Россию. Например, один из родителей напавших подростков обращался в КДНиЗП (комиссию по делам несовершеннолетних и защите их прав), говорил , что трудно справиться с агрессивностью сына. Но родителей оштрафовали!!! Можно ли это назвать помощью? Родителей оштрафовали за то, что они не справляются со своими родительскими обязанностями. «Сам виноват», «сам дурак» — наше все. В этой ситуации нужно перестраивать систему всего психологического сопровождения и выстраивать кропотливо, по кирпичику, как делают это немцы, финны, скандинавы.
В ряде европейских стран понимают как взаимосвязаны элементы системы, им ясны алгоритмы взаимодействия. Исходя из этого они дают определенную нагрузку на специалиста и она адекватна и достаточна. А у нас тот же специалист КДНиЗП один может обслуживать более 300 семей на участке. Школьный психолог может быть один на 7 зданий на 5000 детей. Можно ли с таким количеством что-то сделать? Словом, нужны реальные нормативы и реальные цели, выстроенные алгоритмы.
– У нас ничего толком не меняется, потому что не такая пугающая статистика?
– Статистика пугающая. Почему у нас ничего не происходит, мне сказать трудно. Предположу, что у нас все еще действует система социально-психологического сопровождения, которая была ориентирована на государственную поддержку, но сейчас государство полностью не справляется с своей ролью.
Мы говорим о том, что КДНиЗП не работает, работает недостаточно, что школьная система не справляется, и ведь есть же у нас трагические эпизоды. Есть концепция психологической помощи, она разработана хорошими специалистами, больше года назад, но почему-то не внедряется в систему. Здесь можно много рассуждать, но дальше разговоров дело, увы, не идет.