Татьяна Краснова
На первый взгляд, детство стало бесценным.
Пятьдесят лет назад, когда мне было пять, к нему относились значительно проще.
Нет, теоретически СССР, в котором я родилась и выросла, верил в то, что все лучшее, в том числе и будущее, принадлежит детям.
На практике к подрастающему поколению относились довольно спокойно.
Мало у кого из нас были няни, а неработающие мамы были редкостью, поэтому в школу мои одноклассники приходили с ключом на шее и после уроков безо всякого присмотра играли во дворах в футбол и казаков-разбойников.
Нас оставляли на полдня под присмотром соседей, а иногда и дворника.
К нашей сохранности взрослые относились значительно спокойнее, чем сейчас.
При падении с велосипеда, например, полагалось думать не о синяках и шишках, а о целости штанов. В моем случае – вовсе не потому, что штаны были дороги. По советским меркам моя семья была вполне обеспеченной. Просто разбитые коленки и ссадина на лбу считались ерундой…
А шлем… В общем, поверьте, что шлем тогда полагался только мотогонщику из фильма «Цирк». По сюжету, тот выполнял головокружительные трюки под куполом.
То, что позже стало считаться экстремальным видом спорта и приобрело гордое имя «паркур», в моем детстве называлось походом «на стройку за карбидом» (помните, ровесники, что это такое?), и за успешное преодоление полосы препятствий полагалась не медаль, а подзатыльник за все те же порванные и перепачканные штаны.
Ртуть из разбитого градусника, помнится, достаточно было замести веником на бумажку и постараться не порезаться об осколки.
Ни о какой специальной юстиции, стоящей на страже детских интересов, конечно, никто и слыхом не слыхивал.
Мир сильно изменился. Как говорят, он стал безопаснее.
Сообщения в многочисленных «вконтактных» группах школы и вообще Пскова, в основном, потерли. Страничка Кати в самой популярной российской соцсети уже «убита». Страничку Дениса еще можно увидеть. Статус – этакий «лозунг» страницы – «Новая жизнь. Новое бухло». 14 ноября 2016 года – последняя запись. Предыдущий пост, от 9 ноября – фото с Катей и текст, вроде бы говорящий о том, что они расстаются. Как понятно из последовавших событий, ребята успели помириться. На фото, сделанном чуть раньше, они безмятежно улыбаются. Денис на этом фото похож на «хоббита» Элайджу Вуда. Они счастливы.
Я не знаю статистики, но искренне хочу верить, что велосипедные шлемы, детские автомобильные кресла и прочие приспособления спасли многих людей от смерти и серьезных травм. Здесь, конечно, надо оперировать цифрами.
Есть область, где можно с большей или меньшей уверенностью положиться на ощущения. Я говорю о чувстве комфорта и безопасности.
Как вам кажется, с ними дело теперь обстоит лучше?
Я родилась через 19 лет после окончания самой страшной войны в истории человечества. Сейчас я думаю, что 19 лет – это очень недолгий срок. Мы тогда жили среди людей, которые кое-что знали об оружии, умели им пользоваться и помнили, каково это – убивать живых врагов и видеть гибель живых друзей. Эти люди были со смертью «на ты».
Современные психологи считают, что это очень опасно.
Тем не менее, вход в школу моего детства охраняли дежурные. То есть старшеклассники с красными повязками на рукаве.
Основной обязанностью дежурного было не пропустить в школу человека без сменной обуви. О людях с винтовкой в рюкзаке в ту пору никто не слыхал, поэтому другой охраны в наших школах не было.
Расстрел одноклассников как «радикальный» способ решения психологических проблем появился позже. Как мне иногда кажется, вместе с «психологическими проблемами» в их нынешнем понимании.
Вот тут я хочу сделать паузу и очень четко проговорить несколько вещей.
Первая – я не считаю мир моего детства идеальным. Я не считаю его хорошим и правильным. Я уж и не говорю о той стране, где мы тогда жили – ее обсуждение я вообще хотела бы оставить в этом тексте за скобками. И я не хочу – повторяю, не хочу сказать, что в моем детстве не было жестокости. Она была. Сейчас мне кажется, что она была какой-то другой, но мои ощущения можно списать на почти пенсионный возраст.
Вторая – я не хочу ставить моих ровесников в пример тем, кто растет сейчас. Это было бы как минимум глупо и наивно, а чаще всего – просто бессмысленно.
Тогда, в моем детстве, все было иначе.
В начале семидесятых не принято было жаловаться учителям и родителям.
Точнее – жалобы учителям запрещал суровый неписаный школьный кодекс, а родители…
Помнится, классе в пятом я пришла к папе с рассказом про то, что меня лупит одноклассник Сережка. Папа велел дать Сережке сдачи. Когда я сказала, что он гораздо сильнее меня и мне непременно попадет, папа пожал плечами и сообщил, что если я не научусь стоять за себя, так меня и будут всю жизнь лупить те, кто сильнее.
Через пару дней родителей моих вызвали в школу, потому что в драке я оторвала рукав от Сережиного школьного пиджачка. Подбитый Сережин глаз, как мы помним, во внимание не принимался.
В школе меня умеренно поругали, дома умеренно похвалили, с Сережей мы дружили до самого выпускного, свои коммуникативные проблемы я обучилась решать сама…
И вот сейчас с некоторым холодком представляю, что скажут мне в ответ на этот ужасный рассказ мамы современных пятиклассников.
Они скажут, что это ужас, кошмар, варварство, культ насилия, уничтожение тех, кто слишком слаб для того, чтобы постоять за себя, виктим-блейминг, оправдание жестокости и травля по отношению к мальчику Сереже. Тот, в силу своих психологических особенностей и ситуации в семье, был подвержен приступам агрессии, которые с ним должен был отрабатывать хороший психолог, а никак не науськанная папой одноклассница, испортившая форменную одежду и внешний вид «агрессора».
Нет, я не шучу, не ерничаю, не иронизирую и не спорю – это действительно не метод.
Беда в том, что метода я, например, не знаю. И, судя по информационному фону, его не знаю не только я.
Я очень хочу понять, почему так мало помогает наличие психолога в школе, деятельное участие родителей во взаимоотношениях детей с их друзьями и прочие важнейшие вещи.
Почему, несмотря на все попытки привить детям толерантность, травли не становится меньше, и она, похоже, становится все страшнее.
Почему, например, в моем детстве дразнили и обзывали, а теперь насилуют?
Как вышло так, что в моем классе с ябедой-Сонькой не разговаривали, а теперь такую же Соньку загоняют на крышу, раздевают и заставляют прыгать вниз (такую невероятную новость я прочитала несколько дней назад и до сих пор не могу опомниться)?
И почему только за эту весну и только в моем ближнем кругу покончили с собой не меньше четырех старшеклассников?
Проще говоря, почему при таком внимании к безопасности, при такой защите, при таком уровне толерантности, при целой армии психологов и грамотных родителей, защищающих права детей – становится не лучше, а страшнее?
Почему эти дети не менее, а часто более жестоки, чем мы, и почему они так мало ценят чужую и свою жизнь?
Разве не должно быть наоборот?
У меня нет ответов на заданные вопросы.
Может быть, они есть у вас?
У меня есть только просьба: берегите друг друга.
Мир пока почему-то не стал безопаснее и добрее.